Как-то так сложилось, что я стала прихожанкой храма Святой Троицы на Грязех, где настоятелем является протоиерей Иоанн Каледа. Мне посчастливилось познакомиться со многими членами этой замечательной семьи - с матушкой Иулианией - настоятельницей Зачатьевского монастыря, с - настоятелем храма Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове, с Василием Глебовичем, врачом-психиатром и другими.
Отец Иоанн, продолжая дело отца, тоже несет бремя тюремного служения. А мы, его паства, помогаем ему в этом чем можем. Я много лет веду переписку с заключёнными. Жалею и молюсь о них. Среди узников особую «статью» составляют заключенные с пожизненным лишением свободы (ПЛС), бывшие смертники. Эти люди никогда больше не выйдут на свободу, не увидят своих близких, не похоронят родителей. Им суждено жить в суровейших условиях, в камерах с холодными голыми серыми стенами, где табуреты прибиты к полу, где еду подают в «кормушки» на специальной деревянной лопатке - таким терять нечего. Похоронят их здесь же, и на могиле не будет ни имени, ни фамилии, ни креста. Эти живые люди для мира уже мертвы. Но Господь по-иному судит, и дает им надежду на спасение, а нам через них - порой совершенно неожиданное утешение. Пример тому - письмо от пожизненно заключённого Вадима К., попавшее ко мне в день рождения отца Глеба Каледы.
Два года назад 2 декабря я ехала в Зачатьевский монастырь на панихиду и вечер памяти, посвящённый 90-летию со дня рождения отца Глеба. Какой-то голос настойчиво твердил мне, чтобы я заехала в свой храм проверить, есть ли письма от заключённых. Писем было несколько, одно из них - от Вадима. Я отрезала ножницами край конверта, и… в руку мне выпала фотография улыбающегося отца Глеба, а за ней - фото матушки Лидии, супруги отца Глеба, с дочерью - игуменией Иулианией - в её рабочем кабинете в монастыре. На душе стало радостно, и я подумала: «Ну вот, батюшка, я к тебе еду, а ты меня уже встречаешь! Спасибо за внимание».
В письме Вадим пояснял, что его нашла сама матушка Лидия после смерти отца Глеба. Она считала, что после смерти мужа не имеет права оставить заключённых, которых окормлял её супруг, она должна продолжать его дело. Эти фотографии высылала ему она, а Вадим посчитал, что мне они нужнее. Я повесила их на стену над моим столом в комнате тюремного служения при храме, как наглядное напоминание о послушании, которое я несу.
Пробежав глазами письмо, я убрала фотографии и письмо в конверт и отправилась в монастырь. В тот вечер на панихиду приехало много народа. Плечом к плечу стояли в белых одеяниях два брата-священника - отец Иоанн и отец Кирилл. Приехал отец Димитрий (Смирнов). Его появление вызвало лёгкое оживление и улыбки. Стоя за его спиной, я удивилась, как хорошо он поет всю панихиду по памяти. Незаметно вошёл в простом монашеском облачении, скромно прошел к окну и встал возле клироса, стараясь не привлекать к себе внимания. Мы молились, вспоминая отца Глеба, и на сердце было светлое, радостное чувство высокого торжества. Совсем не было печали.
Когда панихида закончилась, нас пригласили в трапезную. С правой стороны стоял портрет отца Глеба, с левой - его супруги. Незадолго до своей кончины, по благословению известного оптинского старца архимандрита Илия (Ноздрина), Лидия Владимировна, дочь священномученика Владимира Амбарцумова, приняла монашество. Её постригли с именем Георгия.
На стендах в трапезной были выложены личные вещи отца Глеба, его ордена и медали - ведь во время Великой Отечественной войны он был связистом, то есть всегда был на передовой.
Мне особенно запомнилось выступление бывшего начальника Бутырки Геннадия Николаевича Орешкина. К этому СИЗО у меня особое отношение. Мы ходим туда на православные праздники. Это и Покров, и Крещение, и Пасха. Посчастливилось мне попасть туда и на установку креста на куполе тюремного храма после 90-летнего перерыва. Но самым сильным впечатлением было посещение «шестого коридора» - коридора смертников, как его называли раньше. Теперь там содержатся заключенные, приговоренные к пожизненному лишению свободы.
