Русская Православная Церковь канонизировала Евгения Боткина — врача, который не покинул императора в его смертный час и был расстрелян вместе с ним и его семьей в Екатеринбурге. Биографию нового подвижника вспоминает «Русская планета».

Семья императора

Несмотря на то что династия Боткиных верой и правдой служила сразу двум российским императорам — Александру II и Александру III, Евгений Боткин получил должность лейб-медика (придворного медика) не из-за достижений своих именитых предков (его отцом был знаменитый доктор Сергей Петрович Боткин, в честь которого названа одна из центральных больниц в Москве). Когда в 1907 году место главного врача императорской семьи освободилось, императрица Александра Федоровна сказала, что хочет видеть в этом качестве Боткина. Когда ей сказали, что в Петербурге есть два медика с такой фамилией, она добавила: «Того, что был на войне!»

Боткин отправился на войну добровольцем. К тому моменту он достиг неплохих успехов во врачебной карьере, был женат, имел четверых детей. В годы Русско-японской войны он координировал работу медицинских частей при российской армии. Должность административная, но Боткин, несмотря на это, предпочитал больше времени проводить на передовой и не боялся в случае чего исполнять роль ротного фельдшера, помогая солдатам прямо на поле боя.

За свои труды он был награжден офицерскими боевыми орденами, а после окончания войны написал книгу «Свет и тени Русско-японской войны». Эта книга и привела Боткина к должности лейб-медика императорской семьи. После ее прочтения Александра Федоровна никого, кроме него, в качестве императорского врача и видеть не хотела.

Императрица выбрала Евгения Боткина еще по одной причине — болезнь цесаревича Алексея. Как врач Боткин изучал иммунологию, а также свойства крови. Следить за здоровьем молодого цесаревича, больного гемофилией, стало одной из главных его обязанностей при императорском дворе.

У возможности занимать такую высокую должность была и обратная сторона. Теперь Боткин должен был постоянно находиться рядом с императорской семьей, работать без выходных и отпусков. Жена Боткина, увлекшись молодым революционером на 20 лет ее моложе, оставила Евгения Сергеевича с разбитым сердцем. Боткина спасала только любовь и поддержка со стороны его детей, а также то, что со временем и императорская семья стала ему не чужой. Боткин относился к своим августейшим пациентам с искренней любовью и вниманием, он мог ночами не отходить от постели больного царевича. На что юный Алексей впоследствии напишет ему в письме: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем».

«Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга», — так говорил о Боткине генерал Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора.

Последний путь

Когда случилась революция и императорскую семью арестовали, у всех слуг и помощников государя был выбор: остаться или уехать. Царя предали многие, но Боткин не покинул пациентов и тогда, когда Николая II вместе со всей семьей было решено отправить в Тобольск, а затем и в Екатеринбург.

Даже перед самым расстрелом у Евгения Боткина была возможность уехать и выбрать новое место работы. Но он не оставил тех, к кому успел привязаться всей душой. После последнего сделанного ему предложения оставить императора он уже знал, что царя скоро убьют.

«Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять», — приводит в своих воспоминаниях его слова Иоганн Мейер, бывший пленный австрийский солдат, перешедший на сторону большевиков.

В своих письмах Боткин написал: «Вообще, если "вера без дел мертва есть", то "дела" без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей. Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».

В подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге императору и всей его семье большевики зачитали решение исполкома Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Приговор привели в исполнении немедленно — вместе с царской семьей были расстреляны также лейб-медик Боткин, лейб-повар Харитонов, камердинер и комнатная девушка.

Первые выстрелы были сделаны по Николаю II. Двумя пулями, пролетевшими мимо основной цели, Боткин был ранен в живот. После убийства царя большевики добивали своих жертв. Комендант Юровский, следивший за казнью, позже указал, что Боткин какое-то время был еще жив. «Выстрелом в голову я прикончил его», — писал позднее Юровский. Останки врача последнего русского императора впоследствии так и не были найдены — лишь его пенсне было обнаружено среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях Екатеринбурга, куда были сброшены тела убитых.

Смута, объявшая Россию после революции 1917 года, не просто привела к падению монархии и разрушению империи. В России в одночасье рухнули все государственные институты, а все нравственные начала личности для каждого отдельного человека словно перестали действовать. Евгений Боткин был одним из немногих свидетельств тому, что и в эпоху всеобщего помешательства, разгула и вседозволенности можно остаться человеком, верным слову, чести и своему долгу.

Евгений Сергеевич Боткин

Семья Боткиных, несомненно, одна из самых замечательных российских семей, которая дала стране, да и миру, много выдающихся людей на самых разнообразных поприщах. Некоторые ее представители до революции оставались промышленниками и торговцами, но другие целиком ушли в науку, в искусство, в дипломатию и достигли не только всероссийской, но и европейской известности. Боткинскую семью очень верно характеризует биограф одного из самых выдающихся ее представителей, знаменитого клинициста, лейб-медика Сергея Петровича: «С.П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси иноземной крови и тем самым служит блестящим доказательством, что если к даровитости славянского племени присоединяют обширные и солидные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли». У врачей фамилия Боткин в первую очередь вызывает ассоциации с болезнью Боткина (острым вирусным паренхиматозным гепатитом), болезнь названа в честь Сергея Петровича Боткина, изучавшего желтухи и первым предположившего их инфекционный характер. Кто-то может вспомнить про клетки (тельца, тени) Боткина-Гумпрехта - остатки разрушенных клеток лимфоидного ряда (лимфоцитов и др.), обнаруживаемые при микроскопии мазков крови, их количество отражает интенсивность процесса разрушения лимфоцитов. Еще в 1892 г. Сергей Петрович Боткин обратил внимание на лейколиз как на фактор, «играющий первенствующую роль в самозащите организма», большую даже, чем фагоцитоз. Лейкоцитоз в опытах Боткина как с впрыскиванием туберкулина, так и с иммунизацией лошадей против столбнячного токсина, в дальнейшем сменялся лейколизом, и этот момент совпадал с критическим падением. То же было отмечено Боткиным и при фибринозной пневмонии. Позднее указанным явлением заинтересовался сын Сергея Петровича - Евгений Сергеевич Боткин, которому и принадлежит сам термин лейколиз. Евгений Сергеевич позже описал лизированные клетки в крови при брюшном тифе, но не при хроническом лимфолейкозе. Но насколько хорошо помнят Боткина-врача старшего, настолько незаслуженно забыт Боткин-врач младший... Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Он был 4-м ребенком Сергея Петровича от 1-го его брака с Анастасией Александровной Крыловой. Атмосфера в семье, домашнее воспитание сыграли большую роль в формировании личности Евгения Сергеевича. Финансовое благополучие рода Боткиных было заложено предпринимательской деятельностью деда Евгения Сергеевича Петра Кононовича, известного поставщика чая. Процент от торгового оборота, предназначенный каждому из наследников, позволял выбирать им дело по душе, заниматься самообразованием и вести жизнь, не очень обремененную финансовыми заботами. В роду Боткиных было много творческих личностей (художников, литераторов и т. п.). Боткины состояли в родстве с Афанасием Фетом, Павлом Третьяковым. Сергей Петрович был поклонником музыки, называя занятия музыкой «освежающей ванной», играл на виолончели под аккомпанемент жены и под руководством профессора И.И. Зейферта. Евгений Сергеевич получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный вкус. На знаменитые Боткинские субботы приходили профессора Военно-медицинской академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники. Среди них - И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Николай Андреевич Белоголовый, друг и биограф С.П. Боткина, общественный деятель и врач, отмечал: «Окруженный своими 12 детьми в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка... он представлялся истинным библейским патриархом; дети его обожали, несмотря на то, что он умел поддерживать в семье большую дисциплину и слепое повиновение себе». О матери Евгения Сергеевича Анастасии Александровне: «Что ее делало лучше всякой красавицы - это тонкое изящество и удивительная тактичность, разлитые во всем ее существе и бывшие следствием той солидной школы благородного воспитания, через которую она прошла. А воспитана она была замечательно многосторонне и основательно... В довершение сего, она была очень умна, остроумна, чутка ко всему хорошему и доброму... И матерью она была самою образцовой в том отношении, что, страстно любя своих детей, умела сохранить необходимое педагогическое самообладание, внимательно и умно следила за их воспитанием, вовремя искореняла зарождающиеся в них недостатки». Уже в детские годы в характере Евгения Сергеевича проявлялись такие качества, как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия. В книге Петра Сергеевича Боткина «Мой брат» есть такие строчки: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства... Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки... Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но, когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе». Начальное домашнее образование позволило Евгению Сергеевичу в 1878 г. поступить сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии, где проявились блестящие способности юноши в естественных науках. После окончание гимназии в 1882 г. он поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Однако пример отца-врача и поклонение медицине оказались сильнее, и в 1883 г., сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии (ВМА). В год смерти отца (1889) Евгений Сергеевич успешно окончил академию третьим в выпуске, был удостоен звания лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе...». Врачебный путь Е.С. Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. В декабре 1890 г. на собственные средства он был командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. По окончании заграничной командировки в мае 1892 г. Евгений Сергеевич приступил к работе врачом придворной капеллы, а с января 1894 г. вернулся к исполнению врачебных обязанностей в Мариинской больнице в качестве сверхштатного ординатора. Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимался научным поиском, основными направлениями которого были вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови. Свою диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвященную отцу, он блестяще защитил в ВМА 8 мая 1893 г. Официальным оппонентом на защите был И.П. Павлов. Весной 1895 г. Е.С. Боткин командируется за границу и два года проводит в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, где слушает лекции и занимается практикой у ведущих немецких врачей - профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. Научные труды и отчеты заграничных командировок были опубликованы в «Больничной газете Боткина» и в «Трудах общества русских врачей». В мае 1897 г. Е.С. Боткин был избран приват-доцентом ВМА. Вот несколько слов из вступительной лекции, прочитанной студентам ВМА 18 октября 1897 г.: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным». В 1898 г. выходит труд Евгения Сергеевича «Больные в больнице», а в 1903 г. - «Что значит «баловать» больных?» С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Сергеевич убыл в действующую армию добровольцем и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской армии. Занимая достаточно высокую административную должность, он, тем не менее, предпочитал большую часть времени проводить на передовых позициях. Очевидцы рассказывали, что однажды на перевязку был доставлен раненый ротный фельдшер. Сделав все, что положено, Боткин взял сумку фельдшера и пошел на передовую. Скорбные мысли, которые вызывала у горячего патриота эта позорная война, свидетельствовали о его глубокой религиозности: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно... что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». Отношение к этой войне и свое предназначение в ней Евгений Сергеевич показал в изданной в 1908 г. книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене». Вот некоторые из его наблюдений и мыслей. «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным». «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. Не могу передать тебе своих ощущений... Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина» (Чита, 1 марта 1905 г.). «За отличие, оказанное в делах против японцев», Евгений Сергеевич был награжден орденами святого Владимира III и II степени с мечами. Внешне очень спокойный и волевой, доктор Е.С. Боткин был человеком сентиментальным, с тонкой душевной организацией. Вновь обратимся к книге П.С. Боткина «Мой брат»: «...я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок». Доктор Боткин 6 мая 1905 г. был назначен почетным лейб-медиком императорской семьи. Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть лейб-медиком, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!» (Хотя и брат Сергей Сергеевич тоже был участником Русско-японской войны.) Таким образом, 13 апреля 1908 г. Евгений Сергеевич Боткин стал лейб-медиком семьи последнего российского императора, повторив карьерный путь отца, бывшего лейб-медиком двух русских царей (Александра II и Александра III). Е.С. Боткин был старше своего августейшего пациента - государя Николая II - на три года. Семью царя обслуживал большой штат врачей (среди которых были самые разные специалисты: хирурги, окулисты, акушеры, дантисты), врачей, более титулованных, чем скромный приват-доцент ВМА. Но доктора Боткина отличали нечастый талант клинического мышления и еще более редко встречающееся чувство искренней любви к своим больным. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего удивительно крепким здоровьем, великих княжон, переболевших, казалось, всеми известными детскими инфекциями. Николай II с большой симпатией и доверием относился к своему доктору. Он терпеливо выдерживал все лечебно-диагностические процедуры, назначаемые доктором Боткиным. Но наиболее сложными пациентами были императрица Александра Федоровна и наследник престола цесаревич Алексей. Маленькой девочкой будущая императрица перенесла дифтерию, осложнением которой стали приступы болей в суставах, отеки ног, сердцебиение, аритмию. Отеки вынуждали Александру Федоровну носить специальную обувь, отказаться от долгих прогулок, а приступы сердцебиения и головные боли неделями не позволяли ей вставать с постели. Однако главным объектом усилий Евгения Сергеевича был царевич Алексей, родившийся с опасным и фатальным заболеванием - гемофилией. Именно с цесаревичем проводил большую часть своего времени Е.С. Боткин, иногда при угрожающих жизни состояниях днями и ночами, не отходя от постели больного Алексея, окружая его человеческой заботой и участием, отдавая ему все тепло своего щедрого сердца. Такое отношение находило взаимный отклик со стороны маленького пациента, который напишет своему врачу: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем». Сам Евгений Сергеевич также искренне привязался к членам царской семьи, не раз говоря домочадцам: «Своей добротой они сделали меня рабом до конца дней моих».

