Они были, есть и, надеюсь, будут – в разумном количестве, – в нашей области, являя собою уникальное звено в цепочке дикой природы. Я о волках. Иногда нам становится тесно от их назойливого и небезопасного соседства, и тогда встает необходимость показать, кто в доме хозяин. Нынешней зимой охотники свели счеты с целой бандой серых в Аулиекольском районе, замечены хищники в Наурзумском, Аркалыкском районах. Это противостояние человека с хитрым, умным зверем не кончится никогда...

В охоте на волков романтики столько, сколько ее в окурке сигареты, в остервенении брошенном на пол нервным Осипом. Худой как нож и столь же подвижный Осип всегда умел сделать из банального охотничьего сбора приближающийся конец света.

– Так, а бензин они посчитали? А боеприпасы? А то что я буду корячиться за двести км к черту на кулички в бешеный мороз – это что, тоже по разряду гуманитарной помощи?! Фиг им!

Мы терпеливо ждали, когда давление в котлах ослабнет. Осип, как боевой конь при звуке полковой трубы, начинает без нужды рвать постромки. Похоже, мозги его в этот момент очищаются от всякой ерунды, уступая место плану будущих действий.

Настоящих волчатников немного. Тех, кто умеет выслеживать нору, где по весне прячется шустрый выводок, кто может долгими часами идти по глубокому руслу высохшей степной речки, укрытой густым тальником, читая волчьи следы. Это сродни таланту шахматиста. Или любому другому таланту, который уживается только в одном человеке и, в отличие от вируса, никогда не передается другому. Вот почему так ценился Осип, который, конечно же, считал себя последним могиканином и одновременно эстрадной звездой. Правда, звездил он недолго.

– Сколько нас? Так, пятеро. Ты будешь на стреме, – бесцеремонно ткнул в мою сторону пальцем Осип –… Короче, два джипа, два снегохода. Доезжаем до Дамдов, там машины оставляем и идем на запад вдоль Сарыузеньки. Там пастухи, от них и будем плясать. Все, мужики, поперли!

Сказать, что я втерся в эту зондеркоманду случайно, нельзя. Приземистый Кайрат, тело­сложение которого выдавало в нем борца, Сашка Круглый, поднявшийся на торговле запчастями и фамилия которого избавляла нас от необходимости придумывать ему кличку, и бывший майор, а ныне адвокат Миша Фомкин, категорически деливший человечество на тех, кто умеет из дырки от бублика сделать кулинарный шедевр, и тех, кто ни черта не умеет (этих он вообще не считал за людей), составляли давнишний круг моих знакомых. Мы были чокнуты на охоте, с той лишь разницей, что кто-то на всю голову, а кто-то лишь на часть ее. Я себя относил к последним. Поэтому у меня не было снегохода за 18 тысяч баксов (Круглый), убойных карабинов (Кайрат) и Фомкиного желания быть везде и всюду одновременно.

Осип жил в деревне, и слава о нем как о волчатнике не могла пройти мимо ушей наших ребят. Они сами давно практиковали зимнюю охоту на волков, а с приобретением в свои ряды Осипа она приняла едва ли не планово-стратегический характер. Я же предпочитал осеннюю охоту на дичь. Все остальное охотничье время я проводил в качестве экскурсанта или юного натуралиста. Но говорят же, что и на старуху бывает проруха...

Проруха подкралась неожиданно. И была она почему-то в лице… Впрочем, волчья морда, даже при всей нечеловеческой любви к животным, на лицо не тянула.

Я не люблю снегоходы, потому что в состязании со зверем человек как бы сразу получает внушительные преференции. Хотя если вам звонят из тьмутаракани с тревожным сообщением, что хищники житья не дают, тут не до теории. К полудню мы были уже на месте. Ослепительный снег простирался до горизонта. Мужики спешились и рванули на вездеходах к обозначенному на джипиэсе чабанскому зимовью. Я остался сторожить джипы. В моем распоряжении было часа три, как минимум.

Река Сарыозень узкой глубокой прорезью, сделав пару крутых изгибов, терялась за поворотом. Лед к этому времени уже представлял собой монолит. Мой короткобазный «Ниссан-Террано» смотрелся на нем как на автобане. Неторопливо проехав с полкилометра, я достал свой пятизарядный МЦ-2112 и дальше двинулся пешком. Судя по следам, это был край непуганых лисиц, корсаков, зайцев, косуль. Настырные сороки извещали их о моем появлении назойливой стрекотней. Ощущение покоя и абсолютной беззаботности при легком морозце и полном безветрии освобождало меня от каких-либо обязательств. Как в санатории.

Да не дадут соврать мне многочисленные наши рыбаки-охотники, если скажу, что у речки Сарыузень крутые, а местами и вовсе отвесные берега, заросшие неприступным кустарником. Так вот, с низа ее ледяного русла эти берега смотрелись совсем фантастично. Огромные снежные козырьки нависали надо мной, открывая взору затейливую кустарниковую архитектуру с ее темными запорошенными норами, с теряющимися в ее глубине нехожеными тропами… Все это выглядело загадочно и враждебно. Может, потому, что не предполагало здесь появления человека. Это, знаете, как колодец. Замечали? Чем дольше всматриваешься в его холодную глубину, тем явственнее ощущаешь, как он начинает пристально и тягуче всматриваться в тебя.

Под одним из таких козырьков, нависших над сумрачной снежной пещерой, меня потянуло рассмотреть, что там внутри. Спотыкаясь о мешанину заледенелой растительности, я через десяток шагов оказался в окружении ватной тишины и неподвижного холода. Никаких следов пребывания чего-либо живого. «Сваливай отсюда!» – беззвучно отдалось в голове. Но я уже не мог не то что двинуться – пальцем пошевелить. Острое предчувствие, что сейчас вот-вот должно что-то произойти, сковало дыхание, прекратило биение сердца, оставив только слух. Но слушать было нечего.

Волк появился метрах в десяти от входа в пещеру. Он повернул морду в мою сторону и...

А теперь минуточку. Своей и чужой охотничьей практикой я незыблемо убежден, что нет такого зверя, который бы при виде человека не пустился в бега. Потому что в многовековом соперничестве за выживание первенство всегда оставалось за человеком. Лишь самые крайние обстоятельства – ранение, защита потомства – заставляли зверя идти против собственного инстинкта самосохранения. Но сейчас был другой случай.

Волк неотрывно смотрел в мою сторону, втягивая воздух. И вряд ли он меня видел – у него не было глаз.

На их месте было что-то вроде бугристых шрамов. Следы давнего жестокого ранения были видны на рваных ушах, на вырванной сбоку губе, отчего пасть зверя приобрела вид раз и навсегда застывшего оскала. С таким ранением можно было какое-то время жить, но выжить – вряд ли. Раненого сородича обычно стая добивает. Успел уйти – значит, навсегда отверженный одиночка. Долго не протянешь.

А этот выжил. Он не был истощен, шерсть на нем искрилась инеем. Вероятнее всего, он недавно из молодости вошел в пору зрелой осторожности и мощи, при которой его прошлые раны были обузой, но не поводом, чтобы закончить яростную борьбу за жизнь. Мою, наверное, он сейчас не ставил и в грош.

В пятизарядке была полная обойма зарядов с картечью. Можно было начинать. Быстро сдергиваешь с плеча ствол, мгновенно переводишь рычажок предохранителя вниз – и вволю поливай свинцом серого.

Но я не шевельнул и пальцем. Вместо этого я легонько свистнул. Волк изогнулся тугой пружиной и сделал огромный прыжок в сторону. Мне кажется, он меня понял. Я давал ему шанс, и он им благодарно воспользовался.

В этот момент из-за поворота на бешеной скорости вырулила голубая «Арктика», неся на себе Круглого и Осипа. Где-то поверху речки сколь­зил снегоход с Кайратом и Фомкиным. Они давно вышли на след волка, держали его в поле видимости, но в районе моей пещеры у них получился облом.

– Ты его видел?! – выкрикнул мне Круглый, в неистовстве погони готовый бежать впереди собственного снегохода.

– Санта Клауса, едрена корень! Че не стрелял?!

– А ты убей его первым. Если сможешь.

Я повернулся, сел в машину и медленно покатил к месту сбора. Мне захотелось выпить кофе и никому ничего не рассказывать. Зверь стоял перед моими глазами, а я невольно домысливал хронологию его непростой жизни. Одинокий полуслепой волк и на этот раз выбил себе право свободы, о размерах которой ему знать не дано. Возможно, его застрелят через пару дней. Или через пару месяцев. В любом случае безудержная воля к жизни стоит того, чтобы как можно на дольше оттянуть этот трагический финал.

Среди многочисленных способов добычи волка охота с подхода — самая доступная. Она особенно распространена в лесостепи Хакасии и Забайкалья, в разреженных рубками лесах предгорий Саян, в гольцовой зоне Горного Алтая, в редколесной эвенкийской тайге и в тундре на Таймыре. Это наиболее эмоциональная и эффективная спортивная охота.

Никакой другой трофей не доставляет столько удовольствия, как взятый с подхода. Ведь чтобы добыть волка, охотнику нужно мобилизовать волю и все способности: наблюдательность, выносливость, терпение, выдержку, настойчивость. Победа над таким чутким и осторожным противником, как волк, запоминается на всю жизнь.

Тропление следа

Охота с подхода организуется по-разному в зависимости от рельефа и лесистости местности. Так, если в лесу поиск волка ведут троплением утреннего следа, распутывая хитроумные петли, то в лесостепи и в горах тщательно обследуют окрестности в бинокль. Лучшее время для охоты с подхода в том и другом случае — раннее утро, рассвет, когда еще можно встретить зверей, бредущих на лежку, или обнаружить их совсем свежие следы.

Для охоты с подхода больше всего подходит мягкая ветреная погода. Чем сильнее ветер, тем легче скрадывать. Человек должен двигаться против ветра или под углом к нему. В лесу возможно применение дробового оружия, но в лесостепи, тундре, в горах необходимо хорошее нарезное оружие. Не надо быть снайпером, но навык быстрой и точной стрельбы охотнику необходим.

На охоту с пулевым оружием в лесостепи компаньонов и помощников обычно не берут, чтобы было меньше шума. Если волка ищут по следам, то, обнаружив волчью тропу, охотник прежде всего должен установить, какая она: ночная охотничья или утренняя, ведущая на дневку.

Если волки часто сходят с прямой тропы, расходятся, рыщут по сторонам, то это охотничья тропа. На ней волки постоянно меняют аллюр: с крупной рыси переходят то на шаг, то на галоп. Иногда волки выходят на дороги или на русла замерзших рек, останавливаются, словно прислушиваясь, вдруг резко меняют направление и манеру передвижения. Звери обследуют места прежних охот, находят останки затравленных ими животных, подходят к привадам.

Тропить такие следы в поисках дневки в короткий зимний день не имеет смысла. Наоборот, если утренние, свежие следы ведут от добычи, от привады или скотомогильника, хищники идут шагом по прямому пути, изредка переходя на «ленивую» рысь, то можно предполагать, что стая отправилась на дневку. Если волки хорошо прикормлены на приваде, то они уходят на дневку не дальше, чем на два километра. Волки используют и собственные тропы, и других животных. Установить свежесть следа на старой проходной тропе трудно. Поэтому желательно рассмотреть следы еще до вступления на нее. По своей старой тропе, а также по хорошо набитым заячьим тропам, хищники часто запутывают следы. Разыскивая свежие следы волка на тропе, следует держаться от нее сбоку, чтобы не затоптать.

Легче выслеживать сытых волков, уходящих с привады на дневку. И при любом троплении нужно стараться не терять из виду след матерой волчицы. Как бы ни расходились волки по сторонам, в конце пути стая присоединится к самке-вожаку. Выправляя стороной след волчицы, охотник теряет меньше времени на распутывание других, не нужных ему следов.

Любая мелочь может помочь охотнику определить свежесть следа и направление движения хищников. Сытые волки, идущие на дневку, не торопятся. Если по ходу движения попадается дорога, старая запорошенная лыжня, тропа другого животного, хищники могут идти по ним.

Чтобы запутать следы, время от времени они расходятся в стороны, возвращаются обратно — сдваивают следы. Иногда, подобно зайцу, делают «скидки» с тропы в сторону за куст, колоду, толстое дерево. Особенно внимательно надо проверять разветвления дорог, пересечение старых троп животных.

