30 мая 1896 года на празднованиях по случаю коронации Николая Второго произошла трагедия, которая в истории получила название Ходынской катастрофы. Вспомним главные подробности этого ужасного происшествия.

Ходынское поле

Народные гуляния по случаю коронации нового императора было решено организовать на поле площадью более тысячи квадратных метров. До гуляний по Ходынке маршировал московский гарнизон, здесь также брали песок и глину для нужд столицы. Поверхность поля не была ровной – повсюду зияли ямы и промоины, а рядом находился овраг. Впрочем, площадку для гуляний привели в порядок – ямы застлали дощатыми настилами и присыпали песком, по всему полю тут и там разместили балаганы, лавки, эстрады, а также 20 деревянных бараков, из которых народу должны были раздаваться царские подарки. Но то ли место было выбрано неудачно, то ли главный устроитель празднеств – дядя царя, великий князь Сергей Александрович «просчитался» - случилось то, что случилось. Впрочем, может причина трагедии кроется в чем-то другом?

Царская милость

Народ еще задолго до гуляний знал – день обещает быть памятным! Кроме зрелищ, народ получит и «хлеб». Из тех самых 20 бараков была обещана раздача подарочных кульков с сайками, колбасой, вяземскими пряниками с гербом, сладостями и орехами. Но главным «трофеем» могла стать кружка с вензелем Их Величества, которые рекламировались в витринах магазинов задолго до праздника. Бесплатно будут разливаться пиво и мед, ловкачи и силачи смогут побороться за сапоги и самовары, подвешенные на столбах. Самым же удачливым достанутся монеты с памятной надписью, которые будут швырять в толпу.

117 лет назад

Многие, узнав о грандиозных празднествах, решили непременно оказаться в самой гуще событий. Чтобы стать одним из первых, следовало пораньше явиться на место. Вот и приехали многие накануне: кто в одиночку, кто с компанией, а кто-то со всей семьей. Ночевали здесь же, на поле, жгли костры, выпивали, закусывали. К десяти утра следующего дня полумиллионная толпа замерла в ожидании «чудес». По словам участника событий, известного московского репортера Гиляровского, толпа «колыхалась», гудела, а затем начала стонать. Когда люди, гонимые слухом о том, что подарков на всех не хватит, рванулись к белеющим крышам бараков, 1800 полицейских физически не смогли им противостоять.

Жертвы Ходынки

Со словами «Дают!» люди ломанулись к баракам. Деревянный настил в некоторых местах не выдерживал, люди проваливались и падали, по ним шли следующие. Кто-то умирал от удушья, не выдержав натиска толпы, да так и продолжал двигаться вместе с обезумевшими людьми. Кого-то рвало, но, не имея возможности наклониться, он обливал нечистотами и себя, и окружающих. Маленьких детей выталкивали наверх и они, подобно зверюшкам, карабкались по головам и плечам колышущейся массы. Кто-то был задушен или убит в драке за подарки, другие умерли по дороге домой. Эти описания приведены в корреспонденции Гиляровского. Репортер также упоминает о женщине со скальпированной головой. Пишет он и о колодце, который был заколочен на время праздника деревянным щитом. Не выдержав напора, щит проломился, и колодец наполнился людьми. Позже из него извлекли 27 трупов и одного чудом уцелевшего человека. Всего в этот день по официальным данным погибло 1360 человек, около полутора тысяч получили увечья.

Праздник продолжается

Князь Сергей Александрович и император получили уведомление о страшной трагедии, которая произошла на Ходынском поле. Однако, ими было решено «прибраться» и продолжить праздничные мероприятия. Еще не были убраны все трупы, а в балаганах загремела музыка. К двум часам по полудню прибыл император, которого встречали криками «ура» и исполнением Народного гимна. Невзирая на трагические события, не были отменены также и празднества в Кремлевском дворце, и бал на приеме у французского посла. Николаю советовали не приезжать на бал, но он посчитал, что величайшее несчастье, произошедшее на Ходынском поле, не должно омрачить коронацию.

После катастрофы

Тела тех, кто не был опознан на Ходынке, свозили на Ваганьковское кладбище, куда съезжались родственники для опознания. Мать царя, Мария Федоровна, разослала для тяжело раненных в московские больницы бутылки портвейна и мадеры (по мнению ряда исследователей, то, что осталось после трех недель царских балов и банкетов). В пользу пострадавших от императорской семьи поступила сумма в размере 90 тысяч рублей. Марк Касвинов в своей книге «Двадцать три ступени вниз» пишет о том, что изначально император велел выдать каждой семье, потерявшей кормильца, по тысяче рублей. Но узнав, что количество таких семей исчисляется не десятками, а тысячами, снизил пособие до 50 рублей, а кого-то и вовсе лишил материальной помощи. Кстати, как замечает Касвинов, на коронацию было потрачено 100 миллионов рублей бюджетных средств.

На те же грабли

Все неопознанные были погребены на Ваганьковском кладбище в братской могиле, над которой воздвигли памятник жертвам Ходынской трагедии. За 16 лет до Ходынки в Москве произошла еще одна трагедия, которая унесла жизни десяти человек. Это случилось во время раздачи милостыни нищим. И, конечно же, вспоминаются трагические события во время похорон Сталина 9 марта 1953 года, когда в давке среди тех, кто пожелал проститься с вождем, погибло не менее двух тысяч человек. Впрочем, и сегодня время от времени, к сожалению, происходят трагические «ходынки».

Ходынская катастрофа 1896 года в Москве

Во многом в популярных исторических книгах были искажены события Ходынской катастрофы во время коронации (в мае 1896 года) в Москве императора Николая II. Особенно в этом преуспели в советские времена, доказывая, что прежде существовавший «самодержавный строй» был испокон веков антинароден и, кроме дикой эксплуатации крестьянства и пролетариата, для блага России ничего не нес. Всячески искажался истинный образ царской четы, чтобы посеять ненависть, вытравить из памяти и сознания народа положительные моменты достойной жизни в Российской империи, которая ненамного отличалась в то время от других цивилизованных стран мира, а по ряду позиций их превосходила. К сочинению непристойных пасквилей на царскую семью и к мистификации исторической действительности был привлечен даже известный и талантливый писатель Алексей Толстой (например, «Заговор императрицы» и подложный «Дневник Анны Вырубовой»). Позднее в этом преуспели и многие другие, включая популярного в советском обществе писателя Валентина Пикуля, «исторические» романы которого порой не имели ничего общего с реальными событиями. Однако они экранизировались (например, фильм «Агония»), выходили в широкий прокат в кинотеатрах и деформировали не только реальные события истории Российской империи, но и психологию рядовых граждан по отношению к прошлому нашей страны.

Существует устоявшийся миф (с подачи воспоминаний отправленного в отставку графа С.Ю. Витте), что якобы царская чета во время Ходынской катастрофы веселилась и до упада танцевала на устроенном торжественном приеме во французском посольстве. Обратимся к архивным документам и личным бумагам Императорской фамилии, чтобы представить реальную картину тех трагичных событий.

В самом деле какой-то злой рок, казалось, отметил судьбу Николая II скорбной печатью. Шла молва, что в день крестин Августейшего новорожденного, в то время, когда шествие направлялось из храма под торжественный перезвон колоколов, орден Св. Андрея Первозванного, жалуемый при рождении каждому великому князю, вдруг неожиданно сорвался с подушечки, которую нес церемониймейстер, и с шумом упал на пол. «Недоброе, худое предзнаменование», - роптали между собой суеверные люди. В действительности, как утверждают исторические документы, такого происшествия не было. Однако эта мысль невольно возникала вновь, когда впоследствии царствование Николая II, начавшись страшной Ходынской катастрофой в дни коронования императора в Москве, было отмечено печатью многих трагических вех истории российской: памятное всем Кровавое воскресенье 9 января в Петербурге, неудачная Русско-японская война, революционные события 1905–1907 гг., жестокая бойня Первой мировой войны, всепожирающее пламя революции 1917 года и начавшейся гражданской междоусобицы. Предчувствие рока постепенно проникло в сознание императора, и он знал, что «Господь ведет его по пути Иова», надо только претерпеть, а там дальше… Божья воля.

Иногда, в некоторых ситуациях, император Николай II не упускал случая, чтобы напомнить своим собеседникам о том, что день его рождения приходится на день чествования Св. Иова Многострадального, его небесного покровителя.

Несправедливые критики императора Николая II часто обвиняют его во всех земных грехах, всячески подчеркивая его моральное «ничтожество». Обычно в этом ряду в первую очередь отмечается Ходынская катастрофа в дни коронации императора.

Венчание на царство - важное событие в жизни монарха, в особенности, когда он проникнут глубокою верою в свое призвание, какой был проникнут Государь Николай II.

Задолго до назначенного дня в Москву, древнюю столицу России, стали собираться знатные гости. Коронация состоялась 14 мая 1896 года в Успенском соборе Кремля. После литургии, которую Государь выслушал стоя, сняв с себя венец, он принял миропомазание. В этот миг колокольный звон и салют в 101 выстрел возвестили народу, что Св. Таинство совершилось. Митрополит Палладий ввел Государя в алтарь через царские врата, и там он приобщался к Святым Тайнам «по царскому чину». Торжественность и пышность церемоний коронации Николая II удивили многие иностранные делегации со всего мира. Эти торжества, проводимые в Москве, впервые были сняты в то время на кинопленку, и фрагменты этой документальной хроники мы часто можем наблюдать на экранах наших телевизоров и поражаться безмерному ликованию простого народа.