Как врач и как нравственный человек, Евгений Сергеевич никогда в частных беседах не касался вопросов здоровья своих высочайших пациентов. Начальник канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов отмечал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга». При всех перипетиях в отношениях с царственными особами доктор Боткин был влиятельным человеком в царском окружении. Фрейлина, подруга и доверенное лицо императрицы Анна Вырубова (Танеева) утверждала: «Верный Боткин, назначенный самой императрицей, был очень влиятелен». Сам Евгений Сергеевич был далек от политики, однако, как человек неравнодушный, как патриот своей страны, он не мог не видеть пагубности общественных настроений в ней, которые считал основной причиной поражения России в войне 1904-1905 гг. Он очень хорошо понимал, что ненависть к царю, к императорской фамилии, разжигаемая радикальными революционными кругами, выгодна лишь врагам России, той России, которой служили его предки, за которую он сам сражался на полях Русско-японской войны, России, вступавшей в жесточайшую и кровавую мировую схватку. Он презирал людей, использовавших грязные способы для достижения своих целей, сочинявших куртуазные нелепицы о царской семье и ее нравах. О таких он отзывался следующим образом: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя ее, они тем самым оскорбляют ее августейшего супруга, которого якобы обожают». Не была гладкой и семейная жизнь Евгения Сергеевича. Увлекшись революционными идеями и молодым (на 20 лет моложе) студентом Рижского политехнического техникума, в 1910 г. от него уходит жена Ольга Владимировна. На попечении доктора Боткина остаются трое младших детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, жил уже отдельно). Но от отчаяния спасали дети, беззаветно любившие и обожавшие отца, всегда ждавшие с нетерпением его прихода, тревожащиеся при его длительном отсутствии. Евгений Сергеевич отвечал им тем же, однако ни разу не воспользовался своим особым положением для создания им каких-то особых условий. Внутренние убеждения не позволили ему замолвить слово за сына Дмитрия, хорунжего лейб-гвардии казачьего полка, который с началом войны 1914 г. ушел на фронт и героически погиб 3декабря 1914 г., прикрывая отход разведывательного казачьего дозора. Гибель сына, посмертно награжденного за героизм Георгиевским крестом IVстепени, стала до конца дней незаживающей душевной раной отца. А вскоре в России произошло событие по масштабам более фатальное и губительное, чем личная драма... После февральского переворота императрица с детьми новыми властями были заключены в Александровском дворце Царского Села, чуть позже к ним присоединился бывший самодержец. Всем из окружения бывших правителей комиссарами Временного правительства было предложено на выбор либо остаться с узниками, либо оставить их. И многие, еще вчера клявшиеся в вечной верности императору и его семье, оставили их в это трудное время. Многие, но не такие, как лейб-медик Боткин. На самое короткое время он оставит Романовых для того, чтобы оказать помощь больной тифом вдове своего сына Дмитрия, жившей здесь же в Царском Селе, напротив большого Екатерининского дворца, в квартире самого доктора по улице Садовой, 6. Когда же состояние ее перестало внушать опасения, он без просьб и принуждения вернулся к затворникам Александровского дворца. Царь и царица были обвинены в государственной измене, и по этому делу шло следствие. Обвинение бывшего царя и его супруги не нашло подтверждения, однако Временное правительство ощущало страх перед ними и не пошло на их освобождение. Четырьмя ключевыми министрами Временного правительства (Г.Е. Львовым, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасовым, А.Ф. Керенским) было принято решение о направлении царской семьи в Тобольск. В ночь с 31 июля на 1 августа 1917 г. семья направилась поездом в Тюмень. И на этот раз свите предлагалось покинуть семью бывшего императора, и опять нашлись те, кто сделал это. Но немногие сочли долгом разделить участь бывших царствующих особ. Среди них Евгений Сергеевич Боткин. На вопрос царя, как же он оставит детей (Татьяну и Глеба), доктор ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах. 3 августа изгнанники прибыли в Тюмень, оттуда 4 августа пароходом отбыли в Тобольск. В Тобольске около двух недель пришлось прожить на пароходе «Русь», затем 13 августа царская семья была размещена в бывшем губернаторском доме, а свита, включая врачей Е.С. Боткина и В.Н. Деревенко, в доме рыботорговца Корнилова рядом. В Тобольске предписывалось соблюдать царскосельский режим, то есть никого не выпускали за пределы отведенных помещений, кроме доктора Боткина и доктора Деревенко, которым разрешалось оказывать медицинскую помощь населению. В Тобольске у Боткина было две комнаты, в которых он мог проводить прием больных. Об оказании медицинской помощи жителям Тобольска и солдатам охраны Евгений Сергеевич напишет в своем последнем в жизни письме: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги». 14 сентября 1917 г. в Тобольск прибыли дочь Татьяна и сын Глеб. Татьяна оставила воспоминания о том, как они жили в этом городе. Она воспитывалась при дворе и дружила с одной из дочерей царя - Анастасией. Следом за ней в город прибыл бывший пациент доктора Боткина, поручик Мельник. Константин Мельник был ранен в Галиции, и доктор Боткин лечил его в Царскосельском госпитале. Позже поручик жил у него дома: молодой офицер, сын крестьянина, был тайно влюблен в Татьяну Боткину. В Сибирь он приехал для того, чтобы охранять своего спасителя и его дочь. Боткину же он неуловимо напоминал погибшего любимого сына Дмитрия. Мельник вспоминал, что в Тобольске Боткин лечил и горожан, и крестьян из окрестных деревень, но денег не брал, и те совали их привозившим доктора извозчикам. Это было очень кстати - заплатить им доктор Боткин мог не всегда. Поручик Константин Мельник и Татьяна Боткина обвенчались в Тобольске, незадолго до того как город заняли белые. Там они прожили около года, потом через Владивосток добрались до Европы и, в конце концов, обосновались во Франции. Потомки Евгения Сергеевича Боткина до сих пор живут в этой стране. В апреле 1918 г. в Тобольск прибыл близкий друг Я.М.Свердлова комиссар В. Яковлев, который сразу же объявил врачей также арестованными. Однако вследствие неразберихи ограниченным в свободе передвижений оказался только доктор Боткин. В ночь с 25 на 26 апреля 1918 г. Государь с супругой и дочерью Марией, Анна Демидова и доктор Боткин под конвоем отряда особого назначения уже нового состава под руководством Яковлева были направлены в Екатеринбург. Характерный пример: страдая от холода и почечных колик, доктор отдал свою шубу княжне Марии, у которой не было теплых вещей. После определенных мытарств арестанты добрались до Екатеринбурга. 20 мая сюда прибыли остальные члены царской семьи и кое-кто из свиты. Дети Евгения Сергеевича остались в Тобольске. Дочь Боткина вспоминала об отъезде своего отца из Тобольска: «О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале, услыхав, что их Величества едут, мой отец объявил, что он поедет с ними. «А как же Ваши дети?» - спросила ее Величество, зная наши отношения и те ужасные беспокойства, которые мой отец переживал всегда в разлуке с нами. На это мой отец ответил, что на первом месте для него стоят интересы Их Величеств. Ее Величество до слез была тронута и особенно благодарила». Режим содержания в доме особого назначения (особняк инженера Н.К. Ипатьева), где были размещены царская семья и ее преданные слуги, разительно отличался от режима в Тобольске. Но и здесь Е.С.Боткин пользовался доверием солдат охраны, которым он оказывал медицинскую помощь. Через него шло сношение венценосных узников с комендантом дома, которым с 4 июля становится Яков Юровский, и членами Уральского совета. Доктор ходатайствовал о прогулках для узников, о допуске к Алексею его преподавателя С.И. Гиббса и воспитателя Пьера Жильяра, всячески старался облегчить режим содержания. Поэтому его имя все чаще встречается в последних дневниковых записях Николая II. Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, доктор Боткин точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает И. Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять». Данный факт созвучен содержанию документа, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации. Этот документ - последнее, неоконченное письмо Евгения Сергеевича, датированное 9 июля 1918 г. Многие исследователи считают, что письмо адресовано младшему брату А.С. Боткину. Однако это представляется небесспорным, так как в письме автор часто обращается к «принципам выпуска 1889 г.», к которому Александр Сергеевич никакого отношения не имел. Вероятнее, оно было адресовано неизвестному другу-сокурснику. «Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование... В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен... надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза... Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется», и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года... Вообще, если «вера без дел мертва есть», то «дела» без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей... Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына». Все убитые в доме Н. Ипатьева были к смерти готовы и встретили ее достойно, это отметили даже убийцы в своих воспоминаниях. В половине второго ночи 17июля 1918 г. обитателей дома разбудил комендант Юровский и под предлогом перевода в безопасное место отдал команду всем спуститься в подвальное помещение. Здесь он объявил решение Уральского совета о казни царской семьи. Двумя пулями, пролетевшими мимо Государя, доктор Боткин был ранен в живот (одна пуля достигла поясничного отдела позвоночника, другая застряла в мягких тканях тазовой области). Третья пуля повредила оба коленных сустава доктора, шагнувшего в сторону царя и царевича. Он упал. После первых залпов убийцы добивали свои жертвы. По словам Юровского, доктор Боткин был еще жив и спокойно лежал на боку, как будто заснул. «Выстрелом в голову я прикончил его», - писал позднее Юровский. Следователь разведки Колчака Н. Соколов, проводивший следствие по делу убийства в доме Ипатьева, среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях деревни Коптяки недалеко от Екатеринбурга обнаружил также и пенсне, принадлежавшее доктору Боткину. Последний лейб-медик последнего русского императора Евгений Сергеевич Боткин канонизирован Русской православной Церковью Зарубежом в 1981 вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме.