Если попадутся «сдвойки» и особенно «скидки», нужно дальше идти предельно осторожно. Чаще всего волки выбирают для отдыха заветренные возвышенные места, хорошо прогреваемые солнцем. Прежде чем скрадывать зверей, нужно определиться в местонахождении их лежек, а для этого надо обойти хищников в полукруг. Если в первом полукруге волки не задержались и пошли дальше, нужно обрезать другой полукруг, не теряя времени на распутывание следов и не особо осторожничая.

Напряжение охоты, постоянное выискивание зверя глазами утомляет, внимание рассеивается, поэтому в самый ответственный момент охотник может упустить свой шанс. А иногда просто не успевает пройти по следу волка за короткий зимний день. Поэтому надо знать, что всегда легче вытропить и обойти волка-одиночку или пару волков, нежели стаю. Для того чтобы избежать грубых ошибок, нужно тщательнее выверять каждый след и определять количество волков, прошедших по тропе.

В лесу зверя скрадывают со входа его в ранее обрезанный полукруг, продвигаясь с подветренной стороны параллельно следу, не теряя его из виду. Ни в коем случае нельзя продвигаться волчьей тропой, так как внимание отдыхающего волка главным образом сосредоточено на своем следе. Идти надо тихо, не делая резких движений, используя для прикрытия кусты и деревья, внимательно изучая из-за надежного укрытия местность впереди и по сторонам. Перед тем как лечь, волк петляет и ложится нередко в стороне от основного направления движения.

Очень внимательно нужно следить за направлением ветра и местным движением воздуха. Мой наставник для этого носил в пакетике семена-парашютики осота или одуванчика. Пропустит их сквозь пальцы и смотрит, куда их понесет потоком воздуха, а потом забирает с подветра, чтобы не спугнуть ненароком чуткого зверя.

На охоте с подхода нельзя спешить, нужно быть терпеливым. Очень важно для охотника обнаружить волка, пока он не насторожился. Если зверь находится на большом расстоянии или в неудобном для стрельбы месте, нужно под прикрытием, из-под ветра, попытаться подойти к нему как можно ближе, ни на мгновение не выпуская его из виду. Иногда приходится даже ползти по-пластунски, долго лежать в снегу, пока звери не успокоятся. Если стая отдыхает на дневке, то, прежде чем к ней подходить, надо рассмотреть в бинокль и определить ее местоположение, состояние. При этом нужно двигаться только по прямой, избегая перемещений вверх и в стороны.

Охота в лесостепи и предгорьях

В лесостепи охотятся на волка с подхода пешком или на лыжах. В предгорьях Саян и в Горном Алтае некоторые охотники используют обученных не бояться выстрелов лошадей. В Эвенкии подходят к волку на лыжах или подъезжают верхом на олене. При охоте с подъезда на лошади или олене волки менее осторожны, нередко подпускают охотника на 100—150 метров. Охотника в белом маскхалате волки замечают за километр. Поэтому удача охоты с подхода зависит от наблюдательности человека и его умения первым обнаружить зверя. Для этого нужен восьмикратный бинокль (8x50), дающий хорошую видимость при большом поле зрения даже в сумерках.

В лесостепи с холмистым рельефом и в предгорьях волки обычно устраивают лежки на подветренных склонах. Сторожевой, чаще всего это матерая волчица, обычно располагается выше по склону. Волки спят, свернувшись, как собаки, в вытоптанных в снегу «блюдцах». Над поверхностью видны только уши да часть спины.

Волка, замеченного на лежке на большом расстоянии, охотник скрадывает, используя рельеф местности и растительность, стараясь приблизиться к нему на расстояние пулевого выстрела — на 150—200 метров. Подходить к волку надо так, чтобы ветер дул вбок, осторожно, мягко, стараясь не ступить на сучок под снегом, не задеть сухую траву. Слух волка гораздо острее зрения и чутья.

Нельзя приближаться к волку, который лег отдыхать, со стороны морды. Он услышит шорох и насторожится.

Если волк завертел головой, определяя, откуда шум, нужно замереть, неотрывно следить за ним и быть готовым к быстрой стрельбе в угон. Снова подходить можно только когда волк успокоится и опустит голову.

Сытая стая спит крепко. И только матерая волчица-вожак часто просыпается и прислушивается. По возможности именно ее нужно брать на прицел первой. Если волчица будет убита, стая распадется на группы. Одинокие молодые волки становятся легкой добычей охотников.

В лесостепи звери часто ложатся на открытом месте, на возвышенности — для лучшего обзора. В этом случае для укрытия используются все неровности рельефа, куртины бурьяна, лесополосы. При этом волка далеко обходят по кругу и начинают из-под ветра, но обязательно со спины, не торопясь, подползать к нему по-пластунски. В тихую погоду подобраться к волку сложно. Чем сильнее шумит ветер, тем легче. В снегу, в белом маскировочном халате, лежащий неподвижно охотник мало заметен, видно только лицо, поэтому при охоте скрадом рекомендуется пользоваться защитной маской.

Скрадывание хищника

Охота скрадом может сложиться удачно на пересеченной местности при сильном встречном ветре. Некоторые охотники подползают к волкам на 40—50 метров и бьют картечью. Охотник И. Е. Гуськов из Новоселовского района Красноярского края однажды в буран сумел подползти к волкам на 15—20 метров и уложить сразу четырех из браунинга.

Стрелять в волка на лежке нужно, когда он поднимает голову, в свернувшегося в клубок — лучше повременить. Если хищников много, сначала стреляют в дальнего от охотника волка и сразу же переводят прицел на ближнего, убегающего.

Еще труднее скрадывать волка на ходу. Это удается только на пересеченной местности. Нужно хорошенько рассмотреть окрестности в бинокль и, заметив бегущего волка, определить направление его хода и рассчитать место пересечения с ним. Оно должно быть удобное для обзора и стрельбы. Обходя хищника, нужно постоянно следить за направлением ветра, при этом передвигаться быстро, используя для укрытия складки рельефа. И здесь требуется умение хорошо бегать на лыжах, чтобы успеть перехватить бегущего зверя в намеченной точке.

Бинокль лучше носить на длинном ремешке, переброшенном через правое плечо, так он всегда будет под рукой и не помешает при стрельбе. Если придется ползти или бежать, бинокль засовывают под резиновый пояс брюк маскировочного костюма. Удобно хранить его также в нагрудном кармане куртки маскхалата. Для маскировки бинокль перекрашивают в белый цвет или надевают на него белый чехол.

Охоту на волка с подхода на пересеченной местности в лесостепи организуют следующим образом. Охотник с раннего утра наблюдает в бинокль за местностью. Проверяет по кругу все места, где могут скрываться хищники, до самого горизонта, рассматривая каждое подозрительное пятнышко на снегу. Если замечает волка на лежке, тщательно, не торопясь, изучает местность вокруг него, чтобы найти наиболее удобный подход из-под ветра. Определившись на местности, надо постараться спрятаться, пока волк не поднял головы и не заметил опасности.

Защитной экипировкой охотника должен быть белый маскировочный костюм (куртка, брюки) из мягкой ткани, не шуршащей на морозе, который надевается на костюм, лучше из шинельного сукна, и свитер под ним. Халат для охоты неудобен. На куртке должен быть нагрудный карман для бинокля, боковые карманы на молнии для патронов, карты, компаса, спичек, снаряжения, а также карманы для рук. На голову лучше надеть теплую вязаную шапочку, поверх нее белый защитный шлем, прикрывающий плечи от кухты (наподобие шлема монтажников и лесорубов), сшитый из плотной ткани. Просторные меховые рукавицы, обшитые белым материалом, соединяют резинкой, как детские. В них свободно должны входить руки в белых шерстяных или хлопчатобумажных обычных хозяйственных перчатках.

Удобны мягкие охотничьи ичиги на твердой с протекторами и рантами прорезиненной подошве, с небольшим каблуком. Внутрь ичигов вставляется носок из меха собаки или шерстяной кошмы. На голенища надо надеть белые чехлы на резинках сверху и снизу. Опытные охотники, чтобы сделать шаг бесшумным, надевают на обувь носки, связанные из белого конского волоса или сшитые из белой собачьей шкуры мехом наружу.

При охоте по большому снегу необходимо иметь короткие широкие камусные лыжи. Желательно, чтобы камус был светлый. Наиболее прочный и «ходкий» — конский, он намного лучше камуса диких копытных. На лыжи-голицы при близком скрадывании зверя нужно надеть чулки-мохнатки из собачьей шкуры. Даже камусные лыжи по снегу немного шуршат, а лыжи-мохнатки вообще без шороха. Лыжи-голицы, а также верх камусных лыж нужно покрасить белой масляной краской.

Как-то охотовед Н. С. Трупп подарил мне широкие еловые лыжи, обшитые шкурой косули. Лыжи были очень легкими, но выглядели лохматыми и неказистыми. Они почти не издавали шороха, однажды почти на 30 метров удалось на них подойти к лосю. Позже я мастерил такие лыжи сам и успешно скрадывал на них и волков, и копытных. При правильном хранении и эксплуатации (зимой их не следует заносить в тепло, использовать по насту и в сырую погоду) они выдерживают охотничий сезон. Я свои лыжи без замены шкуры использовал две зимы.

Оружие

Для облегчения стрельбы пулей по неподвижному зверю с большого расстояния необходим упор. Многие промысловые охотники в Сибири для этой цели применяли сошки — две палки длиной чуть более метра, ошкуренные добела и сколоченные в верхней части гвоздем.

При стрельбе сошки слегка раздвигаются и втыкаются в снег, на рогатку в верхней части и опирается для точности выстрела ствол ружья. Сошки носят слева, сзади за поясом. Некоторые сибирские промысловики при передвижении по лесу на широких камусных лыжах пользуются прочной палкой 1,5—2 метра длиной, которой управляют, как веслом на лодке. Особенно она удобна при подъеме и спусках с гор. Ее также можно использовать как упор для стрельбы.

Для охоты на волка с подхода подходит нарезное оружие любого калибра — от 5,6 мм («Барс») до 7,6 мм («Лось»). В течение восьми лет я использовал для охоты на волка и копытных боевой карабин СКС, спиливая для него острый кончик автоматной пули на 3 мм. Такая пуля при попадании в зверя не прошивала его и давала высокую убойность даже при добыче лосей.

Если есть возможность, то стрелять лучше лежа или с колена. Однако часто приходится делать это стоя. Вот здесь предпочтительнее стрельба с упора — с сошек или с помощью палки (с ней выстрел точнее). Стрелять с руки нужно только в экстренных случаях или по убегающему зверю.

Известный в послевоенные годы охотник-волчатник B. C. Бизюкин из Тамбовской области о стрельбе на охоте с подхода писал: «Удачные попадания бывают в основном по неподвижному зверю — лежачему или стоящему. Попасть же пулей в зверя на бегу трудно, хотя и возможно. Тот, кто хочет стрелять на охоте пулей, должен упражняться в стрельбе из своего оружия в тире и на местности, а также тренироваться дома в наводке и спуске курка без выстрела по мишеням».

Для быстрой стрельбы этот охотник использовал шнеллер — приспособление в спусковом механизме, делающее спуск курка очень легким. Достаточно мягкого прикосновения пальцем к шнеллеру, как происходит выстрел. Чтобы приучить палец к такому чуткому спуску, необходима домашняя тренировка.