Интерес к действительной и неискаженной истории Российского государства со времен горбачевской перестройки в нашем обществе значительно усилился и, особенно в последние годы. Многие ранее запретные темы стали доступны, все более открываются спецхраны архивов и библиотек, переводятся на русский язык многие эмигрантские воспоминания и научные исторические работы иностранных авторов. Это позволяет, в какой-то мере, раскрыть так называемые белые пятна истории. Однако многие темы остаются еще недостаточно изученными, а представления заграничных авторов о нашей истории порой весьма схематичны и шаблонны (иногда просто враждебны), особенно повествование о таких узловых моментах, где не хватает доступных подлинных исторических документов. Поэтому каждый вдумчивый читатель на своем пути бесконечного процесса постижения истины должен помнить об этих субъективных моментах и пытаться сопоставлять прочитанные популярные исторические работы, в силу своих конкретных возможностей, с документальными материалами.

Однако вернемся к нашим событиям, посмотрим, как они описаны в некоторых исторических книгах. Попытаемся уточнить и восполнить недостающие фрагменты, а также совместно определить: где мифы, а где реальность.

Последующие празднества коронации (18 мая) омрачены были катастрофой на Ходынском поле. На этом обширном пространстве, служившем для парадов и учения войск, собралась толпа свыше полумиллиона человек, с вечера ждавшая назначенной на утро раздачи подарков - кружек с гербом и вензелями царской четы, а также гостинцев. Ночь прошла спокойно, но толпа все прибывала и прибывала. Около 6 часов утра (по словам очевидца) «толпа вскочила вдруг, как один человек, и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь… Задние ряды напирали на передние, кто падал, того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням. Катастрофа продолжалась всего 10–15 минут. Когда толпа опомнилась, было уже поздно» .

Во многих исторических работах (даже последних лет) эти печальные события были отражены в общих чертах: «По роковому стечению обстоятельств, последующие дни коронационного празднества были неожиданно омрачены известной катастрофой на Ходынском поле. Здесь на обширном пространстве собралась толпа свыше полумиллиона человек, ожидавшая обещанной раздачи коронационных подарков и гостинцев. Вследствие неожиданного количества собравшихся людей, полиция не сумела справиться с толпой, и в момент начала раздачи подарков произошла невероятная давка» . Через короткое время порядок был восстановлен, но было уже поздно. Погибших на месте и умерших в ближайшие дни, оказалось, по официальным данным, 1282 человека, раненых - несколько сот . (По другим данным - 1389 человек скончавшихся).

Даже в те времена далекой от нас эпохи можно было видеть разную оценку этой трагедии. Некоторые из общественных деятелей позднее говорили, что при коронации Людовика XVI во Франции или на торжествах королевы Виктории I в Англии в 1887 году погибло гораздо больше народа, чем на Ходынке, но эти события не подымали «на щит» и они никак не отразились на популярности «венценосцев». Нашим современникам можно вспомнить также многочисленные жертвы во время похорон «отца народов» И.В. Сталина в марте 1953 г., количество их до сих пор составляет государственную тайну. Таких примеров мировая история человечества знает немало. Однако это не может быть оправданием того, что случилось.

Программа народных торжественных празднеств в Москве предусматривала традиционную для самобытной Руси бесплатную раздачу царских гостинцев. Для этих целей, как и во время коронации императора Александра III, определили за Тверской заставой восточную часть обширного Ходынского поля, т. е. традиционное место народных гуляний и проведения парадов войск. На пространстве в один квадратный километр выстроили 150 буфетов и 10 павильонов для раздачи подарков и угощения. Проходы к ним ограждали заборы и рвы. Так было и в 1883 году (при коронации Александра III), тогда раздаточных палаток соорудили меньше, всего 100, и пришедших, в количестве около 200 тысяч человек, удалось обслужить без всяких происшествий. Коронационная комиссия, сформированная министром Императорского Двора графом И.И. Воронцовым-Дашковым, решила в 1896 году воспроизвести в точности то, что происходило тринадцатью годами ранее. Празднование для народа власти определили на 18 мая, которое должно было начаться раздачей праздничного хлеба, колбасы, сластей, пива, эмалированной кружки с символикой и полотенца, в которое все это было упаковано. В специальном павильоне, воздвигнутом на краю поля, к полудню должны были собраться высокие гости - министры, двор, иностранные гости; ожидался приезд царя и царицы. При появлении Государя на балконе этого павильона, обращенного к полю, должен был играть большой оркестр, а затем уже поднятый на мачте флаг возвестил бы о начале раздачи подарков.

«Народный праздник» планировалось по регламенту начать 18 мая, официально в полдень (с прибытием императора), но уже накануне, вечером 17-го, из прилегающих к Москве районов на Ходынку собралось не менее полумиллиона человек, а некоторые утверждали, что их было около 700 тыс. Все прибывали крестьяне из более отдаленных мест. Среди толпы было много женщин и детей. Все жаждали получить бесплатные гостинцы, которые, как «глаголила тысячеустая народная молва», представлялись необычайно щедрыми. Многие верили слухам и надеялись, что будут раздавать и деньги.

Вначале толпа вела себя довольно спокойно: кто-то грелся около костра на окраине, кто-то спал вповалку на земле, кто-то поддерживал себя водкой, некоторые пели и плясали. Порядок, однако, не нарушался: перейти запретную черту, отделявшую собравшихся от палаток, из которых планировалась выдача подарков, никто не смел. Но вскоре после полуночи (около 3 часов) тревожная атмосфера начала постепенно накаляться. Народ все прибывал, становилось все теснее и теснее, стали спасть своих детей, поднимая их над головами. Прошел ропот, что распорядители, как на Руси испокон веков водится, начали уже выдавать подарки «своим», и на всех не хватит. Огромная толпа необычайно заволновалась, загудела как встревоженный улей.

С рассветом началось то, что некоторые очевидцы потом назовут «светопреставлением». Все произошло внезапно и случайно: около шести часов утра кто-то, стоявший наверху ближайшей трибуны, махнул шапкой. Толпа приняла это за разрешающий сигнал и рванулась за линию к будкам. Народная стихия проявилась во всем своем ужасе. Полицию и казаков, в количестве примерно двухсот человек, смели в одно мгновение. Задние ряды напирали на передние, многие из которых падали, проваливались в ямы, а живые продолжали напирать под давлением народных масс и двигались по телам, не обращая внимания на крики, вопли и стоны, спасая себя.

Палатки трещали, а раздатчики в страхе выбрасывали в толпу узелки с подарками, чтобы избавиться от опасности быть раздавленными, что лишь усиливало неразбериху и сумятицу. К 7 часам удалось в какой-то мере справиться с давкой. Прибыли полицейские подкрепления и солдаты, толпа отступила и рассеялась, оставив после себя тела убитых и изувеченных. Как в итоге следствия судебно-медицинские эксперты установили, что в течение дня на Ходынском поле одни потерпевшие погибли от асфиксии, другие - от солнечного удара, а раздавлены были уже потом, будучи мертвыми. Беспечность московских властей, во главе которых был генерал-губернатор, дядя царя - великий князь Сергей Александрович, в итоге стоила жизни 1389 человекам (количество погибших, вероятно, превышало официально названное число). Эвакуация множества трупов, по свидетельству некоторых очевидцев, продолжалась до четырех часов второй половины дня.

Уже к 8 часам утра 18 мая к генерал-губернатору, великому князю Сергею Александровичу поступило сообщение о происшедшем. Первоначально полагали, что погибло около ста человек. Но вскоре стало вырисовываться ужасающее положение дел. Беспрерывно надрывался телефон с все новыми уточнениями. Вытребовали «для умиротворения» и оцепления два батальона из сводного полка великого князя Константина Константиновича. В половине десятого утра о несчастье доложили императору Николаю II, но скрыв истинное положение дел. Он был потрясен.

Император сам лично расспросил московского полицмейстера, но тот находился в шоке и ничего внятного сказать не мог. Дядя царя великий князь Сергей Александрович и министр Императорского двора граф И.И. Воронцов-Дашков более или менее вразумительно все объяснили. Но реальное положение (до конца еще не выясненное) лишь умножила печаль. Император отдал распоряжение провести тщательное расследование причин трагедии.

«В полдень царь и царица поехали на Ходынское поле. По дороге встретили подводы, на которых под рогожами просматривались тела погибших. Николай II остановил карету, вышел, поговорил с возчиками. Те ничего толком не знали, сказали лишь, что перевозят в Екатерининскую больницу убиенных» .

Первое официальное правительственное сообщение о трагическом происшествии было весьма кратким: «Сегодня, 18-го мая, задолго до начала народного праздника, толпа в несколько сот тысяч двинулась так стремительно к месту раздачи угощений на Ходынском поле, что стихийною силою своею смяла множество людей. Вскоре порядок был восстановлен, но, к крайнему прискорбию, последствием первого натиска толпы было немало жертв: до 10 часов пополудни погибших на Ходынском поле и скончавшихся от полученных увечий тысяча сто тридцать восемь (1138) человек. Его Императорское Величество, глубоко опечаленный совершившимся, повелел оказать пособие пострадавшим - выдать по тысяче рублей на каждую осиротевшую семью и расходы на похороны принять на Его счет» .

Как можно убедиться, император Николай II незамедлительно отозвался на случившуюся народную беду, но кардинально изменить уже ничего не мог.

На самом Ходынском поле к приезду Государя и Государыни почти ничто не напоминало о происшедшем. Торжественно развевались государственные флаги, радостная толпа кричала «ура» и многие подбрасывали вверх головные уборы, когда наконец увидели царя и царицу на балконе павильона. Оркестр непрестанно исполнял «Боже, Царя храни» и «Славься».