Итак, Геннадий Николаевич Орешкин. Человек он сам по себе удивительный и достоин отдельного рассказа. В нём сочеталось, казалось бы, несовместимое - выпускник консерватории, он участвовал в мероприятиях по ликвидации национальных конфликтов. За его спиной Нагорный Карабах, Средняя Азия, Баку.
С чувством юмора он рассказывал о том, как однажды они с отцом Глебом решали, как на праздник Пасхи угостить заключенных. Отец Глеб попросил его покрасить яйца, но это было невозможно. В Бутырской тюрьме в то время содержалось 8 тысяч человек, спали в 3 смены. Как покрасишь такое количество яиц? Тогда отец Глеб предложил: «Ну, хорошо, не можешь яйца покрасить - давай пирожков напечём».
Какие пирожки? Где я столько духовок возьму? У меня пищеблок - и тот не работает.
В ответ прозвучало:
Я не знаю, что ты сделаешь, и как ты это сделаешь, но ты должен что-то придумать.
И Геннадий Николаевич придумал. Он обратился к одному знакомому бизнесмену из числа бывших «авторитетов», пригласив его к себе. Они, как полагается, выпили, обсудили это дело, а к празднику к СИЗО подъехала здоровая фура с «ножками Буша».
Прекрасная пасха была, - вспоминал Геннадий Николаевич, - крестным ходом шли, а потом заключённым вместо яиц по окорочку выдали. Только меня чуть с работы не выгнали. Кто-то доложил «наверх», оттуда позвонили и влепили мне строгий выговор. Сказали, что в стране голод, детей в садиках нечем кормить, а ты, мол, бандитов курами кормишь.
Он ушёл из жизни ровно через полгода - этот светлый мужественный человек, музыкант, посвятивший свою жизнь и силы служению ближним.
В конце вечера мы посмотрели новый фильм - «Коридор номер шесть», посвященный отцу Глебу. Потом всем гостям преподнесли в подарок новую книгу о нем. Воспользовавшись моментом, я взяла автографы у членов семьи и Геннадия Орешкина. Возвращаясь домой, я думала о том великом утешении, которое дает нам Господь: через молитву почувствовать, что ушедшие от нас близкие и дорогие нам люди рядом, что они помнят и любят нас.
Вскоре я получила письмо из ИК-1 в Мордовии от незнакомого человека. Оно не требует особых комментариев. Знакомьтесь: Саша Сидей .
Здравствуйте, уважаемая Лариса Сергеевна!
Пишет Вам осужденный к пожизненному заключению Александр. Я близкий знакомый Вадима. Он много рассказывал о Вас, а также давал читать Ваши заметки о путешествии по Сербии, Германии, Франции. Попросив разрешения у Вадима и с его согласия, я решил написать Вам, тем более, что побудило меня написать Вам - Ваше знакомство с семьей Калед. Но начну по порядку.
С первых строк хочу попросить Вашего снисхождения к моей неграмотности и к плохому почерку, простите, пожалуйста. А также примите этот полевой цветочек в знак нашего знакомства, пусть он порадует Ваше доброе сердечко и чистую душу. Этот цветочек вырос на нашей лужайке возле корпуса. Пусть он будет приветом из Сосновки! Примите поздравление со святым праздником Покрова Пресвятой Богородицы! Да поможет Она Вам на Вашем жизненном пути!
Знаком я с Вадимом с первых дней его пребывания здесь на ПЛС. Прожили мы с ним самые тяжелые дни в этих условиях около трех лет. Стал он для меня братом, родная душа. При мне он преобразился, крестился, стал жить с Богом. Удивительной и чистой он души человек. Он много мне дал в познании себя. Хотя я вернулся к Богу после «страны далеча» еще в 90-х гг., но видя его покаяние, видя его стремление к Богу, о многом задумался, пробудился от спячки. (…)
А я сюда в Сосновку приехал из Москвы, где шесть лет провел в Бутырской тюрьме на «шестом» коридоре в камере смертников. В 94-м году Господь свел меня с отцом Глебом Каледой в последние его посещения нас, «смертников».
Вы, дорогая Лариса Сергеевна, по своей духовности можете себе представить, чем для меня стал о. Глеб - именно образом Божьим, тем, пред которым я смог стать на колени и, как блудный сын, сказать: «Прости, Отец, Своего блудного сына». Хоть мы виделись с о. Глебом всего три раза, но он мой духовный отец, взявший на себя мое тяжкое бремя грехов.
Может, Вы читали его строки из беседы с м. Иулианией, или еще с кем-то, о том, что болезнь тяжелая, которой он болел, была следствием исповедей нас, «смертников». И это правда. Он многих из нас омыл, очистил и направил к Богу.