Освященный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви (2-3 февраля 2016 г.) канонизировал доктора Евгения Сергеевича Боткина в

Анна Власова

(По работам Аннинского Л.А., Соловьева В.Н., Боткина С.Д., Кинг Г., Вильсон П., Крылова А.Н.)

Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии. Он был четвертым ребенком, рожденным от первого брака его отца Сергея Петровича с Анастасией Александровной Крыловой. (Доктор С.П. Боткин был известный на весь мир корифей отечественной терапевтической школы.)

Как духовная, так и бытовая атмосфера в этой семье была уникальной. А финансовое благополучие рода Боткиных, заложенное предпринимательской деятельностью его деда Петра Кононовича Боткина, - известного в России поставщика чая, - позволяла всем его наследникам вести безбедное существование на проценты от таковой. И, может быть, поэтому в этом роду было так много творческих личностей - врачей, художников и литераторов. Но наряду с этим, Боткины состояли еще в родстве и с такими известными деятелями русской культуры, как поэт А.А. Фет и меценат П.М. Третьяков. Сам же Евгений Боткин с раннего детства был страстным поклонником музыки, называя занятия таковой «освежающей ванной».

В семье Боткиных много музицировали. Сам же Сергей Петрович играл на виолончели под аккомпанемент своей супруги, беря частные уроки у профессора Санкт-Петербургской Консерватории И.И. Зейферта. Таким образом, с самого раннего детства Е.С. Боткин получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный слух.

Кроме занятий музыкой, семья Боткиных жила также насыщенной общественной жизнью. На ставшие знаменитыми «Боткинские субботы» собирался столичный бомонд: профессора ИМПЕРАТОРСКОЙ Военно-Медицинской Академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники, среди которых были такие выдающиеся личности, как И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов и др.

Уже с детских лет у Е.С. Боткина стали проявляться такие черты характера как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия.

Так в своей книге «Мой брат» Петр Сергеевич Боткин писал: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства. Он никогда не был похож на других детей. Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки. Мы, другие мальчишки, бывало, дрались с неистовством. Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе».

Начальное домашнее образование позволило Е.С. Боткину в 1878 году поступить сразу в 5-й класс 2-й Санкт-Петербургской Классической Гимназии, где почти сразу же проявились его блестящие способности в области естественных наук. Поэтому после окончания этого учебного заведения в 1882 году он поступает на Физико-Математический Факультет ИМПЕРАТОРСКОГО Санкт-Петербургского Университета. Однако пример отца-врача и любовь к медицине оказались сильнее, и уже на следующий год (сдав экзамены за первый курс университета) он поступает на младшее отделение открывшегося Приготовительного Курса ИМПЕРАТОРСКОЙ Военно-Медицинской Академии.

В 1889 году умирает отец Евгения Сергеевича и почти в это же время он успешно оканчивает ИВМА третьим в выпуске, удостоившись звания Лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе…»

Свой путь практикующего эскулапа Е.С. Боткин начинает в январе 1890 года с должности Врача-ассистента Мариинской больницы для бедных, а в декабре этого же года его командируют в Германию, где он проходит практику у ведущих врачей и знакомится с обустройством больниц и больничного дела.

По окончанию врачебной практики в мае 1892 года Евгений Сергеевич приступает к работе Врача ИМПЕРАТОРСКОЙ Придворной Певческой Капеллы, а с января 1894 года он вновь возвращается к работе в Мариинской больнице в качестве сверхштатного Ординатора.

Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимается научными изысканиями, основными направлениями в которых были работы в области иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови и др.

В 1893 году Е.С. Боткин вступает в брак с Ольгой Владимировной Мануйловой, а на следующий год в их семье рождается первенец - сын Дмитрий. /Забегая немного вперёд, нужно сказать, что в семье Евгения Сергеевича было четверо детей: сыновья - Дмитрий (1894-1914), Юрий (1896-1941), Глеб (1900-1969) и дочь - Татьяна (1899-1986)/

8 мая 1893 года Е.С. Боткин блестяще защищает диссертацию на соискание степени доктора медицины по теме «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», которую он посвящает своему отцу. А его официальным оппонентом на этой защите был наш выдающийся соотечественник и физиолог И.П. Павлов.

В 1895 году Е.С. Боткин вновь командируется в Германию, где на протяжении двух лет повышает свою квалификацию, занимаясь практикой в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, а также посещает лекции немецких профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и др.

В мае 1897 года Е.С. Боткин избирается Приват-доцентом ИВМА.

18 октября 1897 года он читает студентам свою вступительную лекцию, которая весьма примечательна тем, что весьма наглядно показывает его отношение к больным:

«Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками. (…) Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».

С началом Русско-Японской войны 1904 - 1905 года Е.С. Боткин уходит добровольцем в Действующую Армию, в которой назначается Заведующим Медицинской частью Российского Общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской Армии.

Однако, занимая эту достаточно высокую административную должность, он, тем не менее, большую часть времени предпочитает находиться на передовых позициях.

Рассказывают, что однажды в Полевой Лазарет был доставлен раненый Ротный Фельдшер. Оказав ему первую помощь, Е.С. Боткин взял его медицинскую сумку и вместо него отправился на передовую.

Свое отношение к участию в этой войне, доктор Е.С. Боткин довольно подробно описывает в своей книге «Свет и тени Русско-Японской войны 1904 - 5 г.г. (Из писем к жене)», изданной в Санкт-Петербурге в 1908 году, некоторые выдержки из которой приводятся ниже:

«За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей Веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает, я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным».

«Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно, что столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». (Лаоян, 16 мая 1904 г.),

«Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельнику. Не могу передать тебе своих ощущений. (…) Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина». (Чита, 1 марта 1905 г.).

Ратный труд доктора Е.С. Боткина на занимаемом им посту не остался без внимания его непосредственного начальства и по окончанию этой войны «За отличие, оказанное в делах против японцев», он был удостоен Орденов Святого Владимира II и III степени с мечами и бантом.

Но внешне спокойный, волевой и всегда доброжелательный доктор Е.С. Боткин на самом деле был человеком весьма сентиментальным, на что нам прямо указывает П.С. Боткин в уже упоминаемой книге «Мой брат»:

«….я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок».

6 мая 1905 года доктор Е.С. Боткин назначается Почетным Лейб-Медиком Императорской Семьи, о чем он узнает, находясь еще в Действующей Армии.

Осенью 1905 года он возвращается в Санкт-Петербург и приступает к преподавательской работе в ИВМА, а в 1907 году назначается Главным Врачом Георгиевской Общины Сестер Милосердия Красного Креста, медицинскую часть которой с 1870 года возглавлял его покойный отец.

После смерти Лейб-Медика Густава Ивановича Гирша, последовавшей в 1907 году, Царская Семья осталась без одного из таковых, вакантное место которого требовало срочного восполнения. Кандидатура же нового придворного врача была названа самой Государыней, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на его месте, ответила: «Боткина». А на вопрос, какого из них именно (в то время в Санкт-Петербурге было два Боткина), сказала: «Того, который воевал». (Хотя родной брат Е.С. Боткина - Сергей Сергеевич был тоже участником минувшей Русско-японской войны.)

Таким образом, начиная с 13 апреля 1908 года, Евгений Сергеевич Боткин стал Почётным Лейб-Медиком Государя Императора Николая II Александровича и Его Семьи, в точности повторив карьерный путь своего отца, который был Лейб-Медиком двух предыдущих Императоров - Александра II и Александра III.