Вечером же по утвержденной заранее программе Николай II и Александра Федоровна присутствовали на бале, устроенном французским послом графом Густавом Монтебелло (1838–1907). По соображениям высокой политики категорически отказаться от официального раута царская чета не имела возможности.

Этот бал имел важную политическую подоплеку: демонстрацию союза между Россией и Францией. Молодой император Николай II уже знал, что в день его коронации Париж был украшен русскими флагами, там прошли дружеские демонстрации. Занятия во французских школах и лицеях в тот день отменили, солдаты получили увольнения, а чиновники раньше времени были отпущены по домам. Президент Феликс Фор и члены правительства присутствовали на торжественном богослужении в русском соборе Святого Александра Невского на рю Дарю в Париже .

Такого открытого выражения дружеских симпатий к Российской империи не наблюдалось в то время ни в одной другой стране мира. И вот теперь, что же, император должен отказаться от посещения приема и этим нанести обиду французским союзникам? Государь сначала хотел отменить визит, но его сановники уверили, что за границей этого не поймут, начнутся разные кривотолки по всему миру, которыми могут воспользоваться враги России. По соображениям международного престижа молодая царская чета решила сделать визит вежливости. Николай II с супругой Александрой Федоровной поехали к французскому послу Монтебелло, но оставались там недолго. Большой же бал у австрийского посла, который Берлин и Вена готовили в противовес французскому торжеству, намеченный программой на следующий день, был вообще отменен…

Однако то, что после трагической катастрофы все празднества не отменили совсем, потрясло многих. Считается, что такому повороту событий воспрепятствовал московский губернатор, великий князь Сергей Александрович, хотя сам Николай II хотел остановить торжества. Имеется свидетельство в воспоминаниях заметного чиновника Министерства Императорского Двора В.С. Кривенко (1854–1931), который в личной беседе предложил царскому духовнику отцу И.Л. Янышеву (1826–1910) настоять на отмене праздников. Протопресвитер не стал этого делать, сославшись на невозможность беспокоить Государя подобными заявлениями. «Я убежден, - писал много лет спустя в своих воспоминаниях В.С. Кривенко, - что именно вмешательство духовника подействовало бы и спасло бы Николая II от многого, что потянулось цепью за таким вызывающим пренебрежением к народному горю» .

В воспоминаниях графа С.Ю. Витте, в частности, приводится и другое мнение. Он пересказал высказывание китайского посланника Ли Хунчжана, который в беседе с великим князем искренно удивлялся, зачем вообще о происшествии на Ходынском поле доложили молодому императору: «Ну, у вас государственные деятели неопытные; вот когда я был генерал-губернатором, то у меня была чума и поумирали десятки тысяч людей, и я всегда писал богдыхану, что у нас все благополучно, никаких болезней нет, что все население находится в самом нормальном состоянии… Ну, скажите, пожалуйста, для чего я буду огорчать богдыхана сообщением, что у меня умирают люди? Если бы я был сановником вашего Государя, я, конечно, все от него скрыл бы. Для чего его бедного огорчать? Подумаешь, тысяча погибших…» . С.Ю. Витте по этому поводу в своих воспоминаниях скептически, с сарказмом, резюмировал: «Слава Богу, хоть от Китая мы все-таки ушли немножко вперед».

Многие газеты вскоре подробно описывали трагическое происшествие. Бесчисленные репортеры, в первую очередь либерального крыла, озадачились традиционным для России вопросом: кто виноват? Дело доходило порой до травли некоторых ответственных представителей властей предержащих. Вскоре эту волну подхватили радикалы и всех мастей нелегалы, особенно находившиеся в далекой эмиграции, получив такой веский аргумент в своей пропаганде и неожиданную помощь в борьбе против самодержавия. Им было всегда ясно: кто виноват. По традиционной формуле оппозиции: «Чем хуже, тем лучше!» они спешили дать ответ на вопрос: «Что делать?»

Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович хотел устраниться от всех неприятностей, т. к. по большому счету не чувствовал за собою прямой вины и записал в своем дневнике19 мая такую фразу: «Вчерашнюю катастрофу раздувают сильно возможно и враги, и друзья» .

Члены Императорской фамилии по-разному отнеслись к этому несчастью. Великий князь Александр Михайлович (1866–1933), находясь после Октябрьской революции в эмиграции, писал о Ходынской катастрофе по памяти и часто сгущая краски для красного словца: «Согласно программе празднеств, раздача подарков народу должна была иметь место в 11 час. утра на третий день коронационных торжеств. В течение ночи все увеличивавшиеся толпы московского люда собрались в узких улицах, которые прилегали к Ходынке. Их сдерживал только очень незначительный наряд полиции. Когда взошло солнце, не менее пятисот тысяч человек занимали сравнительно небольшое пространство и, проталкиваясь вперед, напирали на сотню растерявшихся казаков. В толпе вдруг возникло предположение, что правительство не рассчитывало на такой наплыв желающих получить подарки, а потому большинство вернется домой с пустыми руками.

Бледный рассвет осветил пирамиды жестяных кубков с императорскими орлами, которые были воздвигнуты на специально построенных деревянных подмостках.

В одну секунду казаки были смяты и толпа бросилась вперед.

Ради Бога, осторожнее, - кричал командовавший офицер, - там ямы…

Его жест был принят за приглашение. Вряд ли кто из присутствовавших знал, что Ходынское поле было местом учения саперного батальона. Те, кто были впереди, поняли свою роковую ошибку, но нужен был, по крайней мере, целый корпус, чтобы остановить этот безумный поток людей. Все они попадали в ямы, друг на друга, женщины прижимали к груди детей, мужчины отбивались и ругались.

Пять тысяч человек было убито, еще больше ранено и искалечено. В три часа дня мы поехали на Ходынку. По дороге нас встретили возы, нагруженные трупами. Трусливый градоначальник старался отвлечь внимание царя приветствиями толпы. Но каждое “ура” звучало в моих глазах как оскорбление. Мои братья не могли сдерживать своего негодования, и все мы единодушно требовали немедленной отставки великого князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств. Произошла тяжелая сцена. Старшее поколение великих князей всецело поддерживало московского генерал-губернатора.

Мой брат великий князь Николай Михайлович ответил дельной и ясной речью. Он объяснил весь ужас создавшегося положения. Он вызвал образы французских королей, которые танцевали в Версальском парке, не обращая внимания на приближавшуюся бурю. Он взывал к доброму сердцу молодого императора.

Помни, Ники, - закончил он, глядя Николаю II прямо в глаза, - кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании. Ты не в состоянии воскресить мертвых, но ты можешь проявить заботу об их семьях… Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую.

Вечером император Николай II присутствовал на большом балу, данном французским посланником. Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея [Александровича] заставляла иностранцев высказывать предположения, что Романовы лишились рассудка. Мы, четверо, покинули бальную залу в тот момент, когда начались танцы, и этим тяжко нарушили правила придворного этикета» .

Издатель газеты «Новое Время» оппозиционно настроенный А.С. Суворин (1834–1912) записал в своем дневнике с большой печалью об этом трагичном для России событии: «18 мая 1896 г. Сегодня при раздаче кружек и угощения задавлено, говорят, до 2000 человек. Трупы возили целый день, и народ сопровождал их. Место ухабистое, с ямами. Полиция явилась только в 9 ч., а народ стал собираться в 2. Бер (председатель особого установления по устройству коронационных народных зрелищ и празднеств, свитский генерал. - Н.Е. ) публиковал несколько раз о кружках, и в Москву в эту ночь по одной Московско-Курской дороге пришло более 25 000 человек. Что это была за толпа и за ужас! Раздававшие бросали вверх гостинцы, и публика ловила. Что за день, Боже мой! Одна баба говорит: “До 2000 надавили. Я видела мальчика лет 15, в красной рубашке. Лежит, сердечный”. Сзади мужик под 30: “Я бы мать высек, что она пускает таких детей. До 20 лет не надо пускать. Ишь, зарились на пустяк какой. Кружку эту через две недели можно купить за 15 коп.”. - “Кто же знал, что беда такая будет?” Было много детей. Их поднимали, и они спасались по головам и плечам. “Никого порядочного не видел. Все рабочие да подрядчики лежат”, - говорит молодой человек о задавленных. Справедливо говорят, что ничего не следовало раздавать народу. Теперь не старое время, когда толпа в 100 000 была в диковинку. Нынешняя толпа полумиллионная, и это должны были предвидеть. В 20 минут 4-го Государь и Государыня проехали обратно по Тверской, сопровождаемые криками. Сколько я мог заметить, враждебности в толпе не было заметно. Воронцов, министр двора, сам в 9 ч. дал знать Государю, что задавлено 200 человек, по слухам, и сам поехал на место, чтобы проверить. Говорили, что царь под влиянием этого несчастья не явится на народное гулянье. Но он был там. Я только что уезжал с Ходынки, около двух часов, когда он ехал к Петровскому дворцу. /…/

Что за сволочь это полицейское начальство и это чиновничество, которые ищут только отличиться. Где проезжает высшее общество, там приготовляют все места за два часа, за три часа, расставляют городовых непрерывной цепью, казаков и т. д., а о народе никто не думает. /…/

Сегодня как раз обед старшин в Петровском дворце. Гибель тысячей едва ли прибавит им аппетита. Несколько трупов привезли в часть, расположенную на Тверской площади, против дома генерал-губернатора. В Москве, по крайней мере, все просто делается: передавят, побьют и спокойно развозят при дневном свете, по частям. Сколько слез прольется в Москве и в деревнях. 2000 человек - ведь это битва редкая столько жертв уносит. В прошлое царствование ничего подобного не было. Дни коронации стояли серенькие, и царствование было серенькое, спокойное. Дни этой коронации ясные, светлые, жаркие. И царствование будет жаркое, наверное. Кто сгорит в нем и что сгорит? /…/

Камергеру Дурасову я сегодня напел резких речей, когда он сказал, что напрасно доложили Государю о погибших. Их - 1138. Завтра на Ваганьковском кладбище будет устроен морг и там будут разложены трупы для определения фамилий и проч.» .