В каком смраде я жил, в каких клоаках вымазался, до какой степени опустился в бездну адову, только Богу известно, и отец Глеб не возгнушался, не отринул, хотя по-человечески такое вынести трудно.
О первой моей встрече с о. Глебом Вы можете прочитать в книге об о. Глебе, вышедшей к 85-летию под рубрикой «Письма к м. Лидии - воспоминание об о. Глебе». Последнее письмо - моё. В нем я пишу, как о. Глеб приходил к нам, не боясь нас, «матёрых преступников», которые попрали всё и вся - и Божеские, и человеческие законы, как он меня исповедал, а потом через пару дней причастил, как я видел его преображённым, когда сидел у ног его.
Помню, как он в последний раз приехал к нам на «скорой помощи» из больницы, чтобы навестить «своих смертников». Приехал просто навестить с гостинцами: привез пару бананов, зеленый лучок, пару яблок. Было это, кажется, в конце сентября. За месяц до операции и ухода ко Господу. Тяжело больной телом, он пришел к тяжело больным душой. Трудно описать те чувства, которыми наполнилась душа при его посещении тогда. Может, Вам покажутся дерзновенными мои строки, но было что-то родное в этой последней встрече с о. Глебом, - как отец он навестил в больнице своих детей. После ухода о. Глеба (он спешил вроде встретиться с начальником тюрьмы) я не выдержал, расцеловал продукты и расплакался.
Если я не ошибаюсь, то об уходе о. Глеба в мир иной нам сообщил в конце ноября Сережа Хализев. Он посещал вместе с о. Глебом Бутырку и рассказывал, как всё случилось, как прошли похороны, отпевание. Двоякие чувства обуревали наши души с этим печальным известием: горе, как естественное восприятие печальной вести, но и какое-то неведомое светлое чувство - надежда, вера. Что о. Глеб не оставил нас, он предстоит перед Богом и молится за нас. Наше неофитство базировалось тогда на основании, положенном о. Глебом, и мы «пылали» Верой и Надеждой на Бога, чувствовали присутствие Божие именно там, где по человеческой мерке его не может быть, там, где собраны воры, убийцы, насильники, приговоренные за свои злодеяния к смерти.
Может Вам, дорогая Лариса Сергеевна, покажется невероятным, но если меня сейчас спросить о моем счастливом времени жизни, я скажу, что там, на коридоре смертников, всё было как-то светло - и в душе, и вокруг, хотя я даю себе отчет, что нас окружали мрачные стены, отделанные «шубой». Вы, наверное, помните старые «хрущевские» дома, наружная побелка которых была покрыта цементной шершавостью, а сверху - известью. Вот такой «шершавостью», только более крупной, были покрыты наши стены внутри камеры, и называли её мы, да и строители в своем лексиконе - «шубой», а еще бетонное ложе и столик у возглавия. Да и «аура зловещая», как сказал один офицер из охраны на прогулке, беседуя с нами с «мостика», характеризуя наш коридор… А все же для меня милее в жизни нет времени, чем время тех лет. (…)
К отцу Глебу применительны слова апостола Павла: «Я насадил, Аполлос поливал, а возрастил Бог…» Отец Глеб насадил в нас веру, направил наш путь к Богу. После отца Глеба нас посещали и «поливали» такие столпы духовности, как о. Николай Ведерников и о. Николай Матвиенко, которые своей любовью, милосердием, пониманием наших исстрадавшихся душ, как чуткие врачи, «лечили» наши души. Я позволю такое сравнение: о. Глеб, как реаниматор, сделал срочную операцию, вскрыв гнойник в душах наших, и вычистил всю нечистоту греховности, а батюшки провели «послеоперационный период» - научили по-новому смотреть на мир, ходить в этом мире, выбирая чистые места. Как сказал о. Николай Матвиенко: «Вы здесь духовно, как монахи в келье, учитесь помнить о Боге». Слава Богу за все!
Я до сих пор чувствую присутствие и помощь о. Глеба, встаю и ложусь с ним. Всегда рядом его фотография, его обвораживающая, нежная, добрая и любящая улыбка. Своими словами помолюсь Господу: «Упокой Господи усопшего раба Твоего, протоиерея Глеба, и по его святым молитвам помилуй и благослови». Потом прошу о. Глеба о помощи, о прощении. Знаю, что недостоин называться сыном духовным, но верю в его отцовскую любовь.