Надо сказать, что к тому времени все Медицинские чины (так официально назывались врачи при Высочайшем Дворе), обслуживающие Царскую Семью, состояли в штате Министерства ИМПЕРАТОРСКОГО Двора и Уделов, представляя собой довольно значительную по количественному составу группу лучших титулованных специалистов по многим врачебным специальностям: терапевта, хирурга, окулиста, акушера, педиатра, дантиста и др.

Свою любовь к больным, Е.С. Боткин перенес и на Августейших пациентов, так как в круг его непосредственных обязанностей входило врачебное наблюдение и лечение все членов Царской Семьи: от неизлечимо больного Наследника Цесаревича до Государя.

Непосредственно сам Государь относился к Е.С. Боткину с нескрываемой симпатией и доверием, терпеливо выдерживая все лечебно-диагностические процедуры.

Но если здоровье Государя было, можно сказать, отменным (если не считать плохой стоматологической наследственности и периодических болей геморроидального характера), то наиболее сложными пациентами для доктора Е.С. Боткина были Государыня и Наследник.

Еще в раннем детстве, принцесса Алиса Гессен-Дармштадская перенесла дифтерию, осложнения после которой с годами сказались в довольно частых приступах ревматизма, периодических болях и отеках в ногах, а также в нарушении сердечной деятельности и аритмии. А, кроме того, развитию таковых в немалой степени поспособствовали и пять перенесенных родов, окончательно подорвавших Ее, и без того слабый организм.

Из-за этих постоянных недугов, извечных страхов за жизнь Своего бесконечно больного Сына и прочих внутренних переживаний, внешне величавая, но по сути очень больная и рано состарившаяся Государыня, была вынуждена отказываться от длительных прогулок, уже вскоре после его рождения. К тому же, из-за постоянных отеков ног, Ей приходилось носить специальную обувь, над размером которой, порой, подшучивали злые языки. Болям в ногах, зачастую, сопутствовали и постоянные сердцебиения, а сопровождавшие их приступы головной боли на недели лишали Государыню покоя и сна, отчего Она была вынуждена надолго оставаться в постели, а если и выходить на воздух, то не иначе, как в специальной прогулочной коляске.

Но еще больше хлопот доктору Е.С. Боткину доставлял Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, врожденная и смертельная болезнь которого требовала его повышенного врачебного внимания. И случалось так, что он дни и ночи напролет проводил у его постели, оказывая ему не только медицинскую помощь, но и врачуя не мене важным для любого больного лекарством - человеческим участием к горю больного, отдавая этому несчастному созданию все тепло своего сердца.

И такое участие не могло не найти взаимный отклик в душе его маленького пациента, который однажды напишет своему любимому доктору: «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем».

В свою очередь, Евгений Сергеевич также всей душой привязался к Наследнику и всем остальным Членам Царской Семьи, не раз говоря своим домочадцам, что: «Своей добротой Они сделали меня рабом до конца дней моих».

Однако отношения Лейб-медика Е.С. Боткина с Царской Семьей не всегда были такими уж безоблачными. И причиной тому - его отношение к Г.Е. Распутину, послужившее той самой «черной кошкой», которая пробежала между ним и Государыней. Как и большинство верноподданных, знавших о Старце Григории лишь со слов людей никогда с ним не общавшихся, а посему по своему недомыслию всячески муссирующих и раздувающие о нем самые грязные слухи, начало которым положили личные враги Государыни в лице, так называемых, «черных». (Так Государыня называла своих недругов, объединившихся вокруг Двора Черногорских Княжон - Станы Николаевны и Милицы Николаевны, которые стали жёнами Великих Князей Николая Николаевича-младшего и его родного брата Петра Николаевича.) И как ни странно, в них верили не только люди далекие от Высочайшего Двора, но и такие приближенные к нему лица, как и сам Е.С. Боткин. Ибо он, попав под влияние этих слухов и сплетен во вселенском масштабе, искренне уверовал в них, а посему, подобно многим, считал Г.Е. Распутина «злым гением» Царской Семьи.

Но как человек исключительной честности, никогда не изменявший своим принципам и никогда не шедший на компромисс, если таковой противоречит его личной убежденности, Е.С. Боткин как-то отказал даже Государыне в Ее просьбе принять у себя на дому Г.Е. Распутина. «Оказать медицинскую помощь любому - мой долг, - сказал Евгений Сергеевич. Но на дому такого человека не приму».

В свою очередь, это заявление не могло не охладить на некоторое время отношения между Государыней и Ее любимым Лейб-Медиком. Посему после одного из кризисов болезни, случившимся у Наследника Цесаревича осенью 1912 года, когда профессора Е.С. Боткин и С.П. Федоров, а также Почетный Лейб-Хирург В.Н. Деревенко признали себя бессильными перед таковой, Государыня стала еще больше доверять Г.Е. Распутину. Ибо последний, обладая Божьим Даром целительства, не ведомым упомянутым светилам. А посему силой молитвы и заговоров сумел вовремя остановить открывшееся у Наследника внутреннее кровотечение, которое с большой долей вероятности могло бы закончиться для него летальным исходом.

Как врач и человек исключительной нравственности, Е.С. Боткин никогда не распространялся на стороне о здоровье своих Августейших пациентов. Так, Начальник Канцелярии Министерства ИМПЕРАТОРСКОГО Двора Генерал-Лейтенант А.А. Мосолов в своих воспоминаниях «При Дворе последнего Российского Императора» упоминал о том, что: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна Государыня и какому лечению следуют Царица и Наследник. Он был, безусловно, преданный Их Величествам слуга».

Занимая столь высокое положение и будучи весьма близким к Государю человеком, Е.С. Боткин, тем не менее, был весьма далек от какого-либо «вмешательства в Российскую государственную политику». Однако, как гражданин, он просто не мог не видеть всей пагубности общественных настроений, которые считал главными причинами поражения в Русско-Японской войне 1904 - 1905 года. Хорошо также понимал он и то, что разжигаемая врагами Престола и Отечества ненависть к Царской Фамилии и всему Дому Романовых выгодна лишь врагам России - той России, которой на протяжении многих лет служили его предки и за которою он воевал на полях сражений.

Пересмотрев впоследствии свое отношение к Г.Е. Распутину, он стал презирать тех людей, которые сочиняли или повторяли разные небылицы о Царской Семье и Ее личной жизни. И о таких людях он отзывался следующим образом: «Если бы не было Распутина, то противники Царской Семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь».

И еще: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя Ее, они тем самым оскорбляют Ее Августейшего Супруга, которого якобы обожают».

К этому времени не совсем все удачно складывалось и личная жизнь Евгения Сергеевича.

В 1910 году, оставив детей на его попечение, от него уходит жена, увлекшаяся модными в то время революционными идеями, а вместе с ними и молодым, годившимся ей в сыновья студентом Рижского Политехнического Института, который был моложе ее на целых 20 лет. После ее ухода, Е.С. Боткин остался с тремя младшими детьми - Юрием, Татьяной и Глебом, так как его старший сын - Дмитрий к тому времени уже жил самостоятельно. Внутренне сильно переживая уход жены, Евгений Сергеевич с еще большей энергией стал отдавать тепло своей души оставшимся на его попечении детям. И, надо сказать, что те - обожавшие своего отца, платили ему полной взаимностью, всегда ожидая его с работы и тревожась, всякий раз, когда он задерживался.

Пользуясь несомненным влиянием и авторитетом при Высочайшем Дворе, Е.С. Боткин, тем не менее, никогда не использовал таковое в личных целях. Так, к примеру, его внутренние убеждения не позволили замолвить словечко, чтобы выхлопотать «теплое место» даже для своего собственного сына Дмитрия - Хорунжего Лейб-Гвардии Казачьего полка, ушедшего с началом Первой мировой войны на фронт и погибшим 3 декабря 1914 года. (Горечь этой утраты стала незаживающей кровоточащей раной в отцовском сердце, боль от которой сохранялась в нем до самых последних дней его жизни.)

А еще через несколько лет в России наступили новые времена, обернувшиеся для нее политической катастрофой. В конце февраля 1917 года началась, затеянная кучкой изменников, великая смута, которая уже в начале марта привела к отречению Государя от Престола.

Подвергнутые домашнему аресту и содержавшиеся под стражей в Царскосельском Александровском Дворце, Государь и Его Семья, практически, оказалась заложниками грядущих событий. Ограниченные свободой и изолированные от внешнего мира Они пребывали в нем лишь с самыми близкими людьми, в числе которых был и Е.С. Боткин, не пожелавший покинуть Царскую Семью, ставшей ему еще более родной с началом выпавших на Ее долю испытаний. (Лишь на самое короткое время он оставляет Августейшую Семью, чтобы оказать помощь больной тифом вдове его погибшего сына Дмитрия, а когда ее состояние не стало более вызывать у него опасений, Евгений Сергеевич без каких-либо просьб и принуждения возвратился назад к Августейшим Узникам.)

В конце июля 1917 года Министр-Председатель Временного Правительства А.Ф. Керенский объявил Государю и Его Семье о том, что все они вместо поездки в Крым, будут отправлены в один из сибирских городов.

Верный своему долгу, Е.С. Боткин, ни минуты не колеблясь, принимает решение разделить Их участь и выехать в эту сибирскую ссылку вместе со своими детьми. А на вопрос Государя, на кого он оставит своих самых младших детей Татьяну и Глеба, он ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах.

Прибыв в Тобольск, Е.С. Боткин, вместе со всеми слугами бывш. Царя, проживал в доме рыбопромышленника Корнилова, расположенном поблизости Губернаторского дома, куда была поселена Царская Семья.

В доме Корнилова Е.С. Боткин занимал две комнаты, где он в соответствии с полученным разрешением мог принимать солдат Сводного Гвардейского Отряда по охране бывшего царя и местное население и куда 14 сентября 1917 года прибыли его дети Татьяна и Глеб.

Об этих последней в своей жизни днях врачебной практики, об отношении солдат, тобольчан и просто приезжавшего к нему издалека местного населения, Е.С. Боткин написал в последнем письме, адресованному «другу Саше»: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что и приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги».