Теперь обратимся к другим историческим источникам. В частности, по поводу Ходынской катастрофы император Николай II записал 18 мая 1896 г. в своем дневнике:

«До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10? ч. перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12? завтракали, и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование при этом печальном “народном празднике”. Собственно там ничего не было; смотрели из павильона на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка все время играла гимн и “Славься”.

Переехали к Петровскому, где у ворот приняли несколько депутаций и затем вошли во двор. Здесь был накрыт обед под четырьмя палатками для всех волостных старшин. Пришлось сказать им речь, а потом и собравшимся предводителям двор[янства]. Обойдя столы, уехали в Кремль. Обедали у Мама в 8 ч. Поехали на бал к Montebello (Монтебелло Луи-Густав, французский посол в России. - В.Х. ). Было очень красиво устроено, но жара стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 ч.» .

Московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович записал в этот день в дневнике: «18 мая. Утром ко мне [граф] Воронцов с известием, что на Ходынке народ прорвался на праздник и много подавленных - я послал туда Гадона узнать; сам должен был ехать к Ники - тут же Власовский - подтвердил тоже, но порядок водворен быстро. Ники сам его расспрашивал. В 2 ч. цари были в павильоне - энтузиазм громадный. Засим обед волостных старшин - речь Ники чудная и то же дворянству. Я в отчаянии от всего случившегося - около тысячи убитых и 400 раненых! Увы! Все падает на об[ер]-полицм[ейстера], когда распоряжалась там исключительно Корон[ационная] комиссия с Бером! Около? 11 ч. на бал франц[узского] посла Montebello великолепно устроено - цари ужинали. Жара 19’ в тени» .

В этот же день великий князь Константин Константинович сделал также подробную запись в своем дневнике:

«Сегодня утром я с дядей Карлом-Александром и его свитой (из русских при нем и его внуке состоял генерал-адъют[ант] князь Барклай де Толли Веймар[ский] и нашего полка флиг[ель]-адъют[ант] Кира Нарышкин) был на месте закладки памятника Александру II. Водил нас П.В. Жуковский.

Дома услыхал от людей, что будто ранним утром, когда на Ходынском поле, где в 2 часа должен был начаться народный праздник, раздавали народу от имени Государя кружки и посуду (кружек было заготовлено? миллиона), произошла страшная давка, и оказалось до 300 человек, задавленных до смерти. Тяжело было ехать к 2-м часам на народный праздник, зная, что уже до начала было столько несчастий. Перед самым нашим выездом мне дали знать по телефону, что 2 батальона моего сводного полка потребовано по дороге на Ходынское поле. По пути мы видели множество войск гвардейской кавалерии и пехоты; они становились шпалерами по Тверской. Сам я не видел, но мне говорили некоторые, между прочим Митя (брат К.Р., великий князь Дмитрий Константинович. - В.Х. ), что по дороге попадались навстречу пожарные с большими фургонами, переполненными трупами несчастных пострадавших.

На поле перед павильоном, выстроенным для Государя против Петровского дворца, собралось семьсот тысяч народу, т. е. более чем Наполеон привел с собою в Москву. Тут говорили, что погибших уже не 300, а около 1500. Когда Их Величества показались на балконе павильона, грянуло оглушительное “ура”. Это была торжественная, дух захватывающая минута. Огромный хор пел “Боже, Царя храни” и “Славься” при колокольном звоне и громе пушек. /…/

Вечером Их Величества и все мы были на балу у французского посла (угол Воздвиженки и Шереметьевского переулка, д[ом] графа А.Д. Шереметева). Французское правительство отпустило великолепную мебель и гобелены на украшение дома. Весь вечер проходил с кн[ягиней] С.Н. Голицыной и ужинал рядом с ней. Слышал от Витте, что из Государственного казначейства отпускается 300 000 рублей в помощь семьям, пострадавшим на народном празднике» .

Младший родной брат царя, великий князь Михаил Александрович (1878–1918) записал в этот день в дневнике:

Погода чудная. Утром в 9 ч. Андрей (великий князь Андрей Владимирович. - В.Х. ), Jiocha и я поехали в Нескучное. Там сели верхом и поехали к деревне, где видели домик, где в двенадцатом году гр. Кутузов имел военное совещание. Оттуда вернулись в Нескучное и оттуда в коляске как приехали [вернулись] в Кремль. После завтрака мы поехали на Ходынское поле, где был народный праздник. Когда Ники и Аликс приехали, то вся эта толпа в 700 000, которая стояла перед павильоном, стала кричать ура. После этого депутации, которые представлялись Ники три дня тому назад, завтракали в Петровском на дворе. Вернувшись в Кремль, мы вскоре пили чай. В 8 ч. был обед. Сегодня бал у французского посла. Все поехали. Я не поехал (слава Богу).

Сегодня случилось ужасное несчастие: народ собирался на Ходынское поле уже с вечера, и утром было около 700 000 народа и раздавленных было » .

Старшая сестра царя, великая княгиня Ксения Александровна (1875–1960) отмечала в дневнике о печальных событиях:

Кошмаричный день! Вчера уже с вечера целая масса народа валила со всех сторон на Ходынку - для сегодняшнего народного праздника - и сегодня рано утром вся эта толпа хлынула к месту раздачи угощения. От этой ужаснейшей давки и сильного натиска было раздавлено до смерти масса людей - в том числе, конечно, и дети! Говорят, что число убитых к вечеру уже доросло до 1400, но Ники донесли что 360, а раненых около 1000. Канавы и колодцы, конечно, способствовали гибели несчастных! Около 8 ч. утра удалось водворить некоторый порядок, и тут только увидели, что случилось! Говорят, что все поле было усеяно трупами убитых и до самого вечера находили тела. Что за кошмар ужасный! Конечно, только об этом и думали и говорили весь день. - Сидела немного у Мама утром. В это время мы еще ничего не знали, а перед завтраком д. Сергей и полицмейстер донесли об этом Ники. - Георгий [Михайлович] зашел к нам. Завтракали у Мама, как всегда /…/.

В? 3 ч. поехали в Петровское на праздник! Хорош праздник! - Пыль жестокая. В павильоне масса народа - все Августейшие особы! Внизу только одна огромная толпа и оркестр, и хор. 4 раза играли гимн, а потом “Славься” без конца! На душе было грустно и тяжело. Похороны были там, увозили еще фуру с убитыми! Ужас! Ура все-таки было чудное! Оттуда мы поехали домой, а Ники и Аликс отправились в Петровский двор[ец], где на дворе был устроен обед для старшин. Ники сказал им чудную речь, а также дворянству.

Дома чай пили с Папа Мишель (великий князь Михаил Николаевич. - В.Х. ), Георгием [Михайловичем], Настасией (великая княгиня Анастасия Михайловна. - В.Х. ) и Сергеем [Михайловичем]! Позже пошли к Мама. Присутствовали при ванне толстенькой [цесаревны] О[льги] Н[иколаевны]. - Она очень мила.

Обедали у Мама в 7-ом [часу] после чего пошла одеваться. В? 11-го [часа] поехали на бал к Montebello (в доме Шереметевых). Конечно, мы были расстроены и совсем не в подобающем расположении духа! Ники и Аликс хотели уехать через полчаса, но милые дядюшки (Сергей и Владимир) умоляли их остаться, сказав, что это только сентиментальность (“поменьше сентиментальности”) и сделает скверное впечатление! Вздор!

Бедные Н[ики] и А[ликс] были совсем грустные, конечно. Была масса цветов, очень красиво.

Гобелены во всех комнатах, но жара адская! Со всех так и лил пот! 1-й c.d. c Румынским, Nando. 2-й с Георгием [Михайловичем]. Потом чай. Мазурку просидела с Georgie. Много болтали и совсем не танцевали. Ники сидел рядом. Мои соседи Tino и Ernie. Сейчас же после уехали и легли в? 3 ч.» .

Вспоминая состоявшийся вечером 18 мая 1896 г. бал во французском посольстве, Б.А. Энгельгардт (1877–1962) писал, что «глядя на лицо Государя, видно было, насколько он угнетен случившимся. Вечером на балу… всем бросился в глаза напряженный разговор Государя с великим князем Сергеем Александровичем, который, в качестве генерал-губернатора Москвы, являлся ответственным за все происшедшее». Бал был великолепен, «танцы сменялись танцами, между прочим, одна кадриль была составлена почти исключительно из членов различных царствующих домов в Европе. Роскошные букеты живых цветов приносили корзинами, кроме того дамам раздавали красивые веера - все казалось прекрасно, но какой-то незримый гнет, какая-то тревога чувствовалась в залах, мешавшая нарядной толпе беззаботно отдаваться веселью» .

Начальник французского Генштаба генерал Р.Ш. Буадефр решил обратиться к русскому царю со словами сочувствия и напомнил, что несчастные случаи бывают везде - «”например, у нас во Франции во время коронации Людовика XVI…” Он не кончил… Он почувствовал полярный холод вокруг, и конец фразы застыл у него на языке», - так описал эту историю парижский журналист П. д’Альгейм .