Анатолий Суворов, биолог-охотовед, г. Красноярск

Охота на волков Рассказ Соколова - Микитова

В зимнюю морозную ночь под самыми окнами нашего дома прошли волки. Утром я стал на лыжи, пошел тропить. Волчий след тянулся вдоль изгороди, спускавшейся к берегу пруда. Волки ступали след в след по глубокому рыхлому снегу, и даже самый опытный глаз не мог определить количество волков в их зимней стае.
Только у старого пня, на берегу пруда, волки ненадолго разделились. Так же как собаки-кобели, самцы помочились на старый пень, и следы волков вновь слились в единую цепочку.
Спустившись на пруд, я шел по волчьему следу, извивавшемуся стройной цепочкой. По крутому берегу пруда волки вышли на снежное поле. Там, среди кустов ивы, ложились обычно на днёвку русаки. Я увидел ночной след жировавшего русака. Напав на свежий след русака, волки широкой цепью рассыпались по снежному полю. Только теперь я мог сосчитать количество волков в их охотничьей стае. В ней было не меньше семи или восьми волчьих голов.
Разглядывая следы волков, я отчетливо представил картину ночной охоты. Волки кольцом окружили бедного растерявшегося русака, метавшегося в их смертном круге. На том месте, где волки поймали свою добычу, на белом снегу было видно лишь несколько капелек алой заячьей крови и приставшие к снегу шерстинки. Зайца они разорвали на ходу - на расправу понадобилось несколько мгновений.
Продолжая тропить волков, после расправы над русаком опять сомкнувшихся в стройную стаю, я увидел на другом берегу пруда бежавшего на махах одного отставшего волка. Низко держа голову, волк бежал вдоль лесной темной опушки. Увязавшаяся за мной гончая собака догнала меня и убежала в лес, в котором скрылся отставший волк. Подойдя на лыжах к лесной опушке, я услышал гонный лай собаки, поднявшей в лесу зайца. Преследуя зайца, собака делала круг, и лай ее удалялся. Стоя за молодой елочкой, прислушиваясь к гону собаки, я неожиданно увидел за редкими деревьями волка, преследовавшего мою собаку. Волк иногда останавливался, так же как я прислушиваясь к удалявшемуся гонному лаю. Не сходя с места, я поднял ружье и на большом расстоянии заячьей дробью стал стрелять в волка. Боже мой, какие прыжки стал делать испуганный волк, которого поцарапала моя дробь! Подойдя к волчьему следу, я убедился в необычайной длине волчьих прыжков.
В нашем глухом лесном краю в те времена водилось много волков. Летом волки держались у большого, почти непроходимого болота, где каждый год подрастал молодой волчий выводок. Из окружных деревень волки таскали в свое логово овечек, гусей и поросят. У самой ближней к логову лесной маленькой знакомой мне деревеньки они никогда не трогали домашней скотины. Так поступают многие хищные звери, не желая выдать место своего пребывания.
Некогда, еще до революции и первой мировой войны, в глухие наши смоленские места иногда приезжали из Москвы на волчьи охоты богатые охотники. Они присылали наемных окладчиков егерей-псковичей, клавших на краю леса приваду. Волки ходили на приваду, и сытых волков обложить было легко. По рассказам старых деревенских людей, после удачной облавной охоты богатые наезжие гости пировали в маленьких лесных деревушках, поили коньяком и заставляли петь, плясать деревенских баб-молодух.
В двадцатых годах, когда мы жили в смоленской деревне, я много охотился на волков. Мы сами устраивали летние и зимние облавные охоты. Летом в лесу у глухого Бездона окладывали и убивали волчат. Старые волки от летних облав обычно уходили. Хорошо помню места, где жили и гнездились каждое лето волки. Это был мелкий и редкий сосонник вблизи самого края болота. Множество выбеленных солнцем костей валялось возле старого волчьего логова, от которого расходились протоптанные зверями тропы. Летом молодые волки-нынешники и годовалые волчата-переярки из логова не выходили. Пищу им приносили их родители-старики, таскавшие по утрам овец и гусей, ловившие зайцев и зазевавшихся птиц. Мы подходили тихонько к волчьему логову и, сняв шапки, начинали в них подвывать. Боже мой, какой шум и визг поднимали прятавшиеся за мелкими соснами молодые волки! Иногда за деревьями нам удавалось видеть их серые мелькавшие спины. Чтобы не напугать старых волков, мы примолкали и терпеливо ждали, пока успокоятся молодые.
На летних и зимних охотах обычно устраивали мы многолюдные, шумные облавы. Нередко удавалось уничтожить почти весь выводок волков. И тогда долго слышался в лесу вой старых волков, скликавших свой потерянный выводок.
Особенно интересны были зимние облавы. Зимою голодные семьи волков в поисках пищи широко разбредались, заходили по ночам в деревни, выманивая доверчивых собак, забирались иногда в плохо закрытые овчарни. В холодные вьюжные зимние ночи мы часто слышали голодный волчий вой.
Как-то однажды волки похитили и мою охотничью собаку. В ту ночь меня не было дома. В доме с собаками осталась жена. Ночью собаки стали проситься. Жена выпустила их на крыльцо, и одна собака не хотела возвращаться. Жена поленилась подождать ее и вернулась в дом. Наутро я приехал из соседней деревни. По следам было видно, что волки схватили нашу собаку почти у самого крыльца и, оттащив на лед мельничного пруда, быстро ее растерзали. От погибшей собаки на снегу остался лишь кожаный ошейник, точно острым ножом наискосок перерезанный волчьими зубами, немного собачьей шерсти и крови.
Выйдя однажды утром на крыльцо, я услыхал, как на мельнице воет и причитает мельничиха. Так в наших смоленских глухих местах в прошлые времена выли и причитали женщины, когда в семье умирал человек. Я подумал, что умер наш толстый мельник Емельяныч. Быстро одевшись, я пошел на мельницу, где под колесами в мельничном буковище темнела широкая незамерзшая полынья. Оказалось, что ночью у мельницы побывали волки. Они охотились на Мельниковых уток, неосторожно оставленных ночевать в буковище на открытой воде. Мельничиха выла по своим погибшим уткам. На снегу отчетливо можно было прочитать, как охотились волки. Два волка спустились в холодную воду, где плавали утки, и заставляли их подняться на крыло. Плохо летавшие домашние утки падали близко в снег, и с ними безжалостно расправлялась стая волков.
Я побежал домой, захватил ружье и лыжи, направился тропить сытых волков, уничтоживших около сорока Мельниковых уток. Оказалось, что волки залегли недалеко в поле, в ольховых кустах, но проезжавшие близко подводы их испугали. В мелких кустах я нашел свежие лежки, с которых бежали волки. Этих волков нам удалось нагнать только на второй день. Они залегли в молодом лесу, недалеко от открытого поля и протекавшей за полем реки. Мы осторожно сделали круг, обошли лежавших в мелком лесу зверей, вернулись в ближнюю деревню скликать мужиков, баб и ребятишек на облаву. Эта облава была особенно удачна. По праву главного охотника я стоял на входном надежном следу. Тихо ступая, загонщики широким кругом рассыпались по лесу. По данному моим помощником Васей сигналу они начали кричать, стучать обухами топоров по стволам деревьев. Стоя на своем номере, скоро увидел я большого гривастого волка, с опущенной головой бежавшего между деревьями прямо на меня. С ветвей молодых елей на его спину сыпался легкий снег. Напустив волка, я выстрелил, и он лег в снег, но его хвост продолжал судорожно шевелиться.
За первым головным старым волком показался другой. Увидев лежавшего подстреленного волка, его мотавшийся хвост, он остановился. Я поднял ружье, выстрелил и, не зная результата, соблюдая правила облавной охоты, не сходил с места. Справа и слева слышались редкие выстрелы стрелков, приглашенных мною на охоту. Ближе и ближе звучали голоса загонщиков, круг которых медленно смыкался. Два перепуганных молодых волка пробежали вдоль стрелковой цепи, и я застрелил еще одного. Последний уцелевший волк, ошалевший от страха, с разинутой пастью и высунутым языком, пробежал в трех шагах от меня. Я попытался стрелять в него, но ружье сделало осечку: в автоматическом пятизарядном ружье, с которым тогда я ходил на волчьи охоты, застрял в магазине патрон. Я ничего не мог сделать, и единственный уцелевший от стаи волк благополучно скрылся.
Вырубив колья, связав убитым волкам ноги, веселые загонщики на плечах отнесли добычу к проезжей дороге, где нас ожидали подводы. Почуяв звериный дух, лошади начали фыркать, прядать ушами и рваться. Мы уложили нашу добычу в широкие розвальни. В деревне убитых волков освежевали, сняли волчьи теплые шкуры, которые долго висели потом в моем охотничьем кабинете. Эта охота на волков была, пожалуй, самой удачной в моей охотничьей жизни.
В более поздние времена мне не раз приходилось участвовать в волчьих охотах. С другом моим, известным охотником и охотничьим писателем, знатоком волчьих охот Н. А. Зворыкиным охотились мы в воронежском заповеднике, где степные волки обижали сохранившихся там благородных оленей. Побывали и в горном Кавказском заповеднике, где борьба с серыми разбойниками оказалась очень трудной.
В годы войны я жил в Пермской области у берегов реки Камы. Возле небольшого, глухого в те времена городка Осы водилось множество волков. Ночами волки бродили по улицам спавшего, погруженного в темноту городка. Зачуяв волков, городские дворовые собаки поднимали особенный тревожный лай. Моя собака, породистый английский сеттер Ринка-Малинка, спавшая у меня под кроватью, заслышав лай осинских собак, отвечала им таким же тревожным лаем. Чистокровная англичанка хорошо понимала язык своих сородичей - простых уральских дворняжек, и я долго не мог ее успокоить.
В глухих осинских лесах жили лоси, и волки устраивали на них охоту. Обычно они отбивали от стада молодого лося, загоняли его в чащобу, где он не мог от них отбиваться, набрасывались целой стаей и расправлялись с загнанным лосем. Бродя на лыжах по глухим осинским лесам, я не раз находил места, где пировали волки, деля свою добычу. На глубоком снегу отчетливо было видно, что каждый волк оттаскивал в сторону доставшийся ему кус мяса и там его пожирал. От растерзанного лося оставались лишь клочья окровавленной шкуры да вываленная на снег требуха. Через несколько дней стая волков непременно возвращалась на место своей охоты доедать остатки уцелевшего лосиного мяса. После звериного пира сытые волки устраивали на снегу веселые игры, о чем свидетельствовали многочисленные их следы.
В осинских лесах за отсутствием людей не было возможности устраивать облавные охоты. Осинский приятель мой, старый охотник Матвей Васильич, ставил на волков капканы и нередко возвращался с добычей, за которую получал в городе законную премию. Зайдя однажды ночевать ко мне, он уселся за стол, вместе с бутылкой мутной самогонки вынул из сумки завернутый в холстину кусок вареного мяса, стал меня угощать. Выпив самогонки, я отведал довольно вкусного мяса. Подмигнув хитро глазом, Матвей Васильич сказал:
- Ну как, полюбилась тебе волчатинка?
Признаться, я был неприятно удивлен: впервые пришлось мне отведать волчьего мяса. Время было голодное, шла война, и мясо добытых капканом волков Матвей Васильич употреблял в пищу.
Уже в иные времена, в разных краях обширной нашей страны доводилось мне наблюдать волков. В камышовых зарослях Кизил-Агачского залива, на берегах южного Каспия, где собираются на зимовку миллионы пролетных птиц, я часто видел следы камышовых волков, слушал по ночам их вой.
На берегах Таймырского озера, в полярной голой тундре, не раз видел северных волков, преследовавших табунки кочующих северных оленей. Не видевшие человека северные волки вели себя иной раз дерзко. Преследуя диких оленей, они догоняли больных, ослабевших животных. Так выполняли волки возложенную на них природой жестокую, но подчас и полезную роль. Известно, что находящиеся под охраной человека домашние олени часто заболевают заразной копытной болезнью и погибают. У диких оленей копытной болезни не наблюдали: преследовавшие оленей волки уничтожали заболевших животных и заразная болезнь сама собою прекращалась.
О волках ходило и ходит много выдуманных рассказов. Говорят о нападениях волков на людей, о растерзанных одиноких путниках на зимних пустынных дорогах. Страшные эти рассказы выдуманы досужими людьми. Как и огромное большинство зверей, волки смертельно боятся человека - самого грозного и всесильного на земле живого существа. Разумеется, опасен человеку бешеный волк, так же как опасны бешеные собаки. После войны белорусские охотники, впрочем, рассказывали мне о волке-людоеде. Этот страшный волк похищал в лесной деревне маленьких детей. Во время войны он, по-видимому, питался трупами убитых людей и стал людоедом. На страшного волка была устроена охота, и минские охотники убили его.
В нашей стране теперь осталось мало волков. Их истребили многочисленные охотники. В степных открытых местах охотятся на волков даже с маленьких самолетов.