Жизнь семьи доктора Е.С. Боткина в Тобольске подробно описана в книге воспоминаний его дочери Татьяны «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». Так, в частности, она упоминает о том, что, несмотря на то, что личная переписка ее отца подвергалась цензуре, сам он, в отличие от других узников, мог свободно передвигаться по городу, квартира его никогда не подвергалась досмотру, а записаться к нему на прием мог любой, кто пожелает.

Но относительно безмятежная жизнь в Тобольске закончилась с прибытием в него 20 апреля 1918 года Чрезвычайного Комиссара ВЦИК В.В. Яковлева с отрядом боевиков, который объявил Царской Семье, что по распоряжению Советской власти он в самое ближайшее время должен будет вывезти Ее из города, согласно известного только ему маршруту следования.

И вновь, даже в этой ситуации, полной тревог и неизвестности, Лейб-Медик Е.С. Боткин, верный своему врачебному и моральному долгу, отправляется вместе Государем, Государыней, Их Дочерью Марией и др. навстречу своей гибели.

В ночь с 25 на 26 апреля 1918 года они выезжают из Тобольска и следуют на подводах в сторону Тюмени. Но что характерно! Страдая в пути следования от бесконечной дорожной тряски, холода и почечных колик, доктор Е.С. Боткин остается доктором даже в этой нестерпимо болезненной для него обстановке, отдав свою шубу Великой Княжне Марии Николаевне, которая, отправившись в это неблизкое путешествие, не захватила с собой по-настоящему теплых вещей.

27 апреля Августейшие Узники и сопровождающие Их лица добрались до Тюмени, а 30 апреля, после нескольких дней дорожных мытарств и приключений, были доставлены в Екатеринбург, где Е.С. Боткин в качестве пленника был помещен под арест в ДОН.

Находясь в доме Ипатьева, Е.С. Боткин, верный врачебному долгу, делал все для того, чтобы хоть как-то облегчить участь своих Венценосных пациентов.

Вспоминая об этом годы спустя, бывший Комендант Дома особого Назначения Я.М. Юровский писал:

«Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьей Романовых тяжесть их жизни».

Почти тоже самое, более сорока лет спустя вспоминал и его бывший помощник Г.П. Никулин:

«Как правило, всегда ходатаем по всем всевозможным, значит, делам был всегда, вот, доктор Боткин. Он, значит, обращался…»

И в этом они оба были абсолютно правы, так как все просьбы арестованных передавались, либо непосредственно Комендантам ДОН (А.Д. Авдееву или сменившему его Я.М. Юровскому), либо дежурным членам Уральского Облсовета (таковые назначались в первый месяц пребывания Царской Семьи в ДОН, где несли суточное дежурство).

После прибытия в Екатеринбург и размещения в доме Ипатьева перевезенных из Тобольска Августейших Детей, доктор Е.С. Боткин понимает, что его «угасающих сил» для ухода за больным Наследником Цесаревичем явно не хватает.

Поэтому уже на следующий день он пишет на имяА.Г. Белобородова записку нижеследующего содержания:

«Екатеринбург.

В [Екатеринбургский] Областной Исполнительный комитет

Господину Председателю.

Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного Комитета вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председа-тель, с следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведет доктор Вл.[адимир] Ник.[олаевич] Деревенко, подвержен страданиям суставов под влиянием уши-бов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающихся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нем Клим Григорьевич Нагорный после нескольких бессонных и пол-ных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если б на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича - г. Гиббс и в особенности воспитатель его г. Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г. Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни иногда и целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавате-ля, особенно же, повторяю, г. Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершен-но незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят боль-ному более облегчения, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к самолечению, крайне ограничен.

Ввиду всего изложенного, я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей боль- ного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их - в крайности же хотя бы одного г. Жильяра - к нему завтра же.

Доктор Ев.[гений] Боткин

Передавая эту записку адресату, комендант А.Д. Авдеев не удержался от того, чтобы не наложить на нее собственную резолюцию, которая как нельзя лучше выразила его отношение, не только к больному ребенку и доктору Е.С. Боткину, но и ко всей Царской Семье в целом:

«Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один яв-ляется лишним, т.е. дети все царские и могут следить за больным, а поэтому предлагаю Пред-седателю Облсовета немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение. Комендант Авдеев».

В настоящее время, среди многих исследователей царской темы, которые в своих работах делают определенную ставку на так называемые «воспоминания очевидца» Й. Мейера. (Бывшего военнопленного Австро-Венгерской армии Йоганна Людвига Майера, опубликовавшие таковые в 1956 году в немецком журнале «Семь дней» под названием «Как погибла Царской Семья».) Так вот, согласно этому «источнику» появилась версия о том, что, после посещения ДОН политическим руководством Урала возникла идея переговорить с доктором Е.С. Боткиным, вызвав его в помещение «Революционного Штаба».

« (…) Мебиус, Маклаванский и доктор Милютин сидели в комнате Рево-люционного штаба, когда вошел доктор Боткин. Этот Боткин был ве-ликаном. (…)

Тогда Маклаванский начал говорить:

- Слушайте, доктор, - сказал он своим приятным, всегда искреннем голосом,- Революционный штаб решил Вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого Вы имеете у нас доста-точно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы Вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против Вас.

Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей и, казалось, не мог побороть известного недоверия к ним. Казалось, что он почуял западню. Маклаванский должен был это почувствовать, так как он продолжал убедительно:

- Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачновато.

Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор пере-ходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ:

- Мне, кажется, я Вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения, невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять...

Маклаванский бросил короткий взгляд на своих товарищей. Пос-ле этого он обратился еще раз к доктору:

- Конечно, мы это понимаем, доктор, но видите ли, сын неизлечим, это Вы знаете лучше чем мы. Для чего Вы жертвуйте собой для... ну, скажем мы, для потерянного дела... Для чего, доктор?

- Потерянное дело? - спросил Боткин медленно. Его глаза забле-стели.

- Ну, если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем слу-чае не оставлю царя!

- Россия не погибнет! - сказал Мебиус резко.

- Мы позаботимся об этом. Большой народ не погибнет...

- Хотите Вы меня разъединить силой с царем? - спросил Боткин с холодным выражением лица.

- Этому я все же не поверю, господа!

Мебиус посмотрел пристально на доктора. Но теперь вступил доктор Милютин.

- Вы не несете никакой ответственности в проигранной войне, доктор, - сказал он слащавым голосом.

- Мы Вам ничего не можем поста-вить в упрек, мы только считаем своим долгом Вас предупредить о Ва-шей личной гибели...

Доктор Боткин сидел несколько минут молча. Его взор был устрем-лен в пол. Комиссары уже верили, что он передумает. Но вдруг облик доктора изменился. Он приподнялся и сказал:

- Меня радует, что есть еще люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я Вас благодарю за то, что Вы мне идете навстречу... Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там в доме цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю Вас, господа, но я останусь с царем! - сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех.

- Мы сожалеем, доктор, - сказал Мебиус.

- В таком случае, поезжайте опять назад. Вы можете ещё обдумать».

Конечно же, этот разговор - чистой воды вымысел, равно как и личности Маклаванского и доктора Милютина.

И, тем не менее, не всё в «воспоминаниях» Й. Мейера оказалось плодом его необузданной фантазии. Так, упоминаемый им «Революционный Штаб» в действительности всё же существовал. (До мая 1918 года он назывался Штабом Революционного Западного фронта по борьбе с контрреволюцией, после чего его сотрудники были зачислены в штат Средне-Сибирского Окружного Комиссариата по Военным делам в котором Й. Мейер стал занимать весьма скромную должность переписчика Агитационного Отдела).

Как и все узники дома Ипатьева, доктор Е.С. Боткин писал письма и получал ответы на них из далёкого Тобольска, где оставались его дочь Татьяна и младший сын Глеб. (В настоящее время в ГА РФ имеются несколько писем Т.Е. Боткиной, которые та написала в Екатеринбург своему отцу.)

Вот отрывок одного из них от 4 мая (23 апреля) 1918 года, в которое она вкладывает всю свою дочернюю любовь:

« (…) Драгоценный, золотой ненаглядный мой папулечка!

Вчера мы были ужасно обрадованы твоим первым письмом, которое целую неделю шло из Екатеринбурга; тем не менее это были наиболее свежие известия о тебе, потому что приехавший вчера Матвеев с которым Глеб разговаривал, не мог нам сказать ничего кроме того, что у тебя была почечная колика <неразб.> этого я ужасно боялась, но судя по тому, что ты уже <неразб.> писал, что здоров я надеюсь, что эта колика была несильная. (…)

Не могу себе представить, когда мы увидимся, т.к. у меня нет никакой надежды на <неразб.> уехать со всеми, но я постараюсь приехать все-таки поближе к тебе. Без тебя здесь сидеть <неразб.> очень скучно, да и бесцельно. Хочется какого-нибудь дела, а не знаешь, чем заняться, да и долго ли придется здесь жить? От Юры за это время было всего одно письмо, да и то старое от 17 марта, а больше ничего.

Пока кончаю, мой дорогой. Не знаю, дойдет ли до тебя моё письмо. А если дойдёт, то когда. И кто же будет читать до тебя (эта фраза вписана между строчками мелким почерком. - Ю.Ж. )

Целую тебя, мой драгоценный, много, много и крепко - как люблю.

До свидания, мой дорогой, мой золотой, мой любимый. Надеюсь, что скоро увидимся. Целую тебя еще много раз.

Твоя Таня».

« (…) Пишу тебе уже из новых наших комнат и надеюсь, что это письмо дойдет до тебя, т.к. его везет комиссар Хохряков. Он также сказал, что может доставить тебе сундук с вещами, в который я уложила всё, что у нас было из твоих вещей, т.е. несколько фотографий, сапоги, бельё, платье, папиросы, одеяло и осеннее пальто. Аптеки я тоже сдала комиссару как имущество семьи, не знаю, получишь ли ты наше письмо. Я же тебя крепко-прекрепко обнимаю, мой ненаглядный, за твои такие хорошие и ласковые письма».