Конечно, можно было вспомнить еще, что в Англии, в 1887 году, когда отмечали «золотой юбилей» - 50-летие вступления на престол королевы Виктории I, тоже случилась давка, и сотни людей погибли.

Однако там, в отличие от России, никто так огульно не ругал всю власть и не требовал сменить всех высших должностных лиц, целя в опоры «самодержавного строя», а это кампания в печати начинала набирать обороты по всему миру. В этой критике преуспели и многие члены большого Императорского Дома Романовых.

В воспоминаниях (на тот момент вице-губернатор Курской области, а позднее заместитель министра внутренних дел) генерала П.Г. Курлова (1860–1923) упоминается: «В чем же заключается вина в Ходынской катастрофе только что вступившего на престол молодого Государя Императора, который в дни священного Своего Коронования всей душой стремился слиться со своим народом, восторженно Его всюду встречавшим?

Ведь устройством народных празднеств на Ходынке заведовали специально назначенные для этого должностные лица, а во главе Московской администрации стоял родной дядя Государя великий князь Сергей Александрович, впоследствии зверски убитый. Ни у одного из близких к Государю не нашлось гражданского мужества доложить Ему в первую минуту всю правду о грандиозности несчастья. В головах этих людей господствовала столь присущая придворной сфере мысль о невозможности нарушения церемониала и стремление скрыть от Государя правду. Всякий, кто хотя немного знал Государя Императора, всегдашнею мыслью которого, повторяю, была отеческая забота о своих подданных, ни на миг не усомнится, что, знай Он правду, на Ходынке не звучала бы днем музыка, а уже утром Царь и народ благоговейно внимали бы трогательным песнопениям православной панихиды» .

Отзывы на произошедшее бедствие по всему миру были самые разные. В этой связи стоит отметить еще ряд эпизодов, которых на самом деле не было, но выдаются на сегодняшний день в некоторых произведениях историков и писателей за вполне реальные. На мой взгляд, это делается с единственной целью, негативно обличить, в частности, образ Николая II, а в целом всю Российскую империю. В упомянутой нами ранее книге известной английской писательницы Э. Тисдолл имеются такие строки о Ходынской катастрофе: «Когда порядок был восстановлен, в разных частях Ходынского поля лежало пять тысяч убитых и вдвое больше раненых.

Перепуганный обер-полицмейстер Москвы приказал очистить Ходынку до прибытия туда Императора. Затем ускакал с докладом к Великому Князю Сергею Александровичу.

Разбуженный полицейским чином, на которого возложил заботы о проведении празднества, Великий Князь вместе с ним отправился на Ходынское поле. Увидев масштабы трагедии, он, как ни в чем не бывало, заявил, что обратится к Императору и спросит, желает ли тот, чтобы празднества продолжались.

По мнению Вассили, при встрече Великого Князя с Императором первый утаил от него масштабы несчастья. Несомненно, его спокойный вид оказал воздействие на Николая II. Однако Сергей Александрович спросил, следует ли отменить торжества. Из этого Император мог бы заключить, что жертвы многочисленны.

Я не вижу причин, чтобы закрыть Ходынское поле из-за того, что там раздавили несколько человек, - заявил тот. - Когда собирается такая толпа, подобное неизбежно.

В комнате находилось несколько человек, слышавших слова Императора. Вскоре они стали известны всей России. Монархисты могли простить его за них по причине его неведения о том, что там произошло, но слова эти забыты не были.

Вскоре чиновникам, находившимся на Ходынском поле, стало ясно, что до прибытия туда Императора и Императрицы убрать все следы трагедии невозможно. Несколько сотен трупов были поспешно спрятаны под Императорским павильоном солдатами, и множество было положено обратно в канавы и закидано ветками и землей. Естественно, этого монархи не знали, заняв места под тентом павильона под жидкие аплодисменты гостей. Они также не знали, покидая Ходынку спустя несколько часов, что под ними была мертвецкая. Однако революционеры распустили слух по всей России, что якобы молодые Император и Императрица даже не поморщились, узнав, что сидят на трупах собственных подданных.

Вечером того же дня французский посол давал бал по случаю коронации. То было время, когда Франция старалась сблизиться с Россией. Ходили слухи, что это будет самый великолепный бал во время коронационных торжеств. Французский посол явился к Императору и предложил отменить бал ввиду известных обстоятельств.

Как и другие иностранцы, посол хорошо знал о разыгравшейся страшной трагедии. Иностранные гости чрезвычайно удивились тому, что Император и Императрица пришли на Ходынское поле, как на праздник. Еще большее изумление вызвало известие о том, что бал состоится.

Если даже Императору и не были известны все факты, то к этому времени он должен был быть более информированным, чем утром. Все остальные члены Императорской фамилии, похоже, знали все детали. Зять Императора, Сандро (Великий Князь Александр Михайлович), который был его близким другом, заявил, что сам он и его братья были настолько возмущены решением провести бал, что решили его бойкотировать. С целью соблюсти приличия они представились французскому послу в начале бала. Обменявшись парой слов с хозяином и хозяйкой бала и не попрощавшись с Императором и Императрицей, “Михайловичи” покинули здание посольства. Их протест не остался незамеченным. Еще больше удручал тот факт, что Император и Императрица танцевали все танцы» .

18 мая 1896 г. – неоднозначная дата в истории Российской империи. Этот день запомнился как праздник по случаю коронации императора Николая II – и как день скорби по сотням погибших в результате нелепого несчастного случая. «Трагедия на Ходынке» – так называют кровавую драму, разыгравшуюся на огромном поле в Москве.

В честь коронации императора Николая II в стране было объявлено 3 выходных дня, многие заключенные получили амнистию, злостным неплательщикам простили долги, а в Москве были запланированы массовые народные гуляния на Ходынском поле. В те времена оно находилось на окраине города, в праздничные дни это место часто использовали для народных гуляний, в остальное время поле было полигоном для учений воинских подразделений московского гарнизона. Поэтому поле было изрыто траншеями и рвами.

Коронация состоялась 14 мая, массовые гуляния назначили на 18 мая. Заранее всех известили о том, что на празднике будут раздавать подарки всем желающим. Поэтому люди начали собираться на поле еще глубокой ночью. К утру там было уже около 500 тысяч человек. Кто-то пустил слух, что раздавать будут чашки, наполненные серебром и золотом. На самом деле сувениры были очень простыми – пряники, орехи, конфеты и эмалированные кружки с императорским вензелем. Всего подготовили 400 тысяч подарочных наборов, желающих заполучить их оказалось намного больше.

Площадь поля была около 1 кв. км, на окраине поставили палатки, в которых планировали раздавать подарки. Палатки располагались очень неудачно – все в одном месте. Перед ними оставалась узкая площадка, отделенная от поля глубоким рвом, ставшим для многих непреодолимым препятствием. В организации праздника не предприняли необходимых мер предосторожности во избежание столпотворений. Ожидалось, что люди в порядке очереди с 10:00 начнут получать сувениры и в 14:00, к моменту прибытия царя, все товары постепенно раздадут.

Но уже на рассвете люди начали атаковать палатки. Испуганные артельщики бросали кульки в толпу, чтобы быстрее раздать все товары. В начавшейся панике и давке кто-то падал на землю, и его тут же затаптывали, кто-то задыхался от натиска обезумевшей толпы. Многие падали в рвы и траншеи, откуда подняться было уже невозможно.

О событиях на Ходынке доложили московскому начальству, и туда срочно направили поднятые по тревоге пехотные и казацкие подразделения, но они уже ничем не могли помочь. В жуткой давке всего за 20 минут были затоптаны сотни людей, количество погибших было, по разным сведениям, от 1300 до 1900 человек, еще столько же получили ранения разной степени тяжести.

Несмотря на трагедию, празднования не отменили. К 14:00 толпу разогнали, и запланированные мероприятия проходили своим чередом. Вечером они продолжились в Кремле, затем состоялся бал во французском посольстве. И хотя вины императора в случившемся не было, многие обвиняли его в том, что он своевременно не отреагировал на происшествие.

Давка на Ходынском поле

Вступление на престол Николая II ознаменовалось страшной трагедией, вошедшей в историю под названием «Ходынская трагедия» или «Ходынская давка»: во время народных гуляний погибло 1389 человек, а 1500 получили увечья. И это только официальные данные. Очевидцы трагедии называют другие цифры: 18 мая 1896 года на Ваганьковском кладбище было похоронено больше 6000 раздавленных людей…

Сразу после катастрофы в обществе появились разные версии случившегося, называли имена виновников, среди которых были и генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, и обер-полицмейстер полковник Власовский, и сам император Николай II, прозванный «Кровавым». Кто-то клеймил чиновников-разгильдяев, кто-то пытались доказать, что катастрофа на Ходынском поле – спланированная акция, ловушка для простого народа. Так у противников монархии появился еще один весомый аргумент против самодержавия. За долгие годы «Ходынка» обросла мифами. Тем более любопытно разобраться, что же в действительности произошло в те далекие майские дни.

Хронология Ходынской трагедии

Взошел на престол еще в 1894 г., после смерти своего отца . Неотложные дела, государственные и личные (свадьба с любимой невестой Алисой Гессен-Дармштадтской, в православии Александрой Федоровной), заставили царя отложить коронацию на полтора года.