Со мной здесь в камере живут еще три парня: Андрей, Игорь и Алексей. Андрей и Игорь тоже из Бутырки. Игорю не пришлось лично общаться с о. Глебом, а вот Андрей не раз общался с батюшкой. Кстати, часть его письма тоже напечатана в книге об о. Глебе. Андрюша из Оренбурга, и в письме это отражено в их диалоге.
(…) Так что о. Глеб невидимо до сих пор с нами, помогает нам преодолевать невзгоды этой арестантской жизни, ведет по пути к Богу и поддерживает мир между нами.
Мы втроем и ещё один парень уехали из Бутырки вместе 22 апреля 1999 г. сюда, в Сосновку. Примечателен был отъезд тем, что с утра о. Николай Матвиенко отслужил Пасхальную Божественную Литургию, и только мы причастились, и закончилась служба, как нас заказали на этап. По приезде сюда меня и Андрея поместили в одну двухместную камеру. Потом через четыре месяца заехал к нам Вадим, и так мы втроем прожили чуть больше трех лет. А Игорь жил с Лешей. Потом арестантские перипетии разводили нас и сводили. И вот в прошлом году, в августе, мы вчетвером соединились и живем вместе в четырехместной камере.
(…) Мне 44 года, Игорю - 52, Андрею - 47, Леше - 40. Живем, слава Богу, дружно. Все православные, по возможности исповедуемся и причащаемся у нашего батюшки Евгения. Он, кстати, знаком с о. Иоанном Каледой и, когда бывает в Москве, то посещает Ваш храм и о. Иоанна.
На территории нашей зоны в 2007 г. построили небольшой деревянный храм о пяти куполах. Освящен он был в январе 2008 г. в честь Святителя Николая Чудотворца. Финансировал строительство храма один бывший «авторитет» в уголовном мире, но пришедший к Богу, и теперь, как бизнесмен, строит храмы по зонам. Звать его Олег Калашников. Он снял несколько документальных фильмов о строительстве и освящении храмов в колониях, и о нашем храме. В этом фильме сняты Андрей и я. Дело в том, что мы вчетвером по возможности и силам немного участвовали в строительстве храма: шлифовали деревянные изделия перед их грунтовкой и покраской. И нас двоих «по выборному совету» пустили принять участие в освящении храма. Чувств души не опишешь, когда мы были там. И лучше не напишешь, как только словами послов святого Владимира: «не знаем, где мы были: на Небе или на земле…»
Отец Евгений, местный священник, перед тем, как посетить нас со Святыми Дарами, служит в этом храме. Примерно полтора года, как он нас посещает. Он живет здесь же, в Сосновке, и окормляет пару близлежащих зон. Слава Богу, раз в два месяца мы имеем возможность исповедоваться и причащаться. Просим Ваших святых молитв о нас, рабах Божьих, Андрее, Игоре, Алексее и Александре. (…)
Дай Бог Вам всего самого хорошего, чистого и прекрасного. С искренним уважением - Саша непутевый.
Да хранит Вас Бог!
Уже 2 года я переписываюсь с Сашей, и полюбила его за нежную, чуткую, открытую душу. Читая эти письма, постоянно примеряю всё к себе, к своей жизни. Благодарю Бога за знакомство с ним. И каждый раз, беря в руки такое письмо, вспоминаю отца Глеба и его удивительный, бесценный дар любви к этим людям. Вечная ему память!
Предыдущий Следующий
Смотри также
«Священника впервые я увидел в лагере»
Беседа с писателем Борисом Споровым
Прямо на вокзале меня арестовали, допрашивали там же. Потом вызвали в отдел госбезопасности: «Почему к вам заезжает этот, почему тот и тот?»
Протоиерей Глеб Каледа принадлежит к числу замечательных священников, имена которых вписаны в скорбную и одновре-менно победную историю нашей Церкви XX века. Успевший пройти и войну, и науч-ное поприще, доктор наук и тюремный свя-щенник, духовный писатель и замечатель-ный семьянин, отец Глеб навсегда останет-ся в памяти тех, кому Господь судил встре-тить его на своем жизненном пути.
Родился Глеб Александрович Каледа 2 декабря 1921 года в Петрограде, отцом его был Александр Васильевич Каледа, крупный экономист, в свое время окончивший Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать, Александра Романовна, происходила из дворянского рода Сульменевых, ее отец был царским генералом, воспитателем наследника сербского престола, будущего первого короля Сербии Александра.