Писал письма из ипатьевского дома и Евгений Сергеевич. Писал своим младшим детям - Татьяне и Глебу в Тобольск, своему сыну Юрию, а также младшему брату Александру Сергеевичу Боткину. На сегодняшний день известно, по крайней мере, о четырёх его посланиях двум последним лицам. Первые три, датированные 25 апреля (8 мая), 26 апреля (9) мая и 2 (15) мая были адресованы Юрию, а четвёртое, написанное 26 июня (9 июля), Александру...

Весьма интересено и их содержание. Так, к примеру, в своём первом письме он рассказывал о погоде и на редкость коротких прогулках:

«…Особенно после пребывания на воздухе, в садике, где я большую часть времени сижу. Да и время-то это пока, вследствие холодной и неприятной погоды, было весьма непродолжительным: только в первый раз, когда нас выпустили, да вчера мы гуляли по 55 минут, а то 30, 20 и даже 15. Ведь третьего дня у нас было ещё 5 градусов мороза, а сегодня утром ещё шёл снег, сейчас, впрочем, уже свыше 4 градусов тепла».

Второе, упоминаемое выше письмо было более пространным. Однако примечательно то, в нём он не только не сетует на судьбу, но даже по-христиански жалеет своих гонителей:

«… Пока мы по-прежнему в нашем временном, как нам было сказано, помещении, о чём я нисколько не жалею, как потому, что оно вполне хорошо , так и потому, что в «по-стоянном» без остальной семьи и их сопровождающих было бы, вероятно, очень пусто, если оно, как надо надеяться, хотя бы тех же размеров, что был дом в Тобольске. Прав-да, садик здесь очень мал, но пока погода не заставляла особенно об этом жалеть. Впрочем, должен оговориться, что это чисто личное мое мнение, т. к. при нашей общей покорности судьбе и людям, которым она нас вручила, мы даже не задаемся вопросом о том, «что день грядущий нам готовит», ибо знаем, что «довлеет дневи злоба его»... и мечтаем только о том, чтобы эта самодовлеющая злоба дня не была бы действительно зла.

… А новых людей нам уж немало пришлось перевидать здесь: и коменданты меняются, точнее, подмениваются часто, и комиссия какая-то заходила осматривать наше помещение, и о деньгах приходили нас допрашивать, с пред-ложением избыток (которого, кстати сказать, у меня, как водится, и не оказалось) передать на хранение и т. п. Сло-вом, хлопот мы причиняем им массу, но, право же, мы ни-кому не навязывались и никуда не напрашивались. Хотел было прибавить, что и ни о чем не просим, но вспомнил, что это было бы неверно, т. к. мы постоянно принуждены беспокоить наших бедных комендантов и о чем-нибудь просить: то денатурированный спирт вышел и не на чем согревать пищу или варить рис для вегетарианцев, то ки-пяток просим, то водопровод закупорился, то белье нужно отдать в стирку, то газеты получить и т. д. и т. п. Просто совестно, но иначе ведь невозможно, и вот почему особенно дорога и утешительна всякая добрая улыбка. Вот и сейчас ходил просить разрешения погулять немного и утром: хотя и свежевато, но солнце светит приветливо, и в первый раз сделана попытка погулять утром… И она была также приветливо разрешена.

… Кончаю карандашом, т.к. вследствие праздников не мог ещё получить, ни отдельного пера, ни чернил, и я всё пользуюсь чужими, да и то больше всех».

В своём третьем письме Е.С. Боткин также рассказывал сыну про те новые события, которые произошли в месте их нового заключения:

«… Со вчерашнего дня погода резко повернула у нас на тепло, кусок неба, видный из моего, ещё не замалёванного извёсткой окна, - ровно серо-голубого цвета, указывающего на безоблачность, но от всех ласк природы нам немножко суждено видеть, т.к. нам разрешён лишь час в день прогулки в один или два приёма…

… Сегодня я обновляю свою почтовую бумагу, которую мне вчера любезно доставили, и пишу своим новым пером и своими чернилами, которые обновил уже вчера в письме к деткам.Всё это очень, кстати, поспело, т.к. завладевая чужим пером и чернильницей, я постоянно кому-нибудь мешал ими пользоваться, а бумагу, серенькую, уложенную мне Танюшей, я уже давно извёл и писал на кусках писчей; извёл и все маленькие конвертики, кроме одного.

… Ну, вот и погуляли ровно час. Погода оказалась очень приятной - лучше, чем можно было предполагать за замазанными стёклами. Мне нравится это нововведение: я не вижу больше перед собой деревянную стену, а сижу как в благоустроенной зимней квартире; знаешь, когда мебель в чехлах, как и у нас сейчас, а окна - белые. Правда, света, разумеется, значительно меньше и он получается таким рассеянным, что слабым глазам больно, но ведь дело идёт к лету, которое бывает здесь, может быть, очень солнечным, а мы - петроградцы, солнцем не избалованы».

Свой последний в жизни день рождения Е.С. Боткин Евгений Сергеевич также встретил в доме Ипатьева: 27(14) мая ему исполнилось 53 года. Но, несмотря на столь еще, сравнительно небольшой возраст, Евгений Сергеевич уже чувствовал приближение смерти, о чем написал в своём последнем письме к своему младшему брату Александру, в котором вспоминает о минувших днях, изливая всю боль своей души… (Его, довольно объёмный текст, вряд ли стоит приводить, так как он не раз публиковался в различных изданиях. См. Татьяна Мельник (урождённая Боткина) « Жизнь Царской Семьи до и после революции», М., фирма «Анкор», 1993; «Царский Лейб-Медик» Т.Е. Боткина под редакцией К.К. Мельник и Е.К. Мельник. С-Петербург, АНО «Издательство «Царское Дело», 2010 и др.)

Письмо это так и осталось неотправленным (в настоящее время хранится в ГА РФ), о чем позднее вспоминал уже упоминавшийся Г.П. Никулин:

«Боткин, значит… Вот я повторяю, что он всегда за них ходатайствовал. Просил за них что-нибудь там сделать: священника позвать, понимаете, вот…, на прогулку вывести или, там, часики подчинить, или еще что-нибудь, там, какие-нибудь мелочи.

Ну, вот однажды я, значит, проверил письмо Боткина. Писал его, адресовал он его сыну (младшему брату. - Ю.Ж.) на Кавказ. Значит, он пишет, примерно, так:

«Вот, дорогой мой (забыл, там, как его звали: Серж или не Серж, неважно, как), вот я нахожусь там-то. Причем, я должен тебе сообщить, что когда царь-государь был в славе, я был с ним. И теперь, когда он в несчастье, я тоже считаю своим долгом находиться при нем. Живем мы так и так (он «так» - это завуалировано пишет). Причем, я на подробностях не останавливаюсь потому, что не хочу утруждать…, не хочу утруждать людей, на обязанностях которых лежит чтение [и] проверка наших писем».

Ну, вот это было единственное письмо при моем… Больше он не писал. Письмо [это], конечно, никуда не отправлялось».

И свой последний час Е.С. Боткин встретил вместе с Царской Семьёй.

17 июля 1918 года, приблизительно, в 1 час. 30 мин. полуночи Евгений Сергеевич был разбужен Комендантом Я.М. Юровским, который сообщил ему, что в виду предполагаемого нападения на дом отряда анархистов, все арестованные должны спуститься в подвал, откуда их, возможно, перевезут в более безопасное место.

После того, как доктор Е.С. Боткин разбудил всех остальных, все узники собрались в столовой, откуда проследовали через кухню и смежную с ней комнату на лестничную площадку верхнего этажа. По имеющейся там лестнице в 19 ступеней они в сопровождении Я.М. Юровского, Г.П. Никулина, М.А. Медведева (Кудрина), П.З. Ермакова и двух латышей с винтовками из числа внутренней охраны спустились по оной на нижний этаж и через имеющуюся там дверь вышли во внутренний дворик. Оказавшись на улице, все они прошли несколько метров по двору, после чего вновь зашли в дом и, пройдя через анфиладу комнат нижнего этажа, оказались в той самой, где приняли мученическую смерть.

Описывать весь ход дальнейших событий не имеет смысла, так как об этом писалось множество раз. Однако после того как Я.М. Юровский объявил узникам, что их «принуждены расстрелять», Евгений Сергеевич смог только произнести чуть хрипловатым от волнения голосом: «Так нас никуда не повезут?»

После того, как, путем немалых усилий, Я.М. Юровским наконец-то была остановлена стрельба, принявшая безалаберный характер, многие из жертв оказались еще живы...

«Но когда, наконец, мне удалось остановить (стрельбу. - Ю.Ж. ), - писал он позднее в своих воспоминаниях, - я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, оперевшись локтём правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом [я] с ним покончил…»

То есть, Я.М. Юровский прямо сознаётся в том, что лично застрелил бывшего Лейб-Медика Е.С. Боткина и чуть ли не гордится этим…

Что ж, время всё расставило по своим местам. И ныне те, кто считал себя «героями Октября» перешли в разряд заурядных и убийц и гонителей Русского Народа.

А христианский подвиг Евгения Сергеевича Боткина, как продолжателя славной врачебной династии и человека долга и чести, даже спустя десятилетия не остался незамеченным. На состоявшемся 1 ноября 1981 года Поместном Соборе РПЦЗ он был причислен к лику Святых Новомучеников Российских от власти безбожной пострадавших под именем Святого Новомученика Евгения Боткина.

17 июля 1998 года останки Е.С. Боткина были торжественно захоронены вместе с останками Членов Царской Семьи в Екатерининском приделе Собора Петра и Павла в Санкт-Петербурге.

Вместе с царской семьёй.

Евгений Сергеевич Боткин
Дата рождения	27 мая (8 июня)
Место рождения	Царское Село , Царское Село , Санкт-Петербургская губерния , Российская империя
Дата смерти	17 июля (1918-07-17 ) (53 года)
Место смерти
Страна	Российская империя Российская империя
Научная сфера	медицина
Место работы	ИМХА
Альма-матер	Императорская военно-медицинская академия (1889)
Учёная степень	доктор медицины (1893)
Известен как	лейб-медик Николая II
Награды и премии
Евгений Сергеевич Боткин на Викискладе

Доктор Боткин с великими княжнами Анастасией и Марией.