ВОЛКИ

На протяжении всей истории человечества волки и люди всегда жили рядом. Эти хищники всегда представляли опасность для человека. Они нападали на домашний скот, а иногда и на человека. А потому люди всегда стремились уничтожать этих хищников всеми способами и средствами. Волков травили ядами, убивали из ружей, ловили в капканы и петли и т.д. В последние годы против волков стали применять самолеты и вертолеты, снегоходы и т.д. Несмотря на все эти меры, волки продолжают жить. Правда, во многих странах Западной Европы волков уже давно нет, но там мало и условий для их жизни. Волки очень пластичны и живут в самых разнообразных климатических условиях. Они обитают в тайге и в тундре, в степях и в пустынях, в городах и болотах.

Известен случай, когда пара волков в течение почти двух лет жила в центре Москвы. Конечно, попали они туда по вине человека, но, будучи выброшенными на улицу еще щенками, смогли приспособиться к жизни в городе. Они ловили крыс, а позже бездомных собак и кошек. Люди даже не подозревали, что рядом с ними живут эти опасные хищники.

Волки приспособлены к охоте на крупных копытных животных, но питаются не только мясом этих животных. Они ловят мышей и крыс, зайцев и белок, лягушек и ящериц. В годы пиковой численности мышевидных грызунов, волки в значительной мере питаются ими, чем приносят определенную пользу лесному хозяйству. Ученые, изучая жизнь этих хищников, давно пришли к выводу, что волки пожирают, в первую очередь, больных и слабых животных. Волки исторически являлись регуляторами численности многих охотничье-промысловых животных. Роль волков, как регуляторов численности и селекционеров в биоценозах неоспорима.

Однако, в связи с тем, что в сеть отношений между хищниками и жертвой вторгся человек, возникла необходимость регуляции численности самих волков. Это значит, что численность волков в охотничье-промысловых хозяйствах должна постоянно контролироваться. О полной ликвидации волка в нашей стране не может быть и речи.

Часто спрашивают: — опасен ли волк для человека? В годы Великой Отечественной войны, когда преследование волков почти полностью прекратилось, численность их сильно возросла. Волки стали испытывать недостаток пищи. Голод и отсутствие страха перед человеком способствовали нападению волков на человека, главным образом на детей. В Кировской, Костромской и Волгоградской областях было официально зарегистрировано более двух десятков случаев гибели детей от волков. Конечно, а этом промысле специализировались только отдельные особи. После окончания Великой Отечественной войны, когда вновь началось преследование волков, случаи нападения волков на человека стали очень редкими.

Надо заметить, что волка, перед которым человек всегда испытывал страх, окружал ореол сказочного персонажа, где волк всегда играл роли носителя зла. И это не только в сказках. Можно нередко слышать жуткие истории о нападениях стай волков на людей. Способствуют этому и СМИ, которые очень нуждаются в сенсациях. На деле же, при проверках все эти слухи ничем не подтверждаются.

И все же волк представляет опасности для человека. Особенно опасны больные бешенством звери, которые утрачивают страх перед человеком. В первую очередь уничтожаться должны те звери, которые охотятся на собак и заходят в населенные пункты.

Надо сказать, что еще будучи ребенком, я часто слышал от взрослых страшные истории, связанные с этими хищниками. Естественно, я очень боялся встречи с волками. Позже у меня было несколько встреч с этими хищниками.

Однажды мы шли с мамой по тропе, пересекающей широкое заснеженное поле. К нам подбежала шедшая навстречу незнакомая женщина, которая испуганно повторяла: «Волки! Волки!», — показывая в сторону опушки леса. Там, на расстоянии около трехсот метров от нас цепочкой по полю трусили четыре волка. Два волка бежали впереди, а остальные на некотором расстоянии бежали позади. Звери не o6ращали на нас никакого внимания. Несмотря на это мы были сильно испуганны. Выждав, когда волки скрылись в лесу, мы продолжили путь. Мне на всю жизнь запомнилось это заснеженное поле, по которому бежит стая волков. Это была пора волчьих свадеб.

Вторая встреча с волком произошла у меня летом, когда я ловил рыбу удочкой на одной из заводей речки Шуралки. Спрятавшись в кустах, я внимательно наблюдал за поплавком. Мое внимание привлек плеск воды на противоположном берегу речки, где я увидел пьющего воду зверя. Страх парализовал меня. Но вот волк развернулся и скрылся в кустах! Выждав, я схватил удочку и быстро ретировался. Все последующие дни я буквально жил только этим видением, рассказывая об этой встрече каждому встречному.

Иногда волки резали овец у наших соседей, таскали собак, а однажды наш сосед застрелил матерого волка, забравшегося к нему во двор. Это в нашем поселке было большое событие! Мы несколько раз прибегали посмотреть на этого страшного хищника.

В начале Великой Отечественной войны в нашем поселке проживала эвакуированная из Москвы жена известного летчика испытателя Коккинаки. Учитывая важность этой персоны, руководство завода выдавало ей талоны на получение пары литров молока в подсобном хозяйстве завода. Эта экзотическая тогда для нас дама, в сопровождении не менее экзотической болонки ежедневно ходила на подсобное хозяйство за молоком. Однажды, когда жена Коккинаки возвращалась с подсобного хозяйства домой, из кустов выскочил волк и схватив прижавшуюся к ногам хозяйки болонку, быстро исчез. По следу волка тут же пошли охотники, но ничего кроме нескольких клочьев собачьей шерсти не нашли.

Встреча с волками была у меня и в зрелом возрасте. Это произошло на обширной заснеженной вырубке недалеко от села Чоркины Борки Тамбовской области, где я охотился на зайцев. Находясь на лишенной растительности возвышенности, увидел я бегущее через вырубку стадо из четырех лосей, которых преследовало два волка. Утопая в глубоком снегу, волки стремились догнать лосей. Убегая от волков, лоси сделали полукруг и я увидел, как наперерез им бросились еще два волка, которым удалось приблизиться к лосям на расстояние 40 метров. К этому времени лоси пробежали недалеко от меня и скрылись в лесу. Волки же, заметив меня, остановились вдалеке. Несмотря на большое расстояние я сделал по ним пару выстрелов и они разбежались. Так я впервые стал свидетелем охоты волков на лосей.

В 1983 г. после увольнения из милиции на заслуженный отдых меня посетил директор Висимского государственного заповедника Д.С. Мишин, который предложил мне работу в заповеднике. Лес всегда привлекал меня. Иногда я мечтал даже о жизни в лесу, где бы мог наедине наблюдать жизнь обитателей леса. Такая возможность представилась и я дал согласие.

Мои знакомые и коллеги по работе недоумевали. Как мог человек, имеющий звание подполковника и диплом юриста, известность и уважение в обществе, дать согласие на работу в должности лесника. Поэтому большую часть своего времени я проводил здесь, в лесу. Общение с природоведами, изучение живой природы заповедника, наблюдения за поведением животных в естественных условиях помогали моему формированию, как натуралиста.

Теперь мои встречи с волками стали носить регулярный характер. Я постепенно обменивался со своим товарищами по работе о встрече с волками и их поведении. Вели учет этих хищников по их следам и учет задранных ими лосей. Собираемые мною первичные научные данные по флоре и фауне заповедника всегда получали самую высокую оценку у научного персонала заповедника.

ПО ВОЛЧЬЕЙ ТРОПЕ

Холодным ноябрьским днем при подходе к своему зимовью обнаружил я волчью тропу, идущую из глубины лесного массива в сторону вырубки, что на южной границе заповедника. Было видно, что по тропе прошло много зверей. Тропа прошла в десяти метрах от зимовья и снова углубилась в лес. Сняв тяжелый рюкзак, я с ружьем в руках пошел следом за волками по их тропе, чтобы узнать цель их визита в мой обход.

Ближе к опушке волки рассредоточились и веером разбежались в разные стороны. Начался поиск часто отдыхавших здесь лосей. Вскоре им удалось обнаружить находившихся на лежке лосиху с лосенком-сеголетком и стая начала гон. Спасаясь от волков, лоси выбежали на обширную вырубку. Следуя по следу стаи, обнаружил я на снегу клочья лосиной шерсти и брызги крови. Продолжая тропление, наткнулся я на труп убитого волками лосенка.

Снег вокруг него был утрамбован волчьими лапами и окрашен кровью, в стороне, метрах в пятидесяти от места происшествия стояла лосиха, которая внимательно смотрела в мою сторону. Видимо мать лосенка была свидетелем жуткой расправы над ее отпрыском. В тот момент всего в десяти метрах от меня из зарослей травы выскочил волк и стал стремительно убегать. В момент, когда хищник перепрыгнул через толстую валежину, я выстрелил по нему мелкой дробью. Схватив себя зубами за зад, волк опрометью побежал дальше. При втором выстреле мне пришлось сделать промах, так как мешали высокие и густые куртины вейника. В этот момент я увидел, как из зарослей травы выскакивали волки и стремительно удирали.

Мне особенно запомнился очень крупный волк, который показался мне огромным. Видимо это и был вожак стаи. Всего в стае было около семи зверей. Выстрелы заставили убежать и лосиху. Осмотрев след раненого мною волка, я убедился, что мелкая дробь не смогла причинить ему большого вреда. Убегал он также резво, как и другие хищники, хотя на снегу, где он пробегал виднелись капельки крови.

Следуя по гонной тропе, я не мог предположить, что смогу увидеть волков, так как хорошо знал их осторожность, а потому ружье зарядил мелкой дробью. Осмотрев лосенка, я пришел к выводу, что волки в первую очередь разорвали ему живот и стали пожирать его внутренности! На бедре и в области горла зияли огромные раны. Утолив голод, волки тут устроили лежку.

Перевернув лосенка на другой бок, я убедился, что здесь следов волчьих зубов почти нет. Зная, что волки к своему трофею уже не вернутся, я достал нож и нарезал более двадцати кг чистого мяса, которое тогда было в большом дефиците. Занятый этой работой, я услышал, как в стороне прозвучал короткий, но басовитый вой. Матерый объявил сбор стаи. Лосиное мясо для лучшей сохранности от мышей я поместил в закрытый металлический бачек и пользовался им зимой. Волки так и не подходили к своему трофею.

Утром я вновь обнаружил свежие следы этой стаи, на той самой тропе, по которой они прошли около зимовья. Остатки лосенка достались вездесущим воронам, которые уже вечером в большом количестве кормились на волчьем трофее.

Из всей этой истории меня больше всего поразило то, что волки допустили такую неосторожность, подпустив меня к себе вплотную, хотя в будущем я еще встречусь с таким поведением волков. Интерес представляет и тот факт, что потеряв лосенка, лосиха вернулась к месту гибели своего сына и, подвергая себя опасности, видимо еще ждала, что лосенок вернется. Впрочем, имея достаточно пищи волки не обращали на нее никакого внимания.

НА ВОЛЧЬЕМ КОНЦЕРТЕ

Теплым августовским вечером совместно с сотрудником заповедника А. Галкиным пошли мы в охранную зону заповедника, чтобы послушать волков, которые в это пору нередко нарушали тишину своим воем. И вот мы на примыкающей к заповеднику огромной зарастающей вырубке, где не раз слышали вой волчьей стаи. Заняв удобные для наблюдения места, приблизительно в сотне метров друг от друга, мы стали ждать.

Повсюду чувствовалось приближение осени. Уже пожухли покрывающие вырубку заросли вейников и кипрея, а в кронах берез появились первые желтые пряди осени. В лучах заходящего солнца, призывно светились кроваво-красные ягоды шиповника.

Тишину вечера нарушил громкий треск ломаемых веток. Это в сотне метров от меня подошедший медведь стал ломать толстые ветки черемухи, чтобы добраться до ее ягод. Присутствие медведя не входило в репертуар волчьего концерта, и я почувствовал опасение, что косолапый может испортить нам этот вечер. Самого медведя мне не было видно, хотя на фоне черемухового куста несколько раз мелькнула голова и лапа. Зато хорошо было видно, как трясутся ветви куста, когда медведь наклонял и ломал их.

В это самое время раздался протяжный вой, который эхом отразился от дальнейшей стены леса. Это при помощи стекла для керосиновой лампы провабил Анатолий, подражая волчьему вою.

После этого медведь бесследно исчез, а через несколько минут послышался ответный вой из дальнего угла вырубки. Это отвечала волчица. Следующий звук, похожий на вой волка, издал я. И снова мы услышали ответный вой волчицы. Волчица шла на сближение. Солнце зашло за горизонт и долину Скальи, откуда подавала сигнал волчица, закрыл туман. Убедившись, что мы не спешим к ней на встречу, волчица снова пошла на сближение. К сожалению стало темнеть и стало понятно, что визуального контакта с этим хищником ждать не придется.