В течении всего этого времени специальная комиссия занималась разработкой плана торжеств, на проведение которых было отпущено 60 млн рублей. Две праздничные недели включали в себя большое количество концертов, банкетов, балов. Украшали все, что только было можно, даже колокольня Ивана Великого и ее кресты были увешаны электрическими лампочками. В качестве одного из основных мероприятий предусматривалось народное гулянье на специально разукрашенном Ходынском поле, с угощением пивом и медом, царскими гостинцами.

Заготовили около 400 тыс. узелков из цветных платков, в каждый из которых завернули сайку, полфунта колбасы, пригоршню конфет и пряников, а также эмалированную кружку с царским вензелем и позолотой. Именно подарки стали своеобразным «камнем преткновения» – в народе о них распространялись небывалые слухи. Чем дальше от столицы, тем серьезней возрастала стоимость гостинца: крестьяне из отдаленных деревень Московской губернии были совершенно уверены в том, что каждой семье государь пожалует корову и лошадь. Впрочем, дармовые полфунта колбасы также многих устраивали. Таким образом, только ленивые не собирались в те дни на Ходынское поле.

Организаторы же позаботились только об устройстве праздничной площадки размером в квадратный километр, на которой были размещены качели, карусели, ларьки с вином и пивом, палатки с подарками. При составлении проекта гуляний абсолютно не учли, что Ходынское поле было местом дислоцирующихся в Москве войск. Там устраивали военные маневры и были вырыты окопы и траншеи. Поле было покрыто рвами, заброшенными колодцами и ямами, из которых брали песок.

Тверская-Ямская улица в дни коронации 1896 г.

Накануне катастрофы

Массовые гулянья были назначены на 18 мая. Но уже утром 17 мая количество людей, направлявшихся на Ходынку, было так велико, что местами они запруживали улицы, включая мостовые, и мешали проезду экипажей. С каждым часом приток возрастал – шли целыми семьями, несли на руках маленьких детей, шутили, пели песни. К 10 часам вечера скопление народа начало принимать угрожающие размеры, к 12 часам ночи можно было насчитать десятки тысяч, а через 2–3 часа – сотни тысяч. Народ все не переставал прибывать.

Давка

По свидетельству очевидцев, на огражденном поле собралось от 500 тыс. до полутора миллиона человек: «Над народною массой стоял густым туманом пар, мешавший различать на близком расстоянии лица. Находившиеся даже в первых рядах обливались потом и имели измученный вид». Давка была до такой степени сильной, что уже после трех часов ночи многие начали терять сознание и умирать от удушья. Ближайшие к проходам пострадавшие и трупы вытаскивались солдатами на внутреннюю площадь, отведенную для гулянья, а мертвецы, находившиеся в глубине толпы, продолжали «стоять» на своих местах, к ужасу соседей, напрасно пытавшихся отодвинуться от них, но, тем не менее, не пытавшихся покинуть торжество.

Повсюду раздавались крики и стоны, но народ не желал расходиться. 1800 полицейских, конечно, были не в состоянии повлиять на ситуацию, им оставалось лишь наблюдать за происходящим. Провезенные по городу в открытых повозках первые трупы 46 жертв (на них не было следов крови и насилия, так как все скончались от удушья) впечатления на народ не произвели: всем хотелось побывать на празднике, получить царский гостинец.

Для наведения порядка, в 5 часов утра было решено начать раздачу подарков. Артельщики, опасаясь, что их сметут вместе с палатками, начали кидать свертки в толпу. Многие бросались за кульками, падали и сразу оказывались втоптанными в землю напирающими со всех сторон соседями. Спустя 2 часа разнесся слух, что прибыли вагоны с дорогими подарками и началась их раздача, но гостинцы достанутся лишь тем, кто находится ближе к вагонам. Толпа ринулась к краю поля, где шла разгрузка.

Обессиленные люди падали во рвы и траншеи, сползали по насыпям, и по ним шли следующие. Сохранились свидетельства о том, что находившийся в толпе родственник фабриканта Морозова, когда его понесло на ямы, начал кричать, что даст 18 тыс. тому, кто его спасет. Однако помочь ему было нельзя – все зависело от стихийного движения огромного людского потока.

А тем временем на Ходынское поле прибывали ничего не подозревающие люди, многие из которых сразу же находили там свою смерть. Так, рабочие с фабрики Прохорова наткнулись на колодец, заложенный бревнами и засыпанный песком. Проходя, они раздвинули бревна, часть попросту проломилась под тяжестью людей, и сотни полетели в этот колодец. Их вытаскивали оттуда на протяжении трех недель, но всех не смогли достать – работа стала опасной из-за трупного запаха и постоянных осыпей стен колодца.

На Ходынском поле

А многие погибли, так и не добравшись до поля, где предполагалось гулянье. Вот как описал зрелище, представшее перед глазами 18 мая 1896 г., ординатор 2-й московской городской больницы Алексей Михайлович Остроухов:

«Страшная, однако, картина. Травы уже не видно; вся выбита, серо и пыльно. Здесь топтались сотни тысяч ног. Одни нетерпеливо стремились к гостинцам, другие топтались, будучи зажаты в тиски со всех сторон, бились от бессилия, ужаса и боли. В иных местах порой так тискали, что разрывалась одежда. И вот результат – груды тел по сто, по полтораста, груд меньше 50–60 трупов я не видел. На первых порах глаза не различали подробностей, а видели только ноги, руки, лица, подобие лиц, но все в таком положении, что нельзя было сразу ориентироваться, чьи эта или эти руки, чьи то ноги. Первое впечатление, что это все „хитровцы“, все в пыли, в клочьях. Вот черное платье, но серо-грязного цвета. Вот видно заголенное грязное бедро женщины, на другой ноге белье; но странно, хорошие высокие ботинки – роскошь, недоступная „хитровцам“…

Раскинулся худенький господин – лицо в пыли, борода набита песком, на жилетке золотая цепочка. Оказалось, что в дикой давке рвалось все; падавшие хватались за брюки стоявших, обрывали их, и в окоченевших руках несчастных оставался один какой-нибудь клок. Упавшего втаптывали в землю. Поэтому то многие трупы приняли вид оборванцев. Но почему же из груды трупов образовались отдельные кучи?.. Оказалось, что обезумевший народ, когда давка прекратилась, начал собирать трупы и сваливать их в кучи. При этом многие погибли, так как оживший, будучи сдавленный другими трупами, должен был задохнуться. А что многие были в обмороке, это видно из того, что я с тремя пожарными привел в чувство из этой груды 28 человек; ходили слухи, что оживали покойники в полицейских мертвецких…»

В течении всего дня 18 мая по Москве курсировали подводы, нагруженные трупами. Император узнал о произошедшем днем, но ничего не предпринял, решив не отменять коронационные торжества. Вслед за этим Николай II отправился на бал у французского посла Монтебелло. Естественно, он ничего изменить бы уже не смог, но его бездушное поведение было встречено общественностью с явным раздражением.

Последствия Ходынской трагедии

Николай II, чье официальное восшествие на престол было отмечено множеством человеческих жертв, с того времени начал именоваться в народе «Кровавым». Только на следующий день царь вместе с женой посетил пострадавших в больницах, а каждой семье, потерявшей родственника, велел выдать по 1000 рублей. Но для народа император от этого добрей не стал, его обвиняли в трагедии в первую очередь. Николай II не смог взять правильный тон по отношению к трагедии. А в своем дневнике накануне нового года он бесхитростно написал: «Дай Бог, чтобы следующий 1897 г. прошел так же благополучно, как этот».

Следствие

Следственную комиссию создали на следующий день. Впрочем, виновные в катастрофе всенародно так и не были названы. А ведь даже вдовствующая императрица требовала наказать градоначальника Москвы великого князя Сергея Александровича, которому высочайшим рескриптом была объявлена благодарность «за образцовую подготовку и проведение торжеств», тогда как москвичи присвоили ему титул «князя Ходынского». А обер-полицмейстера Москвы Власовского отправили на заслуженный отдых с пенсией 3 тыс. рублей в год. Так было «наказано» разгильдяйство ответственных.

«Кто виноват?»

Потрясенная российская общественность не получила ответ следственной комиссии на вопрос: «Кто виноват?» Да и невозможно на него ответить однозначно. Скорей всего, в произошедшем виновно роковое стечение обстоятельств. Неудачен был выбор места гулянья, не продуманы пути подхода людей к месту событий, и это при том, что организаторы уже изначально рассчитывали на 400 тыс. человек (число подарков).

Очень большое количество народа, привлеченного на праздник слухами, образовали неуправляемую толпу, которая, как известно, действует по своим законам (чему немало примеров и в мировой истории). Любопытен и тот факт, что среди алчущих получить бесплатное угощение и подарки были не только бедный рабочий люд и крестьяне, но и весьма обеспеченные граждане. Уж они могли бы и обойтись без «гостинцев». Но не удержались от «бесплатного сыра в мышеловке».

Так инстинкт толпы превратил праздничное гулянье в настоящую трагедию. Шок от случившегося мгновенно отразился в русской речи: вот уже больше ста лет в обиходе существует слово «ходынка», включенное в словари и объясняемое как «давка в толпе, сопровождающаяся увечьями и жертвами…»

И винить во всем Николая II оснований все же нет. К тому времени, как царь после коронации и перед балом заехал на Ходынское поле, здесь все уже было тщательно убрано, толпилась разодетая публика и огромный оркестр исполнял кантату в честь его восшествия на престол. «Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время играла гимн и „Славься“. Собственно, там ничего не было…»

Катастрофа на Ходынском поле

Паническая давка, случившаяся в Москве 18 (30) мая 1896 года в день народных гуляний по случаю коронации императора Николая II, получила название Ходынской катастрофы

Ходынское поле было достаточно большим (около одного квадратного километра), однако рядом с полем проходил овраг, а на самом поле было много промоин и ям. Служившее ранее учебным плацем для войск московского гарнизона, Ходынское поле ранее не использовалось для народных гуляний. По его периметру были построены временные «театры», эстрады, балаганы, лавки, в том числе 20 деревянных бараков для бесплатной раздачи водки и пива и 150 ларьков для раздачи бесплатных сувениров - подарочных кульков, в которых были разложены булки, куски вареной колбасы, пряники и фаянсовые кружки с портретом царя.