По переезде в Москву в 1927 году у семьи установились тесные духовные связи с бывшими членами Христианского студенческого движения. В это время массовых гонений на Церковь небольшая квартира семьи превращается во временное пристанище для репрессированных священнослужителей и членов их семей, скрывающихся от властей или едущих в ссылки из ссылок. Первый духовный отец Глеба о. Владимир (Амбарцумов) (впоследствии он был прославлен как священномученик), протоиерей, настоятель храмов св. князя Владимира в Старых Садах и св. Николая у Соломенной Сторожки, был расстрелян 5 ноября 1937 года. Подростком Глеб, по просьбе о. Владимира Амбарцумова, разыскивал скрывавшихся в Подмосковье православных клириков, по возможности помогая им деньгами и продуктами.
В своей книге «Записки рядового» о. Глеб Каледа писал: «Отрочество не рисуется мне светлыми и легкими акварелями» В нем были и голод, и длинные очереди за хлебом, и долгие тайные разговоры родителей с друзьями на кухне, когда дети, они думали, спали.
Семьи, входившие в Христианский кружок дружили, помогали друг другу во всем, дружили и их дети. Глеб был дружен с сыном о. Владимира (Амбарцумова) –Евгением, его дочерью Лидией, (ставшей через много лет его женой), Сережей Шиком, сыном будущего священномученика о. Михаила (Шика), Натальей Квитко.
Детьми Глеб с братом Кириллом часто бегали играть на Ивановский проезд в семью Надеждиных, чей отец, священник о. Василий, в начале 30-го года скончался в лагере в Кеми.
Маленьким Глеб спрашивал мать: «Почему всех арестовывают, а нас не арестовывают?»
А мы недостойны пострадать за Христа, - отвечала мать
С детства он привыкал к конспирации. Мама, попросив его встретить на углу Новослободской улицы и Сущевского вала о. Владимира (Амбарцумова), строго наказывала ему не подходить к о. Владимиру под благословение, надо было соблюдать осторожность в поведении.
В ноябре 1933г умерла Александра Романовна, мама Глеба, ему было 12 лет. Он очень тяжело пережил смерть матери, они были очень близки друг другу, пришлось остаться в школе на второй год.
Потом арестовали о. Владимира Амбарцумова, и Глеб с Лидой часто ходили в приемную НКВД на Кузнецком мосту узнать, где он и что с ним. Все эти часы и дни Глеб всегда ждал Лиду неподалеку от приемной.
Началась война. Глеб дежурил в противопожарной охране и гасил по ночам зажигательные бомбы. В августе 1941 года Глеб был призван в армию. На Урале он проходил подготовку на курсах связистов.
Глеб в качестве связиста был участником сражений на Волховском фронте, под Сталинградом, Курском, в Восточной Пруссии, участвовал в освобождении Белоруссии, день Победы встретил недалеко от Гданьска. Позже воспоминания о своей жизни он назвал «Записками рядового», так как «рядовым я прошел войну, позже стал рядовым научным работником, в конце жизни – мелким синодальным чиновником и рядовым священником Русской Православной Церкви».
Во время войны Глеб учился.Он всегда носил с собой учебники, заочно окончил курсы немецкого языка. Затем он поступил на заочное отделение Института цветных металлов. Друзья все время посылали ему на фронт учебники. Сначало начальство не одобряло его занятий, (у него и так была тяжелая поклажа – радиостанция), а потом с этим смирилось. И к концу войны даже бывало так, что кто-то из начальства подходил к нему и говорил: «Глеб, тебе надо заниматься!»
30 марта 1945 года погиб на фронте брат Глеба Кирилл Каледа, ведя в бой свое подразделение. Кирилл погиб в своем первом бою, попав на минное поле. Сохранилось его письмо, где он так героически стремился в бой. Глеб его охлаждал и писал, что все далеко не так романтично, что война - это сырость, грязь, мокрые окопы и кровь – « отдай свою душу в руки Господа и доверься ему, и все будет хорошо».
Вскоре после окончания войны Лидия получила от Глеба открытку, на ней весна, улица, цветущие деревья. В ней было написано: « Лидочка, с миром! Окончание войны совпало с Красной Горкой, словно Он восстал, чтобы сказать: «Мир вам!» Это совпадение как-то очень… Ты понимаешь меня, ибо, вероятно, переживаешь то же. Радуйтесь празднику Неба и празднику Родины. Пусть будет весна – весной. Целую, твой брат Глеб.