Вскоре за моей спиной, где вдоль опушки леса идет тропа, послышался топот прибежавших сюда волчат. А через несколько минут тишину нарушили переливные голоса волчьего выводка. "Что бы побывать на таком концерте в Канаде, например, туристы платят большие деньги, а тут бесплатно можно слушать сколь угодно", — подумал я. Когда же недалеко несколько молодых волков начинали выть одновременно, я чувствовал как по моей спине пробегает холодок.

Вой волка непроизвольно вызывает у человека неприятное чувство. Не трудно представить, как воспринимали этот вой наши далекие предки. В моих руках было заряженное ружье, но волков мне не было видно, а стрелять на звуки и шорохи я не стал. Желая подманить волков к себе, Анатолий сделал попытку провабить, но голос его сорвался и вместо заунывного воя, раздалось мажорное хрюканье. Находившаяся поблизости от Анатолия волчица, испуганно скуля бросилась бежать. Я хорошо слышал ее скуление и шорох сухой травы в двух-трех десятках метров от меня. Удрала и волчья молодежь.

В наступившей тишине, было слышно, как далеко около Шайтанской дороги басовито завывал матерый. Так в тот вечер закончился волчий концерт в охранной зоне Висимского заповедника.

ВОЛЧЬЯ ИДИЛЛИЯ

Солнечным мартовским утром шел я на лыжах через юго-восточный сектор охранной зоны заповедника. Вот уже несколько дней стояла ясная, но морозная погода, способствовавшая образованию на поверхности снега крепкого наста, который покрыл небольшой слой свежевыпавшего снега. Это позволяло двигаться легко и бесшумно.

Внимание привлекли гортанные крики воронов, которые кружили в стороне над деревьями. Эти черные вестники смерти ведут себя так тогда, когда обнаружат чей-то труп. Сменив направление движения, я торопливо пошел к месту скопления этих птиц.

Преодолев большую лесную поляну, я приблизился к куртинке елочек, за которой виднелась еще одна, меньшего размера поляна. В этот момент, слева от меня в воздух с криками поднялось около двух десятков этих черных птиц. Взглянув в ту сторону, я увидел, что на снегу темнело еще что-то, что принял за убитого волками лосенка, которого я и решил осмотреть. К моему огромному удивлению, я понял, что вижу не лосенка, а лежащего на снегу волка.

Волк лежал ко мне задом, лениво грызя лосиную лопатку. Он был всего в десяти-пятнадцати метрах от меня, и я мысленно проклинал себя за то, что не взял с собой ружье. В течение нескольких минут я внимательно рассматривал лежащего передо мною хищника. Но вот волк вскочил и, повернувшись, уставился в мою сторону. В течение нескольких секунд мы смотрели в глаза друг другу. Я видел, как поднимается шерсть на загривке зверя. Мгновение и волк распластался в быстром размашистом беге. Он был прекрасен. И эта картина с бегущим по снегу зверем навсегда останется в моей памяти.

Осмотрев место вокруг погибшего лося, убедился, что стая состояла из трех взрослых волков. К моему приходу один из волков отдыхал на придавленной снегом копне сена, с видом на крутой склон горы Малиновая. Видимо, он первым обнаружил мое приближение и, оставив на лежке увесистый кусок мяса, незаметно удрал. Еще один волк отдыхал под елочкой, поблизости от их трофея. По всей видимости в его обязанности входила охрана мяса от назойливых птиц. Увидев меня еще на подходе, он тоже сбежал, что позволило воронам тут же спуститься к мясу.

Благодаря крепкому насту, способного хорошо удерживать волков добыть лося, который проваливался в глубоком снегу, большой трудности волкам не представлялось. Добыв лося, волки в течение нескольких дней предавались безмятежному отдыху, пока мое появление не прервало этой идиллии.

Интерес представляет тот факт, что этот очень осторожный и чуткий зверь позволил мне приблизиться к нему на такое близкое расстояние. Конечно, этому способствовали постоянные крики воронов. Еще находясь на месте события, услышал я в той стороне, куда убежал допустивший оплошку волк, раздался короткий призывной вой. Это вожак стаи подал сигнал сбора.

После моего ухода, волки вернулись к своему трофею через несколько дней, проходя здесь я не обнаружил ни воронов, ни волков. А там где валялась туша лося, на припорошенной поверхности темнело несколько клочьев лосиной шерсти.

НА ВОЛЧЬЕЙ ОХОТЕ

Собственно, это даже и охотой назвать нельзя, так как встреча с волками, где я применил оружие, носила чисто случайный характер. Сотрудники заповедника не раз устраивали облавные охоты на волков, но я всегда уклонялся от этого по самым разным предлогам. В этот же раз я шел из г. В. Тагил в свое зимовье, расположенное в кв. 84 заповедника.

Это было дождливым октябрьским вечером. Приблизительно всего в тридцати минутах ходьбы до зимовья я решил отдохнуть под густой кроной елочки у примыкающей к лесному массиву вырубки. Далее мне предстояло следовать по тропе, поросшей высокой и мокрой травой. Поэтому, я собрал все находившиеся в карманах ружейные патроны и, сложив их в пластиковый пакет, спрятал в рюкзак. До наступления темноты оставалось около часа. Отдохнув, я от нечего делать, сложив рупором ладони, издал протяжный, похожий на волчий вой.

Когда я собрался уже уходить, недалеко от меня раздался громкий крик кедровки. Кедровка, как и сорока, увидев в лесу крупного хищника или человека, стремится своими криками сообщить об этом другим. Крик повторился и я решил повременить с уходом. Не прошло и пяти минут, в той стороне, где кричала кедровка, я заметил голову неторопливо шедшего в мою сторону волка. Опустив голову, зверь внимательно изучал запахи тропы, видимо в поисках следов того, кто издал здесь призывный вой. Следом за вожаком, из травы виднелись спины еще двух или трех хищников. Азарт охотника заставил меня испытать сильное волнение, ведь я был уверен, что охота будет удачной.

Я обратил внимание, что на фоне жухлой травы, волки были мало заметны. Цвет их шерсти удивительно был похож на свет пожелтевшей травы. Когда шедший впереди волк приблизился на 25-30 метров, я вскинул ружье и произвел выстрел. Хватая зубами пораженный картечью бок и свирепо рыча, зверь стал быстро кружиться. По этой причине я допустил промах из другого ствола. Вместо того, чтобы перезарядить ружье, я выскочил из укрытия и вплотную подбежал к раненому волку, торопливо ища в карманах патроны.

Поняв, что патроны находятся в оставленном рюкзаке в укрытии, я решил добить зверя прикладом ружья. Зверь уклонился от удара и метнулся в кусты, где продолжал скулить и рычать. Быстро вернувшись к укрытию и достав патроны, снова побежал туда, где оставил волка. Однако, теперь все было тихо. Решив, что волк мог погибнуть, я начал поиски. Вскоре стемнело и пошел дождь. Это заставило меня спешить к зимовью. Я ругал себя за допущенные промахи, но надеялся что утром я смогу розыскать свой трофей.

Однако, и утром поиски оказались безрезультатными. Я решил, что волк либо погиб от ран, либо оправился и будет продолжать жить, на что я надеялся больше. И все же волк этот погиб. Как я узнал, его заметил проезжавший на автомобиле недалеко от этого места по дороге охотник. Волк был сильно ослаблен и не в состоянии был убежать. Так закончилась неудачей моя охота на волка, где я, как охотник, показал себя не с лучшей своей стороны.

У ВОЛЧЬЕГО ЛОГОВА

Еще в начале июня находясь на вырубке, примыкающей к заповеднику с юга, поблизости от Сакальи, обнаружил я в траве хорошо заметную волчью тропу. Здесь тропа упиралась в небольшой впадающий в Сакалью ручей, на берегу которого имелось много волчьих следов. Значит волки часто приходили сюда на водопой. Чтобы узнать откуда они ходили, я решил проверить тропу в обратную сторону. Не прошел я полсотни метров, как тропа привела меня к складу, "забытому" лесорубами, бревен, под которыми ясно просматривался лаз, ведущий под нагромождение подгнившей древесины.

Внимание привлекла находящаяся перед лазом площадка диаметром около четырех метров, основательно утоптанная волчьими лапами, на которой не росла даже трава. Видимо, здесь в отсутствие родителей играли волчата. Осмотреть скрытое под толстым слоем бревен логово не было никакой возможности, так как для этого пришлось бы разбросать тяжелые бревна. Недалеко от логова я обнаружил множество волчьих экскрементов, содержащих волосы лосей, но каких либо костных ocтатков здесь не имелось.

Довольный тем, что мне удалось разыскать волчье логово, я ушел. Через несколько дней я вновь пришел к логову, в надежде увидеть волков. Однако, здесь даже не оказалось свежих следов этих хищников. Видимо волки, зная о том, что их логово обнаружено, увели отсюда своих уже подросших волчат, в другое место.

Через пару недель после этого посещения логова, я шел по Шайтанской дороге, приблизительно в 1,5 км от волчьего логова. Транспорт по этой дороге уже не ходил, так как во время весеннего паводка она в многих местах оказалась размытой талыми водами. При подходе к ручью Березовый, так же впадающем в Сакалью, обратил внимание на обилие здесь волчьих следов и экскрементов.

Достигнув ручья, пересекающего дорогу, я удобно устроился на лежащем на обочине дороги бревне и стал отдыхать. Меня со всех сторон укрывала высокая трава, а стоявшие рядом деревья создавали хорошую тень. Вскоре послышалось какое то шлепанье. Кто-то большой приближался в мою сторону по ручью, громко шлепая лапами по воде. Меня беспокоила возможность появления медведицы с медвежонком, следы которых я там видел.

Приподняв над травой голову, я к большему удивлению увидел рядом с собой, лежащих на проезжей части дороги трех волчат. Их шерсть была мокрой. Один из щенков поднялся и пытался схватить зубами кружившего над ним овода. Через несколько минут волчата поднялись и медленно пошли по дороге. Это были волки-подростки: большеголовые и длиннорогие, как мне показалось, с непомерно длинными ушами и тонкими хвостами, что придавало им потешный вид. Метрах в сорока от меня волчата снова легли на дорогу. Выждав, я встал и начал рассматривать их через окуляры бинокля. Увидев меня волчата поднялись на ноги и дружно уставились на меня мордами. Кончики их поднятых ушей еще свисали. Я медленно направился в их сторону, но волчата продолжали стоять. Было видно, что, впервые увидев человека, они не испытывают к нему никакого страха. В их поведении сложно было видеть только любопытство. Не прошел я и десяти метров, как слева от дороги послышался грозный рык, после которого волчат с дороги словно сдуло ветром.

В августе, в той стороне, где произошла эта встреча, я нередко, с наступлением темноты слышал их "песни". Однажды, когда на землю лег первый снежный покров, эта троица, потеряв или отстав от родителей, встретив тропу, прибежала ночью прямо к зимовью в кв. 84 заповедника, в котором в это время сладко спал один из научных сотрудников. Подбежав к зимовью и увидев незнакомое сооружение, волки растерялись и дружно завыли. Услышав под окнами душераздирающий волчий вой, испуганный сотрудник схватил палку и стал бить ею по ведру, чем в свою очередь напугал волков. Поведение волков нетрудно было узнать по оставленным ими следам на свежей пороше.

ВСТРЕЧА В НОЧИ

Однажды солнечным майским утром проходя по дороге, идущей по склону Макаровой горы, вспоминал я того человека, именем которой названа эта гора. Лет сорок назад на вершине этой не очень высокой горы находилась база Косулинского леспромхоза, при которой Макар работал сторожем. Когда же леспромхоз израсходовал все ресурсы ближайших лесов, он перебрался в другой район. Макар остался без работы, но полюбившегося места не оставил. Жил в оставленной ему в качестве наследства от лесхоза избушке. Бил кедровую шишку, собирал ягоды малины и грибы, реализуя добычу в В.Тагиле. Потом стал пасти здесь телят, которых приводили к нему жители В.Тагила. После откорма хозяева забирали своих бычков и телочек, а Макар получал вознаграждение.

Так и жил этот отбившийся от общества человек. К старости Макар перебрался к родственникам в город, где вскоре умер. Я хорошо знал этого угрюмого, но тихого человека. В истории географии немало названий гор, рек и озер, получивших названия по имени простых людей.