Помимо этого, устроители гуляний предполагали разбрасывать в толпе мелкие монеты с памятной надписью. Начало гулянья было назначено на 10 часов утра 18(30) мая, но уже с вечера 17(29) мая на поле стали прибывать со всей Москвы и окрестностей люди (зачастую семьями), привлеченные слухами о подарках и раздаче денег.

В пять часов утра 18 (30) мая толпа, жаждущая открытия буфетов, бараков и раздачи даров, в общей сложности насчитывала не менее 500 тысяч человек.
1800 полицейских не смогли сдержать толпы, когда по ней прокатился слух, что буфетчики раздают подарки среди «своих», и потому на всех подарков не хватит. Люди через ямы и канавы, которые по случаю праздника лишь прикрыли досками и присыпали песком, ринулись к временным деревянным строениям. Настилы, прикрывавшие колдобины, рухнули, люди падали в них, не успевая подняться: по ним уже бежала толпа.

Раздатчики, понимая, что народ может снести их лавки и ларьки, стали бросать кульки с едой прямо в толпу, что лишь усилило сутолоку. Сметенные людской волной полицейские ничего не могли сделать. Лишь после прибытия подкреплений толпы рассеялись, оставив на поле тела затоптанных и изувеченных людей.

О случившемся доложили великому князю Сергею Александровичу и императору Николаю II. Они не стали отменять свой праздничный обед в Петровском дворце (недалеко от Ходынского поля). В 12 часов дня императорский кортеж, едущий во дворец, встретил на дороге подводы с телами убитых и раненых, закрытые рогожами. На самом же Ходынском поле оставшиеся в живых приветствовали проезжающего императора криками «Ура!», оркестрами, исполнявшими «Боже, царя храни!» и «Славься!». Для аристократии празднества по случаю коронации продолжились вечером в Кремлевском дворце, а затем приемом у французского посла.

По официальным данным, на Ходынском поле погибли 1389 человек, 1500 получили увечья. Правительство старалось скрыть от общества масштабы случившегося, на каждую семью погибшего выделили по 1000 рублей, сирот определи в приюты, похороны провели за счет казны. На Ваганьковском кладбище сохранился памятник, посвященный жертвам Ходынской катастрофы.

Источник:
Фото с сайта: Wikipedia

Воспоминания Владимира Гиляровского

В 1896 году, перед коронационными торжествами, ко мне приехал М. А. Саблин и от имени редакции просил меня давать для газеты описания событий, связанных с торжествами.

Около двухсот русских и иностранных корреспондентов прибыло к этим дням в Москву, но я был единственный из всех проведший всю ночь в самом пекле катастрофы, среди многотысячной толпы, задыхавшейся и умиравшей на Ходынском поле.

Накануне народного праздника вечером, усталый от дневной корреспондентской работы, я прямо из редакции «Русских ведомостей» решил поехать в скаковой павильон на Ходынку и осмотреть оттуда картину поля, куда с полудня шел уже народ.

Днем я осматривал Ходынку, где готовился народный праздник. Поле застроено. Всюду эстрады для песенников и оркестров, столбы с развешанными призами, начиная от пары сапог и кончая самоваром, ряд бараков с бочками для пива и меда для дарового угощения, карусели, наскоро выстроенный огромный дощатый театр под управлением знаменитого М. В. Лентовского и актера Форкатия и, наконец, главный соблазн - сотни свеженьких деревянных будочек, разбросанных линиями и углами, откуда предполагалась раздача узелков с колбасой, пряниками, орехами, пирогов с мясом и дичью и коронационных кружек.

Хорошенькие эмалевые белые с золотом и гербом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ. И каждый шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку. Каменный царский павильон, единственное уцелевшее от бывшей на этом месте промышленной выставки здание, расцвеченное материями и флагами, господствовало над местностью. Рядом с ним уже совсем не праздничным желтым пятном зиял глубокий ров - место прежних выставок. Ров шириной сажен в тридцать, с обрывистыми берегами, отвесной стеной, где глиняной, где песчаной, с изрытым неровным дном, откуда долгое время брали песок и глину для нужд столицы. В длину этот ров по направлению к Ваганьковскому кладбищу тянулся сажен на сто. Ямы, ямы и ямы, кое-где поросшие травой, кое-где с уцелевшими голыми буграми. А справа к лагерю, над обрывистым берегом рва, почти рядом с краем ее, сверкали заманчиво на солнце ряды будочек с подарками.

Когда я вышел из Чернышевского переулка на Тверскую, она кишела гуляющими москвичами, а вереницы рабочего народа с окраин стремились по направлению к Тверской заставе. Извозчиков по Тверской не пускали. Я взял у Страстного лихача, надел ему на шляпу красный кучерский билет, выданный корреспондентам для проезда всюду, и через несколько минут, лавируя среди стремительных толп, был на скачках и сидел на балконе членского павильона, любуясь полем, шоссе и бульваром: все кишело народом. Гомон и дым стояли над полем.

Во рву горели костры, окруженные праздничным народом.
- До утра посидим, а там прямо к будкам, вот они, рядом!

Оставив павильон, я пошел на Ходынку мимо бегов, со стороны Ваганькова, думая сделать круг по всему полю и закончить его у шоссе. Поле было все полно народом, гулявшим, сидевшим на траве семейными группами, закусывая и выпивая. Ходили мороженщики, разносчики со сластями, с квасом, с лимонной водой в кувшинах. Ближе к кладбищу стояли телеги с поднятыми оглоблями и кормящейся лошадью - это подгородные гости. Шум, говор, песни. Веселье вовсю. Подбираясь к толпе, я взял от театра направо к шоссе и пошел по заброшенному полотну железной дороги, оставшейся от выставки: с нее было видно поле на далеком расстоянии. Оно тоже было полно народом. Потом полотно сразу оборвалось, и я сполз по песку насыпи в ров и как раз наткнулся на костер, за которым сидела компания и в том числе мой знакомый извозчик Тихон от «Славянского базара», с которым я часто ездил.

Пожалуйте рюмочку с нами, Владимир Алексеевич! - пригласил он меня, а другой его сосед уж и стаканчик подает. Выпили. Разговариваем. Я полез в карман за табакеркой. В другой, в третий… нет табакерки! И вспомнилось мне, что я забыл ее на столе в скаковом павильоне. И сразу все праздничное настроение рухнуло: ведь я с ней никогда не расстаюсь.
- Тихон, я ухожу, я табакерку забыл!

И, несмотря на уговоры, встал и повернул к скачкам.

Поле гудело на разные голоса. Белеет небо. Стало светать. Прямо к скачкам пройти было невозможно, все было забито, кругом море народа. Я двигался посредине рва, с трудом лавируя между сидящими и прибывающими новыми толпами со стороны скачек. Душно было и жарко. Иногда дым от костра прямо окутывал всего. Все, утомленные ожиданием, усталые, как-то стихли. Слышалась кое-где ругань и злобные окрики: «Куда лезешь! Чего толкаешься!» Я повернул направо по дну рва навстречу наплывавшему люду: все стремление у меня было - на скачки за табакеркой! Над нами встал туман.

Вдруг загудело. Сначала вдали, потом кругом меня. Сразу как-то… Визг, вопли, стоны. И все, кто мирно лежал и сидел на земле, испуганно вскочили на ноги и рванулись к противоположному краю рва, где над обрывом белели будки, крыши которых я только и видел за мельтешащимися головами. Я не бросился за народом, упирался и шел прочь от будок, к стороне скачек, навстречу безумной толпе, хлынувшей за сорвавшимися с мест в стремлении за кружками. Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против толпы. А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали тех, кто первый устремился к будкам. Прижали, а толпа сзади все плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную, спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор. Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит, ноги его на весу, не чуют земли… Вот она, смерть неминучая! И какая!

Ни ветерка. Над нами стоял полог зловонных испарений. Дышать нечем. Открываешь рот, пересохшие губы и язык ищут воздуха и влаги. Около нас мертво-тихо. Все молчат, только или стонут, или что-то шепчут. Может быть, молитву, может быть, проклятие, а сзади, откуда я пришел, непрерывный шум, вопли, ругань. Там, какая ни на есть,- все-таки жизнь. Может быть, предсмертная борьба, а здесь - тихая, скверная смерть в беспомощности. Я старался повернуть назад, туда, где шум, но не мог, скованный толпой. Наконец, повернулся. За мной возвышалось полотно той же самой дороги, и на нем кипела жизнь: снизу лезли на насыпь, стаскивали стоящих на ней, те падали на головы спаянных ниже, кусались, грызлись. Сверху снова падали, снова лезли, чтобы упасть; третий, четвертый слой на голову стоящих. Это было именно то самое место, где я сидел с извозчиком Тихоном и откуда ушел только потому, что вспомнил табакерку.

Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.

Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало. Я увидал только крыши будок, и вдруг одна куда-то исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали: «Дают!.. давай!.. дают!..» - и опять повторяется: «Ой, убили, ой, смерть пришла!..»