Биография

Детство и учёба

Был четвёртым ребёнком в семье известного русского врача Сергея Петровича Боткина (лейб-медика Александра II и Александра III) и Анастасии Александровны Крыловой.

В 1878 г. на основе полученного дома воспитания был принят сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии . После окончания гимназии в 1882 г. поступил на физико-математический факультет Петербургского университета , однако, сдав экзамены за первый курс университета, ушёл на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии .

В 1889 году окончил академию третьим в выпуске, удостоившись звания лекаря с отличием .

Работа и карьера

С января 1890 г. работал врачом-ассистентом в Мариинской больнице для бедных. В декабре 1890 г. на собственные средства командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских учёных, знакомился с устройством берлинских больниц.

По окончании командировки в мае 1892 г. Евгений Сергеевич стал врачом придворной капеллы, а с января 1894 г. вернулся в Мариинскую больницу сверхштатным ординатором.

8 мая 1893 г. защитил в академии диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвящённую отцу. Официальным оппонентом на защите был И. П. Павлов .

Весной 1895 г. был командирован за границу и два года провёл в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина, где слушал лекции и занимался практикой у ведущих немецких врачей - профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. В мае 1897 г. избирается приват-доцентом Военно-медицинской академии.

Осенью 1905 г. Евгений Боткин возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. С 1905 года - почётный лейб-медик. В 1907 году назначается главным врачом общины святого Георгия.

Ссылка и гибель

Был убит вместе со всей императорской семьёй в Екатеринбурге в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. По воспоминаниям организатора убийства царской семьи Я. М. Юровского , Боткин умер не сразу - его пришлось «пристреливать» .

«Я делаю последнюю попытку написать настоящее письмо – по крайней мере, отсюда… Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела... Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен – все равно, последствия практически одинаковы…

Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза… Меня поддерживает убеждение, что “претерпевший до конца спасется“ и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года. Если вера без дел мертва, то дела без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей…

Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына ».

Канонизация и реабилитация, память

3 февраля 2016 года Архиерейским собором РПЦ было принято решение об общецерковном прославлении страстотерпца праведного Евгения врача . При этом другие слуги царской семьи канонизированы не были. Митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев) , комментируя эту канонизацию, сказал:

Архиерейский собор вынес решение о прославлении доктора Евгения Боткина. Я думаю, это давно желанное решение, потому что это один из святых, который почитается не только в Русской зарубежной церкви, но и во многих епархиях Русской православной церкви, в том числе в медицинском сообществе.

25 марта 2016 года на территории московской городской клинической больницы № 57 епископом Орехово-Зуевским Пантелеимоном был освящён первый в России храм в честь праведного Евгения Боткина .

В июле 2018 года в екатеринбургском микрорайоне Академический в преддверии приуроченных к 100-летию гибели Романовых Царских дней именем Евгения Боткина назвали бульвар, прилегающий к корпусам Уральского государственного медицинского университета и заводу по производству кардиостимуляторов .

Семья

С 1891 года был женат на Ольге Владимировне Мануйловой (1872-1946), с которой развелся в 1910 году. Их дети:

Труды

• «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма»
• «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене» 1908.

Примечания

1. Немецкая национальная библиотека , Берлинская государственная библиотека , Баварская государственная библиотека и др. Record #121807916 // Общий нормативный контроль (GND) - 2012-2016.
2. Мельник (Боткина) Т. Е. Воспоминания о царской Семье и её жизни до и после революции.-М.: «Анкор», 1993. (ошибоч.) (Предисловие к настоящему изданию)
3. Ковалевская О. Т. С Царём и За Царя. Мученический венец Царских слуг.-М.: «Русский Хронографъ1991», 2008. ISBN 5-85134-121-1
4. Иоффе Г. З. Претерпевшие до конца // Новый журнал: журнал. - 2008. - Т. 251 .
5. «Претерпевший до конца спасется»: врачебный и нравственный долг доктора Боткина
6. Основания для канонизации царской семьи. Из доклада митр. Ювеналия, председателя синодальной комиссии по канонизации
7. Генеральная прокуратура РФ удовлетворила заявление Главы Российского Императорского Дома о реабилитации репрессированных верных служителей Царской Семьи и других Членов Дома Романовых (неопр.) . Официальный сайт Российского Императорского Дома (30 октября 2009). Проверено 9 мая 2013.

Кандидат медицинских наук А. РЫЛОВ.

В отечественной терапевтической науке Сергей Петрович Боткин (1832-1889) - такое же наше «всё», как Пушкин в литературе. Сергей Петрович много сделал для здравоохранения и для медицинского образования в России. Среди многочисленных учеников были и трое его сыновей. В 2007 году российские врачи отмечали 175-летие со дня рождения великого соотечественника, а в 2008-м исполняется 120 лет со дня закладки крупнейшей больницы Москвы, носящей имя С. П. Боткина.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Городская клиническая больница им. С. П. Боткина Департамента здравоохранения правительства Москвы, бывшая бесплатная Солдатёнковская больница.

С. П. Боткин. Портрет работы И. Н. Крамского. 1882 год. Крамской и Боткин дружили почти четверть века, врач лечил художника по поводу аневризмы аорты. Сейчас картина принадлежит семье выдающегося советского кардиолога академика А. Л. Мясникова.

Памятник С. П. Боткину в Санкт-Петербурге. Скульптор - В. А. Беклемишев. 1908 год.

Последний русский лейб-медик Е. С. Боткин(1865-1918).

Отец Иоанн Кронштадтский (1829-1908).

Княгиня З. А. Юсупова. Портрет работы В. А. Серова. 1902 год.

Сергей Петрович Боткин был одиннадцатым ребёнком богатейшего купца, «чайного короля» Петра Кононовича Боткина. Успешное развитие торгового дома «Пётр Боткин и Сыновья» было основано на двух нововведениях. Учредив контору в городке Кяхта, Боткины научились поставлять чай из Китая в Россию без посредников и в обмен на собственный текстиль.

Купеческая семья Боткиных сыграла исключительную роль в культуре России. В их московском особняке на Земляном Валу на стене находится мемориальная доска, посвящённая Сергею Петровичу. В этом доме гостили писатели Гоголь, Герцен, Тургенев, Толстой, Белинский. Сюда часто приходили актёры Щепкин и Мочалов. Историк Грановский был соседом Боткиных, а поэт Фет стал родственником, женившись на одной из сестёр врача. Брат Сергея, Василий Боткин, талантливый мыслитель и публицист, часто бывавший в Европе, встретился с Карлом Марксом и попытался убедить его, что всемирного улучшения жизни рабочих надо добиваться в обход «кровавых морей». Автор «Капитала» не победил Василия в споре, но всё же остался при своём мнении о необходимости революций - «локомотивов» истории.

В семье Боткиных вырос и сын одного из их старших приказчиков Пётр Лебедев, первый русский физик мирового уровня. Он открыл давление света и в 1913 году вместе с Эйнштейном должен был получить Нобелевскую премию, однако умер в 1912 году.

В детстве великого физика считали бездарным подростком, как и Серёжу Боткина. Серёжа родился в 1832 году. Отец тоже определил его «в дурачки». В 9 лет мальчик едва различал буквы! Родитель грозил отдать его в солдаты, но домочадцы уговорили сменить домашнего учителя. И, как нередко бывает, новый преподаватель разглядел у Серёжи способности к математике, и его отдали в один из лучших пансионов Москвы. Сергей мечтал о математическом факультете Московского университета. Но вдруг вышел указ Николая I, запрещавший лицам недворянского сословия поступать на все факультеты, кроме медицинского. И «неблагородному» юноше Боткину пришлось пойти в доктора...

Из воспоминаний о Боткине-студенте известно, что в начале первого курса он отсидел сутки в карцере за незастёгнутую пуговицу мундира. Что любовь к медицине в этом всегда сдержанном суховатом юноше просыпалась постепенно. И что у него были две способности - к перкуссии (простукиванию) и аускультации (выслушиванию), которыми он поражал однокурсников. Прослушав и «простучав» больного, Сергей умел настолько ясно услышать грозную мелодию болезни, что с его мнением считались и преподаватели.

В связи с Крымской войной в 1855 году университет произвёл ускоренный выпуск врачей. И Сергей, аттестованный как «лекарь с отличием», был направлен в бахчисарайский лазарет великой княгини Елены Павловны. На фронте он пробыл лишь несколько месяцев. Служил в отряде Пирогова и был отмечен им как одарённый хирург, с состраданием относящийся к солдатам. Однако Боткин никогда не участвовал в боях.

Это будет делать его сын Евгений, который месту доктора придворной капеллы предпочтёт должность военврача-добровольца на Японской войне 1905 года. Сергей же Петрович в бахчисарайском лазарете времён Крымской войны не только проявил себя как хирург, но и отличился на... пищеблоке.

По распоряжению Пирогова, лично участвовавшего в «кухонной акции», С. П. Боткин дежурил на кухне, принимал по весу мясо, крупы, опечатывал котлы, чтобы оттуда тыловые ворюги не могли ничего утащить. Словом, самоотверженно защищал и без того скудный рацион раненых солдат.

В 1855 году только что вступивший на престол Александр II сначала не обращал внимания на записки, рассказывающие о воровстве высших чиновников. Услышав лично от Пирогова рассказ об ужасающей коррупции в армии, царь не смог сдержать слёз. После падения Севастополя он поехал на место боёв и лично убедился в правдивости хирурга. Историки считают, что это событие стало одним из «нравственных толчков», заставивших Александра-Освободителя приступить к реформам.

После окончания Крымской войны Боткин за четыре года с пользой истратил несколько тысяч рублей отцовских денег. Он стажировался в Германии, Австрии и во Франции в клиниках и лабораториях у известнейших терапевтов и физиологов: Бернара, Людвига, Траубе, Бишо и других. В этом путешествии он встретил Ивана Михайловича Сеченова, который стал его другом на всю жизнь. В Вене судьба свела Боткина с прелестной девушкой, лечившейся в Европе, Настенькой Крыловой - его первой женой. После её преждевременной кончины Боткин женился во второй раз на урождённой княгине Оболенской. В обоих браках он был счастлив.