В день, когда я проходил по этой дороге, обильно цвела черемуха, наполняя воздух ароматом своих цветов. Четко отбивал рулады певчий дрозд, приглашая обитателей леса "пить чай", звонко свистели зяблики. Но вот на дорогу выскочил заяц и быстро заковылял в мою сторону. Я замер, боясь пошевелиться. Когда заяц приблизился на расстоянии нескольких метров, то остановился и, поднявшись на задние лапки, стал внимательно меня рассматривать. Он потешно шевелил ушами, но никак не мог понять, что это за чучело перед ним стоит на дороге. Я пошевелился, и заяц стрелой метнулся в кусты.

Не успел я пошевелиться, как на дорогу, в том самом месте, где появился заяц, выскочил волк. Сначала он хотел было бежать по заячьему следу, но, заметив меня, спрятался за кустиком, откуда стал наблюдать за мною. Я не шевелился, рассматривая зверя в бинокль. Это был крупный волк, на темной шкуре которого висели более светлые лохмотья зимней шерсти. Это придавало зверю не очень опрятный вид. Волк тоже не мог понять, что это там появилось на дороге. Он вышел из-за куста и стал внимательно смотреть в мою сторону. В этот момент я резко поднял руку и волк исчез.

Было нетрудно понять, что матерый рыскал по своим угодьям, чтоб добыть корм для волчат. Позже мне представился случай познакомиться и с его потомством.

Это было уже в конце августа. Когда я шел по этой дороге, то из-за ее поворота навстречу мне выбежала пара волчат. Испугавшись, они заскулили и бросились в кусты. Оказалось, что волчата прибегали утолить жажду на одной из луж, где остались их следы и помутнение воды.

Следующая встреча с семьей этого матерого, произошла у меня уже поздней осенью. Обстоятельства заставили меня следовать этой дороге темной ночью. Ночь была очень тихой, и ничто не предвещало ничего необычного. Но тут я услышал в стороне от дороги громкий треск ветвей и топот копыт бегущего лося. Период гона лосей еще не закончился и я подумал, что лось ломится в моем направлении, услышав шорох моих шагов. Я замер, пытаясь не издавать никаких звуков. Я видел, как недалеко от меня мелькнула через дорогу темная туша зверя. И почти тут же следом за ним через дорогу серыми тенями замелькали фигуры преследовавших лося волков. Хрипло рыча и взвизгивая волчья стая шла по следу спасавшегося от волков лося. Выждав, когда звуки преследования стихли, я продолжил свой путь.

Надо сказать, что эта встреча в ночи вызывала у меня неприятное чувство опасности, ведь у меня не имелось при себе никакого оружия. Конечно, даже разъяренная преследованием стая не могла напасть на меня. У меня за время работы в заповеднике было много других визуальных контактов с волками, но все они были менее впечатлительными, чем те, которых я описал.

НА ВОЛЧЬЕЙ СВАДЬБЕ

НА ВОЛЧЬЕЙ СВАДЬБЕ

Февральским солнечным днем, находясь на территории Висимского заповедника, обнаружил я свежую волчью тропу, проложенную стаей волков в моем обходе. А так как февраль — это пора волчьих свадеб, то у меня не было сомнения в том, что тропу проложила свадебная процессия. Гон — особый период в жизни животных, когда их поведение резко меняется. Мне приходилось наблюдать "мордобой" на заячьих свадьбах, видеть брачные турниры тетеревов, слушать "шопот" любви глухарей, быть свидетелем лосиных потасовок, но я никогда не был на волчьих свадьбах. Поэтому, забыв обо всех своих делах, я незамедлительно пошел по волчьей тропе, хотя у меня не было при себе никакого оружия.

Тропление животных по их следам дает натуралисту возможность лучше понять поведение животного. Вот и теперь, двигаясь по волчьей тропе, я внимательно рассматриваю следы зверей, оставленных на снегу совсем недавно. Судя по следам, стая состояла из двух матерых волка и волчицы, двух переярков и трех прибылых, как называют охотники молодых волков, которым еще нет и года. Переярки же — это волки, которым более года, но еще не достигших половой зрелости. Семь волков — это уже довольно крупная стая.

Стаи с большим числом волков — большая редкость. Поэтому разговоры о волчьих стаях, в которых насчитывались десятки волков, это не более чем байки. Волки живут семьями, а поэтому они очень ревниво относятся к появлению в их охотничьих угодьях чужаков. К тому же, в период гона вожак стаи никого не подпускает к волчице, даже своих повзрослевших детей.

Вот и теперь, молодежь тащится за родителями на значительном расстоянии. Приближаться к влюбленным родителям нельзя. Вот и площадка, где родители занимались любовными играми, а остальные члены семьи внимательно следили за ними с расстояния около 50 метров. Вскоре волк и волчица устроили лежку в снегу, а остальные тоже легли на отдых, в отдалении от них. Причем трое молодых все легли рядышком, а те, что постарше немного в стороне от них.

Мое появление не очень напугало волков. Поднявшись с лежки, они не торопясь отправились дальше. Оторвавшись от меня на значительное расстояние, стая наткнулась на отдыхающего лося. Не успел лось пробежать и двух десятков метров, как один из переярков догнал его и выхватил из шкуры лося большой клок шерсти. Но, инициатива этого волка не была поддержана другими членами семейства и он был вынужден вернуться и занять свое место на тропе.

Волнение, которое испытывали младшие члены семьи при виде любовных игр родителей было выше, чем охота. Молодые волки никак не могли понять, почему их родители отгоняют их от себя. Они не могли знать, что с этого момента им придется жить самостоятельно, что матерые скоро уединятся и будут вести скрытный образ жизни. Молодые уже подросли и уже могут постоять за себя. Теперь вожаком стаи станет то из переярков.

В течение всего дня, до позднего вечера шел я по следу стаи, пришлось три раза поднимать волков с лежки, но увидеть их так не удалось. Волки успевали обнаруживать мое приближение и своевременно уходить. Тропление помогло мне лучше понять семейные отношения волчьей стае.

http://www.ecosystema.ru/01welcome/articles/piskunov/index.htm

От редакции. «Отрывки воспоминаний» В. В. Кульбицкого, известного когда-то охотника-гончатника, представляют, по нашему мнению, выдающийся интерес как по содержанию, являющемуся справедливой похвалой русской гончей и ее полевым качествам, так и по своеобразному языку, напоминающему язык Реутта, Губина, Мачеварианова — авторов знаменитых книг о псовой и ружейной охоте.

«Отрывкам» предпосылается предисловие Н. П. Пахомова, тоже старейшего охотника-гончатника, который так много сделал и делает для родной охоты и талантливым пером, и долголетней судейской практикой.

Предисловие

Имя Владимира Владимировича Кульбицкого было известно еще в дореволюционной охотничьей литературе по полемике, которая велась о породах гончих и их работе в 1910—1914 годах на страницах журнала «Наша охота», издававшегося известным писателем-охотником Н. Н. Фокиным.

В 1927—1928 годах, побуждаемый выступлениями в печати Л. В. Деконнора и А. О. Эмке, В. В. Кульбицкий выступил в журнале «Украинський мисливець та рибалка» с интересными заметками о гончих, которых он видел в старое время и которых держал сам.

Из этих заметок мы узнали много интересного о былых русских гончих, узнали и о том, как неосмотрительно и несерьезно велось дело кровного собаководства в те времена, когда, по позднейшему признанию автора, собаками, даже выдающимися, не особенно дорожили, так как доставать их не представляло особенного затруднения.

Убежденный последователь определенного типа русских гончих, восходивших к левшинско-соковнинским и можаровским собакам, В. В. Кульбицкий к моменту революции не смог сохранить у себя стаи, и его гончие попали к нескольким охотникам: курскому — М. С. Девлет-Кильдееву и орловским — М. Э. Будковскому, Э. Ф. Мартынову, Рейшицу и другим.

М. Э. Будковский выставил на I Всеукраинской выставке охотничьих собак в Харькове в 1927 году смычок гончих от Говорушки В. В. Кульбицкого: Рыдало (внука) и Тревогу (дочь), получив приз за лучший смычок и в отдельности призы за лучшего выжлеца и выжловку, под судейством Л. В. Деконнора.

Однако неожиданный успех на выставке, заставивший гончатников обратиться даже к неудачным экземплярам этой разновидности гончих, недостаточная строгость при отборе производителей как в прежнее, отдаленное, время, так и в наше губительно отозвались на дальнейшей судьбе этой интересной в рабочем отношении линии русских гончих.

Так, о выставленной на II Всеукраинской выставке охотничьих собак в Харькове в 1928 году выжловке Найде В. В. Кульбицкого судья, известный гончатник М. И. Алексеев, писал в своем отчете: «Плохая голова с соколком, имеющим вид какого-то нароста, делающим голову короткощипой; излишне псовисто одета; крошечная дворноковатая лапка. Присуждена бронзовая медаль». А в своем письме ко мне отозвался еще более резко.

На Московской выставке в 1928 году мне на экспертизу был представлен выжлец Дунай Елецкого товарищества охотников, происходивший от тех же собак Кульбицкого — Будковского, получивший у меня тоже бронзовую медаль за свое порочное светлое чутье, перелом в голове, недостаточно спущенное ребро, дворноковатую лапу и прямозадость.

Вокруг этого выжлеца, которому перед этим судьей Н. Н. Челищевым в Ельце была присуждена большая серебряная медаль, возникли на страницах «Охотничьей газеты» в 1928 году острые споры, не приведшие читателей к единому мнению.

Так, много позднее страстный любитель гончих и охоты с ними С. И. Овчинников заинтересовался линией упомянутых гончих и, несмотря на мои предостережения, переключился на ведение этих собак. Непосильно жертвуя многим, он сумел продержать гончих в героические дни блокады Ленинграда, но позднее должен был сознаться, что гончие не оправдали его надежд, о чем свидетельствуют строки его письма ко мне от 26.IX.1944 года: «Как Вам известно, со своей серой выжловкой я расстался, так как убедился, что эти «гончие» (я потому пишу в кавычках, ибо иначе, как в кавычках, этих гончих рассматривать нельзя) действительно ни к черту не годятся. Вспоминаю нашу беседу несколько лет назад, за чаем в гостинице «Москва», когда для эксперимента я завел эту линию серых, будь они прокляты, гончих. Вы были правы, когда отрицательно отнеслись к моему эксперименту. В течение долгих лет я всесторонне проверил гончих, много труда и забот положил в это дело, достаточно сказать, что продержал и сохранил выжловку в блокаду, которую теперь, как тупицу, пришлось отдать и остаться без собаки».

И вот в предлагаемых отрывках из воспоминаний В. В. Кульбицкого совсем в ином свете рисуются отдаленные предки этих собак, чьи блестящие полевые качества, приводящие нас в восторг, мы, увы, не сумели сохранить.

Воспоминания об охоте с гончими написаны В. В. Кульбицким с таким знанием, с такой любовью к гончей, что, несомненно, будут прочитаны буквально «не переводя дыхания». В них раскроется фигура их автора — страстного, серьезного охотника, требующего от своих собак прежде всего беззаветной работы и злобы, которая заставляла бы их вступать в неравную борьбу не только с одиночными волками, но и с несколькими, не страшась гибели в этом поединке, но не позоря себя постыдным бегством.

Страницы, посвященные этим трагическим моментам, свидетельствуют об отношении автора к охоте как к суровому подвигу, когда, беззаветно любя своих питомцев, он гордился их стойкостью, оканчивающейся нередко гибелью псов, но в которой сказывалась замечательная наследственная злобность русской гончей!

Только за такой гончей признавал Кульбицкий право на существование, и, обнаружив в лесу волков, он не возвращался назад, а скрепя сердце спускал со смычков своих любимцев, волнуясь за их судьбу, стараясь быть как можно ближе к ним, чтобы оказать им при первой возможности посильную помощь.

Страницы эти читаются как захватывающая поэма о неизбывной силе русской гончей!

Вот таких собак хотелось бы видеть и нам.

Н. П. Пахомов

1

Ругай, молодой выжлец-первоосенник, не знающий порош, старательно разбирал малик русака. Он не был пригонен по волку, но кровь старых русских гонцов, ведшихся еще у моего отца, — громадная величина, мощь, сила во всех его статях, включительно до здоровенных зубов, — давала большие надежды стать ему заправским зверогоном и не посрамить своих предков. Я и мой старший брат были далеко, но видели, как выжлец, выбравшись из мелочей в бурьяны, несколько раз отозвался басисто, а затем погнал.