И ругань, неистовая ругань. Где-то почти рядом со мной глухо чмокнул револьверный выстрел, сейчас же другой, и ни звука, а нас все давили. Я окончательно терял сознание и изнемогал от жажды.

Вдруг ветерок, слабый утренний ветерок смахнул туман и открыл синее небо. Я сразу ожил, почувствовал свою силу, но что я мог сделать, впаянный в толпу мертвых и полуживых? Сзади себя я услышал ржание лошадей, ругань. Толпа двигалась и сжимала еще больше. А сзади чувствовалась жизнь, по крайней мере ругань и крики. Я напрягал силы, пробирался назад, толпа редела, меня ругали, толкали.

Оказалось, что десяток конных казаков разгонял налезавших сзади, прекращая доступ новым, прибывавшим с этой стороны. Казаки за шиворот растаскивали толпу и, так сказать, разбирали снаружи эту народную стену. Это понял народ и двинулся назад, спасая свою жизнь. Я бросился среди убегавших, которым было уже не до кружки и не до подарка, и, вырвавшись, упал около забора беговой аллеи. Я рвал траву и ел, это утоляло жажду, и я забылся. Сколько времени это продолжалось - не знаю. Когда пришел в себя, почувствовал, что лежу на камне. Полез в задний карман и нашел там табакерку… Я лежал на ней и думал - камень!
- К черту смерть! К черту Ходынка! Вот она где!

Я воскрес, смотрю на сверкающее солнце и сам не верю. Открываю, нюхаю. И всю усталость, весь ужас пережитого как рукой сняло. Я никогда и ничему так не радовался, как этой табакерке. Это был подарок моего отца.

«Береги на счастье», - сказал он мне, даря ее еще в 1878 году, когда я приехал к нему, вернувшись с турецкой войны. И это счастье я чувствовал.

В этот миг я думал только об одном - попасть домой, взять ванну и успокоить своих. Я забыл и газеты и корреспондентскую работу, мне противно было идти на Ходынку. Я бросился по аллее к шоссе мимо стремящихся туда и оттуда толп, галдевших, торопившихся. На мое счастье, из скаковой аллеи выезжал извозчик. Я вскочил на пролетку, и мы поехали по шоссе, кипящему народом. Извозчик мне что-то говорил, но я не понимал, с восторгом нюхал табак, а у Тверской заставы, увидав разносчика с апельсинами, остановил лошадь, схватил три апельсина, взяв деньги из промокшей насквозь от пота пачки новеньких кредиток. Съел сразу два апельсина, а третьим, разорвав пополам, вытер себе пылавшее лицо.

Навстречу громыхали пожарные фуры, шли наряды полиции.
В Столешниковом переулке, расплатившись с извозчиком, я тихо своим ключом отпер дверь квартиры, где все еще спали, и прямо - в ванную; напустил полную холодной воды, мылся, купался.

Несмотря на душистое мыло, все же чувствовалось зловоние. Мое разорванное, провонявшее пальто я спрятал в дрова, прошел в кабинет и через минуту уснул.
В девять часов утра я пил в семье чай и слушал рассказы об ужасах на Ходынке:
- Говорят, человек двести народу передавили! Я молчал.

Свежий и выспавшийся, я надел фрак со всеми регалиями, как надо было по обязанностям официального корреспондента, и в 10 часов утра пошел в редакцию. Подхожу к Тверской части и вижу брандмейстера, отдающего приказание пожарным, выехавшим на площадь на трех фурах, запряженных парами прекрасных желтопегих лошадей. Брандмейстер обращается ко мне:
- Поглядите, Владимир Алексеевич, последние пары посылаю!
И объяснил, что с Ходынки трупы возят.

Я вскочил на фуру без пальто, во фраке, в цилиндре, и помчался. Фуры громыхали по каменной мостовой. Народу полна Тверская.

Против фабрики Сиу, за заставой, повстречались две пожарные фуры, полные покойников. Из-под брезентов торчат руки, ноги и болтается ужасная голова.

Никогда не забыть это покрытое розовой пеной лицо с высунутым языком! Навстречу ехали такие же фуры.

По направлению к Москве плетется публика с узелками и кружками в руках: подарки получили!

У бегущих туда на лицах любопытство и тревога, у ползущих оттуда - ужас или безразличие.

Я соскочил с фуры: не пускают. Всемогущий корреспондентский билет дает право прохода. Я иду первым делом к наружной линии будок, которые на берегу рва, я их видел издали утром из-под насыпи. Две снесены, у одной сорвана крыша. А кругом - трупы… трупы…

Описывать выражение лиц, описывать подробности не буду. Трупов сотни. Лежат рядами, их берут пожарные и сваливают в фуры.

Ров, этот ужасный ров, эти страшные волчьи ямы полны трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, со скальпированной головой.

Многие сотни! А сколько еще было таких, кто не в силах был идти и умер по пути домой. Ведь после трупы находили на полях, в лесах, около дорог, за двадцать пять верст от Москвы, а сколько умерло в больницах и дома! Погиб и мой извозчик Тихон, как я узнал уже после.

Я сполз вниз по песчаному обрыву и пошел между трупами. В овраге они еще лежали, пока убирали только с краев. Народ в овраг не пускали. Около того места, где я стоял ночью, была толпа казаков, полиции и народа. Я подошел. Оказывается, здесь находился довольно глубокий колодец со времен выставки, забитый досками и засыпанный землей. Ночью от тяжести народа доски провалились, колодец набился доверху рухнувшими туда людьми из сплошной толпы, и когда наполнился телами, на нем уже стояли люди. Стояли и умирали. Всего было вынуто из колодца двадцать семь трупов. Между ними оказался один живой, которого только что перед моим приходом увели в балаган, где уже гремела музыка.

Праздник над трупами начался! В дальних будках еще раздавались подарки. Программа выполнялась: на эстраде пели хоры песенников и гремели оркестры.

У колодца я услыхал неудержимый смех. Вынутые трупы лежали передо мной, два в извозчичьих халатах, и одна хорошо одетая женщина с изуродованным лицом была на самом верху - лицо ногами измято. Сначала из колодца достали четверых мертвых, пятый был худощавый человек; оказался портной с Грачевки.

Живой этот! - кричит казак, бережно поднимая его кверху из колодца. Поднятый шевелил руками и ногами, глубоко вздохнул несколько раз, открыл глаза и прохрипел:
- Мне бы пивца, смерть пить хотца! И все расхохотались.
Когда мне это рассказывали, тоже хохотали.

Нашли офицера с простреленной головой. Тут же валялся револьвер казенного образца. Медицинский персонал ходил по полю и подавал помощь тем, у кого были признаки жизни. Их развозили по больницам, а трупы на Ваганьково и на другие кладбища.

В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу на набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.

На беду это! Не будет проку в этом царствовании! - самое яркое, что я слышал от старика наборщика. Никто не ответил на его слова, все испуганно замолчали… и перешли на другой разговор.

Метранпаж сказал:
- Надо подождать редактора!
- Наберем! Давай набирать! - закричали наборщики.
- В гранках редактор прочтет! - И десятки рук потянулись к метранпажу.
- Наберем! - И, разделив на куски, стали набирать. Я вернулся домой пешком - извозчиков не было - и, не рассказывая подробностей пережитого, лег спать. Проснулся на другое утро в 8 часов и стал готовиться к работе. Подали «Московские ведомости», «Московский листок». О катастрофе ничего не нашел. Значит, запретили! Собрался перед работой забежать в «Русские ведомости», взять на память грядущим поколениям гранки статьи, если успели набрать. Принесли наконец «Русские ведомости». Глазам не верю: ХОДЫНСКАЯ КАТАСТРОФА - крупное заглавие,- план катастрофы и подпись «В. Гиляровский». Домашние в ужасе смотрят на меня. Замерли и смотрят. А я, свежий, прекрасно выспавшийся, чувствую себя вполне нормально. Рассказываю о своем путешествии, прежде взяв слово, чтобы меня не ругали, так как - победителей не судят! А я чувствовал себя победителем!

Входят двое: русский, Редер, корреспондент австрийской газеты, а с ним японец, корреспондент токийской газеты. Меня интервьюируют. Японец с удивлением смотрит на меня, поражается, а Редер сообщает, что «Русские ведомости» арестованы и в редакции у газетчиков отбирают номера газеты.

Они уходят, я надеваю фрак и хочу идти. Звонок. Входят еще трое: мой знакомый, старый москвич Шютц, корреспондент какой-то венской газеты, другой, тоже знакомый, москвич, американец Смит, который мне представляет типичнейшего американского корреспондента газеты. Корреспондент ни слова по-русски, ему переводит Смит. Целый допрос. Каждое слово американец записывает.

На другой день Смит сказал, что американец послал телеграмму в 2 тысячи слов - всю мою статью, все, рассказанное мной.

Я бросился первым делом в редакцию. Там В. М. Соболевский и М. А. Саблин. Радостно меня встречают. Благодарят. На дворе шумят газетчики - получают газету для розницы, мне устраивают овацию.

Действительно,- говорит В. М. Соболевский,- газету, как только ее роздали для разноски подписчикам, явившаяся полиция хотела арестовать, но М. А. Саблин поехал к генерал-губернатору и узнал, что газету уже разрешили по приказанию свыше. Целый день допечатывали газету. Она была единственная с подробностями катастрофы.

В корреспондентском бюро меня тоже встретили овацией русские и иностранные корреспонденты. Интервьюировали, расспрашивали, осматривали, фотографировали. Художник Рубо зарисовал меня. Американцы и англичане ощупывали мои бицепсы и только тогда поверили, что все написанное - правда, что я мог вынести эту давку.