В 1861 году 29-летний врач С. П. Боткин стал профессором кафедры академической терапевтической клиники Медико-хирургической академии Петербурга, которой руководил затем почти три десятилетия. Через 11 лет Боткина избрали действительным членом Академии наук. Уже в то время проявились нравственные качества Сергея Петровича - пронзительная совестливость, чувство личной ответственности за то, на что многие его современники даже не обращали внимания, скажем, на ужасное положение бедных слоёв. Эти особенности характера и стали главным внутренним двигателем всей его деятельности.

Например, Боткин отчётливо представлял себе сильнейшее отставание российского медицинского образования от западного и позже много сделал для того, чтобы оно сократилось. Ещё в вюрцбергской лаборатории крупнейшего немецкого патологоанатома Рудольфа Вирхова Боткин вдруг обнаружил, что он, выпускник лучшего «медфака» России, едва знаком с микроскопом. А для начинающих врачей Европы это было недопустимо.

Как выдающегося общественного деятеля Боткина (Сергей Петрович был гласным Петербургской городской думы, председателем и членом более десяти медицинских комиссий, обществ) высоко ценили Салтыков-Щедрин и Чехов, а Некрасов посвятил ему одну из глав поэмы «Кому на Руси жить хорошо».

До второй половины XIX века обычно врач в своей деятельности шёл проторённым путём. Узнав, что некое лекарство помогло какому-то конкретному пациенту, доктора затем при подобных симптомах назначали то же снадобье и остальным, независимо от возраста и многих других отличий. Врачи не помышляли тогда об индивидуальных особенностях организма, о различном протекании одной и той же болезни. Боткин одним из первых доказал, что к каждому больному нужно подходить индивидуально. К тому же он считал: чтобы медицинская помощь была осмысленной и действенной, врач должен заниматься не только практической, но и научной медициной. Он первый ввёл процедуру «клинического разбора больных», которая стала школой научной терапии.

Для развития экспериментальной медицины и физиологии, то есть для утверждения того «союза медицины и физиологии», о котором постоянно говорил Боткин, он создал при своей клинике первую в России исследовательскую научно-медицинскую лабораторию. В ней проводились различные анализы, изучалось действие лекарств на организм, велись наблюдения над животными.

Боткин одним из первых догадался, какую важную роль в протекании любого недуга играет мозг. Он утверждал, что болезнь не поражает отдельный орган, а влияет на весь организм через нервную систему. Эта мысль стала лейтмотивом публикаций Боткина, причём настолько убедительным, что его взгляды подхватило большинство передовых врачей.

На заре развития микробиологии он понял, что заболевание, называемое в его время желтухой, вызывают микроорганизмы. Это предвидение оправдалось в ХХ веке, когда был выделен вирус - возбудитель инфекционной желтухи, именуемой теперь болезнью Боткина.

В своих лекциях он выражал уверенность, что в мозгу человека будут найдены центры, контролирующие кроветворение, отделение пота, выделение тепла и т. д. Существование этих центров также было доказано в ХХ веке. Для медицины XXI века, возможно, самое большое значение из его открытий имеют предсказание о присутствии в мозгу сосудодвигательных центров, а также гипотеза, согласно которой артериальную гипертонию вызывает именно их поражение в результате внешних воздействий, приводящих, выражаясь современным языком, к хроническому эмоциональному стрессу.

Боткин отстаивал права женщин на высшее медицинское образование. По его инициативе в 1872 году в Петербурге были открыты первые женские врачебные курсы. Вместе с Сеченовым Боткин предоставил возможность женщинам-врачам работать на кафедре, которой руководил, заниматься наукой.

В 1872 году, в сорок лет, уже будучи профессором и всемирно известным мастером медицины, он был назначен лейб-медиком при Александре II. Таковым остался и при Александре III. В этом же звании, но уже при Николае II, с 1905 года и до последнего часа своей жизни в июле 1918-го, состоял его сын, Евгений Боткин, родившийся в 1865 году в Царском Селе.

Таким образом, оба Боткины входили в ближний круг трёх последних императоров России, причём не просто в роли обслуживающего персонала. Августейшая фамилия учитывала не только выдающиеся личные качества Боткиных и мировое признание научных заслуг Сергея Петровича, но и то, что отец и сын были выходцами из богатейшей семьи, верной монархии.

Итогом же близости Сергея Петровича к царской семье стало то, что во всех его начинаниях как организатора и реформатора российского здравоохранения он имел неизменную поддержку чиновничества и высшей аристократии. Скорее всего, поэтому организаторская деятельность Боткина оказалась столь же продуктивной, как и его научные дела. Боткина волновал и вопрос о причинах высокой смертности в России. Он призывал правительство и царскую семью улучшать санитарное состояние страны. Боткин блестяще владел медицинской и демографической статистикой и настаивал на том, что приоритетными направлениями развития здравоохранения должны стать те, что предупреждают наиболее распространённые заболевания. По структуре смертности Россия XIX века напоминала нынешние беднейшие страны Африки - лидировали инфекционные и воспалительные заболевания. По настоянию Боткина в 1880-х годах в Петербурге открылась Александровская барачная больница, наша первая инфекционная лечебница, которая по европейским меркам считалась образцовой.

В течение жизни Сергей Петрович не только вылечил тысячи больных, но и подготовил множество учеников, почти двадцать из них впоследствии стали профессорами: Манасевич, Яновский, Чистович, Сиротинин, Кудревецкий и др. Они работали в разных университетах и распространяли знания Боткина по всей России.

По мнению Чехова, врачебный дар Сергея Петровича можно сравнить с литературным даром Тургенева. Талант Боткина как гениального «интуитивного» диагноста сравнивали с талантом «общественного диагностика» Салтыкова-Щедрина.

Интересно, однако, что окружённый столь блестящими литераторами, Боткин читал немного, в театр ходил редко. В письме к брату он писал: «...я работаю 40 часов в сутки». Но в то же время обязательными для него были ежедневные полчаса игры на виолончели, ежесубботние «званые дни» дома, где кроме его коллег часто присутствовали видные деятели культуры, лица из высшего света, а также научная молодёжь. Сергей Петрович за свой счёт напечатал десятки трудов начинающих исследователей.

Однажды у своего многолетнего пациента М. Е. Салтыкова-Щедрина Боткин встретил преподобного Иоанна Кронштадтского. Батюшку к больному Щедрину пригласила жена писателя. Увидев Боткина, пастырь обрадовался и обнял его. Вдруг все, присутствовавшие в комнате, замолчали, смутившись от мысли, что приход на дом священника - знак утраченного доверия врачу. Все ждали, как поступит Сергей Петрович.

Ведь мы оба врачи, - начал Боткин, обращаясь к отцу Иоанну. - Только я врачую тело, а вы - душу...

Затем он попросил у святителя разрешения считать его своим другом. И именно на религиозной почве произошёл, возможно, единственный за всю карьеру Боткина случай, когда этот неизменно немногословный и нечасто улыбающийся генерал от медицины и академик поддался эмоциональному порыву. В 1884 году Петербург облетела весть о чудесном исцелении княгини Зинаиды Юсуповой, умиравшей от сепсиса. По её словам, она увидела во сне Иоанна Кронштадтского и утром попросила пригласить его. Священника встретил доктор Боткин со словами: «Помогите нам!»

Вскоре женщина выздоровела, причём несмотря на то, что случай тяжелейшего заражения крови, которое она перенесла, судя по дошедшим до нас описаниям, даже сегодня с трудом лечится антибиотиками! Несколько дней после этого Боткин с радостью и душевным волнением повторял для знакомых, хотя, скорее, обращался сам к себе: «Уж не мы, не мы это сделали...»

В течение всей жизни Сергей Петрович мучительно переживал бессилие медицины ХIX века перед большинством болезней. У его биографов даже сложился такой термин: «клинический скептицизм Боткина».

«Три недели, как начались лекции, - читаем в одном из писем петербургского периода его жизни. - Из всей моей деятельности это - единственное, что меня занимает... Остальное тянешь, как лямку, прописывая массу почти ни к чему не ведущих лекарств. Эта фраза и даст тебе понять, почему практическая деятельность в моей поликлинике так тяготит меня. Имея громаднейший материал хроников (хронических больных. - Прим. автора.) , я начинаю вырабатывать грустное убеждение о бессилии наших терапевтических средств. Прости меня за хандру, но нынче у меня был домашний приём, и я ещё под свежим впечатлением этого бесплодного труда».

Не менее тягостные ощущения вызывало у Боткина состояние отечественного здравоохранения. Однако откликом на эти муки совести в продолжение всей жизни Сергея Петровича никогда не были пафосные речи, призывы «покаяться перед народом»; «осознать, наконец, что Европу нам не догнать» и др. Были дела, и притом какие!

Учёный много сделал для организации бесплатной медицинской помощи малоимущим, к которым в ту пору относились едва ли не 90% россиян. В 1861 году он основал первую бесплатную амбулаторию в Петербурге. Благодаря настойчивости Боткина сначала в столице, а затем и в других городах стали открываться своеобразные медицинские комплексы для беднейшего населения, состоящие из амбулатории (прообраза современной поликлиники) и больницы. Для этих комплексов были продуманы кадровая структура, основы финансирования, в общих чертах определены стандарты медицинской помощи. Таким образом, одним из основоположников системы бюджетного общедоступного здравоохранения, пока ещё главенствующего в Российской Федерации, можно считать Боткина.

С. П. Боткин умер от болезни сердца в 1889 году, поставив единственный в своей медицинской деятельности неправильный диагноз - самому себе.

Только один из четырёх сыновей великого врача, Пётр, выбрал себе иное поприще, чем отец, и стал дипломатом. Трое остальных, Сергей, Евгений и Александр, получили медицинское образование и проявили себя в жизни так, что С. П. Боткин мог ими гордиться.

Наиболее яркий след в истории нашей страны оставил Евгений Сергеевич Боткин, которому суждено было стать последним русским лейб-медиком. После Февральской революции и ареста царской семьи сначала Временное правительство, затем большевики предложили Евгению на выбор - остаться со своими пациентами или покинуть их. Врач им ответил: «Я дал царю моё честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив». Жизни царя и его врача оборвались в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.