За дальностью расстояния в бурьянистой местности мы не заметили, откуда взялся волк, и увидели его сравнительно недалеко от собаки, когда он быстро спел к ней на голос. Вот он приостановился, увидел собаку и во все ноги понесся к ней... Мы как-то растерялись от неожиданности и не успели ничего предпринять. Брат машинально шарил по карманам (пулю, что ли, он искал или картечь? — не помню). Я стоял столбом. Выжлец в это время скололся и старательно разбирал след по дороге. У обоих мелькнула мысль: минуты Ругая сочтены. Но все случилось скорее, чем мы опомнились: на шум ли несшегося волка, на пронзительный ли свист пришедшего в себя брата (он лихо умел свистать, вложивши пальцы в рот) или случайно, но Ругай оглянулся, когда волк почти приспел к нему. Миг — и волк и собака сшиблись в схватке, поднявшись на дыбы.

Сколько помню, волк не показался нам особенно большим собаки, но как-то шире, массивнее в своей шубе.

Волк, по-видимому, был сильный (первоярок, отогнанный от выводка), и все же сверху оказался не волк, а Ругай, а сконфуженный волк удирал самым постыдным образом...

Ругай вел себя несколько странно для зверогона (из правды слов не выкинешь) — он вернулся к выполнению своих обязанностей (срамник этакий): уложив свою богатую «шубу», вставшую было дыбом в схватке с серым бандитом, принялся старательно добирать утерянного им зайчишку.

Некоторая часть охотников полагает, особенно начитавшись, но не изведавши на деле, что раз гончая по породе зверогон — то и гони зверя мало-мало чуть не из-под сосков своей мамаши...

Другая часть охотников знает старый завет старых псарей: из зверогона можно сделать зайчатника, а из зайчатника зверогона — никогда.

2

Было в моем распоряжении полтора смычка чисто левшинских русских гончих, с полустоячими ушами: здоровенный, бледно-багряный выжлец Будило, такая же бледно-багряная выжловка Займа и багряная, чуть-чуть тронутая поверху как бы пеплом, первоосенница Мушка — собаки вязкости неподобной, но с крепко установившимися наклонностями к скотинничеству. По чернотропу скверно бывало чувствовать себя с ними вблизи стада: нельзя было поручиться, что не сорвут по овцам, телятам, если к тому же и пастухи ротозеи. Но по пороше, когда стада во дворах, — собаки были незаменимые.

Уже по глубоким снегам охотился я в Клягиевских лесных уймах (Козельский уезд Калужской губернии) с охотником А. А. Ш-кой. Дело было уже не рано. Долго что-то не слышно было подъема. Далеко отозвался выжлец. Особенность этих собак — полаз: всегда вместе, где одна, там и остальные. Не прошло и минуты — азартно ведут. Ревет Будилин бас, захлебываясь голосит Займа, как серебряный колокольчик, тянет высокую ноту первоосенница Мушка; несколько гон замедляется, слышится грызня, и нечем помочь — слишком далеко... На выстрелы и трубу подбыла одна только Мушка...

Нельзя без времени (конец декабря — начало января) лезть с самыми что ни на есть зверогонами в уйму лесов, тянущихся на несколько десятков верст, где масса волков. Другое дело островные места, при верховом охотнике — тогда и с одним смычком волк зверь не опасный.

Дорого частенько достаются опыт, знание, но собак тогда достать было не трудно. Запальчивых охотников, не могущих просидеть одного дня без охоты, было множество, и собаки, за которых бы сейчас отдал все, — гибли «не за понюх табаку», и от волков, и от капкана...

3

Нагрянула веселая «зеленая» компания молодежи на рождественские праздники. Снега глубокие. Волков много. Рассказывали, что у одного охотника или просто гражданина собаку, вскочившую от натиска волков в сани, к своему хозяину, звери взяли из саней...

Молодежь протестовала, уверяла, что это враки, что не только волчья стая, а будь то стадо волков, то и тогда волки рассыплются в прах от их «грозной армии». Старики упирались, молодежь просила, старики выпили и сдались. Забрали старушку Кенарку и ее почти семнадцативершкового могучего сына Шумилу (тогда первоосенника). Кенарка прямо «читала» по беляку, и спасения от нее ему не было. Шумилу прихватили случайно вместо более осенистого компаньона в пару к Кенарке, так как собаки были и от воспитания и от породы диковаты, а Шумило менее диковат, чем другие.

Погнала Кенарка в глубь леса; все дальше и дальше слышатся раскаты могучего голоса Шумилы. Уж еле слышны голоса... Беляк так не ходит. Хочу убедиться, по кому гонят. Из всех сил спею к гону, пользуясь каждой тропинкой; молодежь лезет по глубокому снегу — напрямик. Вижу впереди себя фигуру старичины Р-ского, охотившегося чуть ли не со всеми левшинцами, соковнинцами, можаровцами. Гон недалеко, спешу к охотнику, а он где-то скрылся в густых зарослях, но вот его и выстрел, совсем близко от меня. Гон, думаю, хотя и недалеко, а все же гончие ведут не на нас с ним, а от нас. По кому же стреляет старичина?

— Сейчас стрелял волка влёт, когда он перемахнул через куст, — кричит он мне, когда я подбегаю к нему.

Дело не ладно: волк шел не от собак, не от гона, а к собакам, к гону.

Опередил я Е. С. Совсем близко грянул от меня дуплет. Наконец увидел С. С. В-са — ногастый, сильный, железный был человек, — держит он Шумилу всего в крови, шматами висит кожа у выжлеца на зияющей ране на шее...

— Когда доспел до места, вижу, два волка вот-вот возьмут Шумилу, — говорит С. С.

Положение спасло Шумилу, почти спрятавшегося в огромной стене вывороченной с корнем ели и злобно оборонявшегося из последних сил. Два выстрела обыкновенным зайчатником сразу охладили пыл серых хищников. Вовремя подоспел С. С. Шумило дико выл и норовил перейти в наступление. Раны на шее с клочьями распаханной и висящей кожи были ужасны, но не глубоки. Забинтовали шею Шумилы чем нашлось. Навсегда смолк дивный голос старушки Кенарки, со страшными хватками на шее и горле, которую мы, уже похолодевшую, положили в сани. Достойный конец приняла Кенарка — незаменимый гонец по всякому зверю и несравненный мастер довольно обширной стаи своих потомков. Ей была тогда одиннадцатая осень, и она увековечена под номером шестым родословной книги моих собак.

Всему свое время, и нельзя лезть со смычком собак, что ни на есть зверогонов, на волков, когда их много, да еще в январе, хотя и говорит Н. П. Кишенский в своем «Опыте генеалогии собак»: «Волк никогда не осмелится обрушиться на настоящих зверогонов, определяя их сразу по голосам»... Но это не всегда так бывает, а бывает, что он обрушивается не только на собак, но и на людей — «голод не тетка»...

Через три дня пошел я с одним Будилой совсем в другую сторону в надежде погонять беляка и нашел беляка, но задранного лисой. Тут поднял Будило! Слушаю я его чудную музыку и смекаю, что ход лисицы к опушке, густыми ельниками и к лугам, где лежит мертвый Набат. (Набат-выжлец, погибший на гону и похороненный, — он незадолго до этого наелся падали, отравленной стрихнином. — Прим. peд.) Добежал до ельника на опушку к лугам, соображая, что не пойдет же лисица поляной, а как раз — ельником слезет на меня.

Как я и предполагал, лиса, сделав круг и дойдя до нешироких ельников, не более как в версте-полторы от меня, пошла ельником.

Могучий голос Будилы все ближе и ближе... вот недалеко уже, вот-вот покажется кумушка на тропочках, маленьких полянах или на самой просеке, на которой, прислонясь к старой осине, стою и я. Но что это? Неужели лисица перевидела меня — учуяла? Гон смолк. Не пошла ли лиса под острым углом в сторону, что часто она проделывает на остановках, выслушивая гончих? Не понорилась ли? — но нор тут нет. Снова голос Будилы, но уже не на меня, а от меня; идет с заревом, как бы добирая, все чаще и чаще; похоже, что погнал по направлению к луговой опушке... И снова все смолкло.

Эх, кабы эти сто-сто пятьдесят саженей к опушке! Но то-то и беда, что о будущем нам знать не дано. Делаю, как могу быстро, дугу, чтобы пересечь след Будилы — по просеке, между полянами, ельником, где он сходил почти на нет. Вот и пробежал всю просеку, и на поляне... один волчий след; беру правее — вижу огромные следы другого волка. Был и третий след, но о нем после...

Вот уже я на утолченном, взбудораженном снегу, на месте схватки старого богатыря волка со старым богатырем Будилой. Вижу встречный след Будилы, которым он шел по волку и на волка...

«Пороша — печатная книга даже для ослов», — сказал какой-то дерзкий англичанин. Действительно, все было видно, как в печатной книге, на снежной целине.

Волки шли лавиной: старый волк шел прямо на голос Будилы, два других охватывали стороной, если бы собака вздумала удирать, не на того, так на другого нарвалась бы она.

Но старый Будило обманул волков: он сам шел на волка, в свою последнюю схватку.

Там, где была схватка, я нашел большой клок шерсти, но не Будилы, а волка, и ни одной капли крови ни того, ни другого. Возможно, что выжлец в момент схватки оглянулся и увидел еще двух врагов, и этим, хотя и мгновенным, отвлечением дал возможность старому волку взять себя по месту. Эти предположения, возможно, верные, возможно, и нет, но факт остается фактом: Будило стар уже был, остатки когда-то могучих клыков были стерты, не было около него его былых сподвижников, таких же, как и он, зверогонов, а я, единственный, кто мог ему помочь, стоял в ельнике бесполезной вехой...

Я видел по снегу, как полузадушенный Будило упирался, стоя еще на ногах; как задняя часть его корпуса перестала служить ему, как задними ногами, хвостом даже, он бороздил снег зигзагами, как упал и след далее пошел широким волоком...

Как досадно и странно получается: широкий волок шел правее того места на поляне, откуда спел Будило к волку, и совсем недалеко от просеки, где я стоял и откуда бросился отыскивать и пересекать след выжлеца. Но все это, о чем я рассказываю, произошло значительно быстрее самого рассказа.

Очутившись на месте схватки, я выстрелил, затрубил, заорал нечеловеческим голосом и носился как бешеный по этим ужасным следам. Изодрался в ельнике, выскочил в редача старого леса на прогалину и неожиданно нарвался... на Будилу.

На почти чистом месте лежал он не теплый, а горячий, без единой ранки. На снегу видна была зеленоватая метка от его мочи, как это бывает с удушенными... Была полная иллюзия, что он жив. И я бросился делать искусственное дыхание...

Долго я возился с Будилой, воображая, что еще в нем теплится искра жизни. Не допускал даже мысли, что знаменитый выжлец — идеал гончего, равного ему я не знал, — достанется на съедение волкам.

С большим трудом поднял я угасшего зверогона, которого сам же и погубил, взвалил на плечи и за несколько раз донес его до дороги: садился, отдыхал, снова нес — все три версты до большой дороги, откуда прибыл домой на санях.

Многие не хотели верить, не находя ран на Будиле, что взят он волками. Значит, волк был такой же старик, как и Будило, со стёртыми, износившимися зубами и клыками. Два других волка не принимали участия, иначе они порвали бы его, нанесли бы раны; они не были даже переярками, а всего лишь прибылыми, непогодовавшими еще, не решившимися наброситься на старого пса, который не уступал ни в чем любому волку.

Желающим охотиться на волков надлежит памятовать, что и самой лучшей крови красногоны, без развития их природных инстинктов, без применения их к делу, постепенно будут терять эти ценные качества. Зверогоны не с неба сваливаются, а выведены зверовыми же охотниками.

4

Во многих случаях я не могу себе представить охоты по волкам без верхового коня. Скороходными ногами я никогда не отличался и с гончими много лет проохотился только на коне.

Хороший конь и собаки так свыкаются между собой, что дополняют друг друга. На коня можно вторачивать добытых волков и, отправляясь на охоты, брать с собою корма для собак; в трудную для собак минуту быть неподалеку от них.

Мы производили охоту с гончими на волков примерно так: выводок подвыт, логова определены; остров средней величины, скажем десятин шестьдесят (в больших островах охота сложнее, а в меньших попроще); главные лазы заняты охотниками, и можно метать стаю. Обыкновенно, если материк находится при выводке, он, как отличный семьянин, принимает стаю на себя, стараясь отвести собак от выводка как можно дальше. При удаче нежный отец первым кладет голову на линии стрелков. Если это так, то дальнейший успех обеспечен.

Волчьи охоты в конце лета — начале осени (но не в позднюю осень) сходны с охотами на лисиц и зайцев, скорее даже напоминают охоты по беляку, не любящему покидать лес и вылезать на поле.

Если остров заразист, с гущарой, болотист, то прибылой волчонок еще глуп и не опытен, он не осознает опасности и делается легкой добычей выстрела или собак.

Матерая волчица редко сразу покидает своих потомков и делает один, два, а то и более кругов под гончими, разве уж очень опытная, видавшая виды, попробует слезть каким-нибудь укромным лазом.

Понятно, возможны всякие случаи, всего предвидеть нельзя, но если охотники опытные, лазы хорошо определены, а собаки надежные, то и результаты бывают успешные.

Лучше метать на логова часть стаи — два-три зверогона, и если материк, принявший на себя собак, не ляжет от выстрела, а прорвется, — тут, при злобных зверогонах, верховой охотник необходим: он на добром и свычном со стаей коне сбивает привыкших ему верить и послушных его окрикам собак и возвращает их в остров — на логова; другие охотники мечут остальных собак, и тогда охота по выводку идет без помех.

Но бывает и так: не смог сбить озлобившихся за зверем собак верховой охотник. Оставшиеся в острове охотники тоже живут своим охотничьим ухом: всё дальше от них дорогие звуки замирающего гона трех храбрецов, но, наконец, и они прекратились — стайка в полтора смычка сошла со слуха, и по острову льется позыв басистого рога: «Метать гончих!» Звуки рога смолкли. Снова тишина. Но вот в воздухе пронесся, окреп и вырос какой-то не то грозный-грозный рев, не то вопль... и угас... еще и еще — то грудной, глубокий бас с заревом старого Будилы, а к нему примкнул не менее могучий бас с гнусью заосенившегося уже Шумилы; двоит, троит свой заливистый альт молодая красавица Журьба, и, как надтреснутая уже струна, но все еще дивно звучащая, ведет свою песню старушка Кума... Снова и снова переживаешь картины, такие знакомые, так чарующие нашего брата-гончатника!..

А верховой охотник ведет во все ноги своего лихого коня за своими полутора смычками богатырей зверогонов; он не должен упустить со слуха их голосов, должен знать местность как свои пять пальцев и сообразоваться с ветром, чтобы не отслушать гончих.

Он, так же как и волк, старается скакать прямиком, сокращая свой путь, но с той разницей, что волк, особенно первое время, хотя и идет прямиком, но опасается чистых, открытых мест, боясь обнаружить себя, скачет гущарой, бурьянами; охотник же не стесняется и скачет открытыми местами, пользуется дорожками, чем и выигрывает, и руководствуется направлением гончих.

Волк ранней осенью, не подвергавшийся еще преследованию, под покровом листвы, буйной зелени и при обилии кормов чувствует себя на положении «помещика» — изленивается и непозволительно жиреет. Мне приходилось тут же в лесу, чтобы не таскать на лошади тяжесть, сдирать шкуру с таких волков, и под шкурой зверя оказывалась вторая шкура, состоящая из сала.

Отжиревший да еще нажравшийся волк отрастает только на первых верстах от действительно мощных, злобных и, понятно, не пеших собак, чувствуя всем своим существом постоянное, беспрерывное преследование; трусость еще больше умаляет его силы, и вскоре он идет, как говорят, «не своими» ногами и, зарьявши, быстро выдыхается в каком-нибудь десяти-пятнадцатидесятинном островке и начинает «лазить».

Но настойчиво и бешено наседают зверогоны. Они уже раз и два перевидели своего сподвижника по охоте — коня — и охотника с его «О-го-го! Дошел, собаченьки, дошел!» — и звучный позыв рога: «Зверь убит!» — уже недалеко... Таких волков мне приходилось брать — «сажать на дюжине верстах».

Другое дело в позднюю осень: все пожелтело, посерело, волчьей семье кормов не хватает, материк начинает отгрызать от гнезда переярков, он уже стал не добродушным папашей — нагулянный жир пошел на убыль... На добыче кормов волк не раз едва уносил ноги от всяческих бед. Он стал раздражительный, но зато натренировался на славу. Такого лобана и на двадцативерстном круге не так скоро возьмешь...

Большое значение для нагонки молодежи по волкам имеет наличие в стайке гончих хотя бы нескольких собак, предпочитающих работу по волкам работе по другим видам зверей. Худо если щенки, даже от заведомо зверовых собак, попадают в руки охотников-зайчатников: тут уж никакая порода не поможет.

5

По волкам можно охотиться разно: в дни моей молодости я знал стаю С. М. Глебова в семнадцать с половиною смычков, по типу ближе к фоксгаундам, работавшую по волкам с подставою, то есть когда набрасывалась часть гончих, а стоило волку под гончими заметно начать тометь, — набрасывались остальные собаки, которые быстро «сажали» его. Эта почти парфорсная охота насчитывала несколько сравнительно не крупных собак и обслуживалась штатом конной прислуги.

Мы же рассчитывали только на себя и на небольшую стайку при верховом коне. Количество собак переходило в качество. Одним из главных условий помимо злобы к зверю должны быть их сила и выносливость. При такой охоте с успехом можно брать всякого зверя. Без верхового коня успешно охотиться на волков невозможно.

Я не задавался целью выяснять, какая порода гончих лучше для охоты по волкам. Я достиг этого с русскими гончими, но опыт Осипова с англо-русскими (крамаренковскими) достиг также неплохого результата. В Липецком уезде у Ю. Сомова был осенистый брудастый выжлец, которого в одиночку пускали на логова, и когда он переходил в гон, — метали остальную стаю. То же проделывали в охоте Сухотина и В. С. Яковлева: боясь, что стая может сорвать по лисице или зайцу, набрасывали поближе к логовам старикашку Забавляя — собак Н. В. Можарова — в смычке с испытанным Гаркалой, обладателем голоса, не поддающегося описанию. Когда этот смычок начинал гнать, — бросали остальных собак.

Неудачи меня постигали лишь с польскими гончими: другой выжлец, злой как мордашка, но гнать не только волка, но и лисицы не желает. Но налагать пятно на всю породу я не решаюсь: слыхал от верных людей, и в том числе от своего брата, что в Польше многие стаи собак прекрасно работают по волкам.

6

Наша русская гончая по своей природе зверогон. Она формировалась в комплектных псовых охотах и своей работой должна была соответствовать целеустремленности этих охот, главная цель которых направлена на травлю красного зверя и волков. Выводилась гончая знатоками своего дела — они создали собаку могучую, сухого телосложения, тепло одетую, а не голомысую, которую треплет лихорадка даже при небольших морозах; высокопередую, с клинообразными формами головы и уха. Многодневные отъезжие поля выработали у русской гончей настойчивость и выносливость, а требование выставить быстро зверя под борзых — паратость. Особое внимание обращалось на голоса, и мне кажется, что таких голосов, как у русских гончих, нет ни у одной породы собак.

Невольно приходится удивляться, какие высокие рабочие качества были заложены в этой породе, если даже при смешении ее с совершенно безнадежными в охотничьем отношении собаками эта русская гончая стойко передавала свои основные охотничьи достоинства в потомство.

Примером может служить опыт С. М. Глебова, создавшего свою знаменитую стаю глебовских англоруссов от безголосых и бесчутых (как он сам их характеризовал) выписанных из Англии фоксгаундов.

То же можно сказать и о березниковских и крамаренковских гончих, у которых удалось сохранить голоса и чутье.

Бредни о том, что русская гончая утратила голос и злобность, не выдерживают никакой критики. Вполне естественно, что гончая делалась таковой в тех охотах, где за дело собаководства брались несведущие люди, или смешивали породу с польскими собаками или английскими бесчутыми тупицами, или применяли гончих не по назначению.

Большое значение имеют воспитание, нагонка собаки и поведение самого охотника на охоте. Другой охотник трубит и трубит, вероятно для личного удовольствия, собаке же от этого пользы никакой, а вот зверю — польза: сторожкий зверь поднялся и дал тягу, а охотнику остается довольствоваться лишь зайчишками. Разве только глупый лисенок при таких условиях сложит свою голову. Вот почему, по-моему, за последнее время я редко встречал у ружейников зверогонов и больше из першенцев. Першенцами я всегда дорожил, и от Песни этих кровей имел много радовавших меня собак. Такие из них, как Бушуй и Ругай, обладавшие большими голосами, были широко известны в Орле и Ельце.

7

Крови своих собак я освежал, обращаясь в основном к лучшим производителям псовых охот; остаткам можаровцев, араповцев, панчулидзевцев.

Собак я получил от своего отца. Это были гончие, идущие из охот Соковнина и Левшина. Чистыми представителями этих линий были Трубач и Кума I; собак одно время я вел «самих в себе».

В 1897 году Насмешку от собак Н. П. Кишенского и Н. В. Можарова я повязал с Заграем I. В породу от этого помета вошла Журьба XVI (серая).

В 1899 году Журьбу вязал со Звонилой охоты Арапова (имение Лошмы, Наровского уезда, Пензенской губ.). Звонила в миниатюре — волк, волчьего же окраса (бусый), с ушами треугольником, но не малыми; с волчьими очесами на шее и с гоном вокороть и волчьего положения.

Вошедшую в породу от этой вязки Тревогу II (серую) в 1902 году я повязал с Сигналом А. М. Сухотина (Лихвинский уезд Калужской губ.), идущего кругом от собак Н. В. Можарова. От этой вязки вошли в породу Заграй IV (бледно-багряный), присяжный зверогон, давший мне прекрасных собак, в том числе не менее знаменитого Добыча I (бусого). (Со слов доживавшего свой век доезжачего Софрыча, Сигнал и его однопометник Гаркало как-то, оставшись в ночь на гону, сгоняли и завалили волка-переярка. Это было в 1902 году близ села Чернышиха Васильевского уезда. Поведал мне Софрыч и о том, что отец Сигнала, одряхлевший уже Заливай, за свои заслуги, по завету старых псарей, был удостоен почетной смерти: зарезан самим ловчим перед всем строем охоты и предан земле. Да простит меня старец Софрыч: к своему стыду, я забыл имя и отчество знаменитого доезжачего Софрыча. Может быть, Н. Н. Челищев мне о нем напомнит?..)

В 1903 году ту же Тревогу вязал с Набатом В. С. Мамонтова-Свербеева (имение Головинка, Новосильского уезда, Тульской губ.). Набат шел кругом от собак охоты Панчулидзева (Пензенская губ.), серо-багряный, с белыми отметинами на загривине, груди, конце гона и конечностей. Мастер стаи. В породу от этой вязки вошла Зажига I, серо-багряная, высокопородная, элегантная выжловка; она одно время водила мою небольшую стайку, затем была у А. О. Эмке (см. статью о ней Эмке в журнале «Семья охотников» за 1910 год), затем была у А. Я. Прокопенко в Смоленской губернии, где и угасла не расщенившись. А. О. Эмке комбинировал ее в 1910 году с Говоруном А. И. Ромейко (от собак Н. П. Кишенского).

У меня Зажига I вязалась с Заграем V и дала мне замечательного зверогона Добыча II (бусого) и ряд других собак.

От вязки с Говоруном А. И. Ромейко у меня в породу вошла Зажига II (серая), давшая от вязки с Добычем Говорушку (серую) М. Э. Будковского.

Лауреатами Украинской республиканской выставки в 1927 году был смычок М. Э. Будковского (золотая медаль) — дочь Говорушки Тревога (серая), полученная от вязки с выжлецом неизвестного происхождения — Будилой Завойского, и Рыдало — сын Тревоги.

Честь выведения русской гончей бесспорно принадлежит небольшим ружейным охотам, и нужно отдать должную справедливость русским ружейникам в том, что они вывели действительно замечательную гончую, которая по своим качествам является незаменимой собакой для нашего брата-охотника.