Война окончилась.
В июне 1945 года Институт цветных металлов вызвал Глеба на сессию. Его отпустили из армии. Но заниматься ему было трудно, часто болела голова, он был очень утомлен войной и всем пережитым. Глеба положили в больницу. Врачи понимали, что война окончена и освободили его от армии. Так Глеб остался в Москве.
Поступать в Институт цветных металлов Глеб передумал, он поступил в Московский геологоразведочный институт (МГРИ), где его приняли без всяких экзаменов.
Он с увлечением и очень успешно занимался в институте, летом обыкновенно уезжал в экспедиции в Среднюю Азию. Выбор этого региона для исследований был связан с тем, что в Ташкенте служил его духовник отец Иоанн (Вендланд), который был секретарем епископа Гурия (Егорова). С архимандритом Иоанном Глеб познакомился в Троице-Сергиевой Лавре. Приемная мать Глеба представила Глеба наместнику ТСЛ архимандриту Гурию, которого она знала по Петербургу, где занималась у него на богословских курсах. А архимандрит Гурий передал его архимандриту Иоанну(Вендланду), который по светскому образованию был геологом.
В 1946г архимандрит Гурий был посвящен в епископы и отправлен в Ташкент вместе с архимандритом Иоанном. Таким образом планы Глеба работать на севере изменились. Он решил, что будет работать на юге, чтобы видеться со своими духовными руководителями.
Глеб хорошо учился, уже на втором и третьем курсе он получал сталинскую стипендию, 800 рублей, по тем временам очень большие деньги. Причем и преподаватели и студенты, все решили, что именно он должен получать эту стипендию. Но секретарь комсомольской организации был против. Он заявил, что даже если Глеб прошел войну, но не был ни пионером, ни комсомольцем, то за этим что-то стоит. Но общественность все-таки победила, и Глеб получал сталинскую стипендию. Он много и регулярно помогал и своей семье, и семьям своих друзей.
Глеб и Лидия всегда были самыми близкими друзьями. Об этом можно судить по письмам, которых сохранилась в семье целая коробка. Вот одно из этих писем.
« Я помню наше условие. На днях стал читать, как открылось. Это была 14 гл. Мрк. И.Х. сам показал нам, как мы должны молиться: «Авва, Отче! Все возможно тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего Я хочу, но чего Ты». Это образ молитвы для всякого христианина в решительные минуты его жизни, в моменты крутых поворотов его судьбы. Обрати внимание, это место открылось само. Если можно, то я не поеду на фронт. Да будет воля Отца! Человек наделен в известных пределах свободной волей. Это и ответственность большая (иногда даже страшная), и счастье.
В театре крови я буду являться одним из важнейших винтиков (радист, через которого проходят все команды) машины убийства (скажи, где правые, где виноватые?) Смерть. Нам, простым людям, конечно, хочется жить, особенно молодежи, но разве так уж важно долго жить? Разве смерть близкого человека, тяжело переживаемая нами, не открывает нам дверь в другой мир? Помнишь, кн.Марья и Наташа, когда умер кн.Андрей, плакали не от горя, а от умиления перед простым и торжественным таинством смерти. Первые христиане на похоронах одевались в голубое как символ вечности»
Другое письмо: «Нам надо отдать себя Его воле – и только. Что нам опасность? Разве наш дом здесь? Разве не мы поем: не убоимся ужасов в ночи, стрелы летящей днем? Неужели и здесь мы далеки от слов: Падут тысячи и тьма одесную тебе? О, как все это справедливо! На войне личным опытом это постигнуто.
У меня есть глубокое ощущение, что лично мне не нужны ровики, ибо то, что будет со мною, совершенно не зависит от них. Оно очень глубоко и прочно. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты? И в этом чувстве нет и капли моей личной заслуги.»
У него была совершенно твердая вера, поэтому, как писала впоследствии его жена, он и остался жив, пройдя всю войну, и попадая в такие тяжелые обстоятельства, когда другие, даже офицеры, удивлялись, каким чудом он остался жив.
Долгие годы Глеб и Лидия были самыми большими друзьями, не помышляя о женитьбе. В доме Амбарцумовых он бывал очень часто. В конце 1949 года он отправил письмо своему духовному отцу арх.Иоанну (Вендланду) , в котором спрашивал его благословения, что ему делать после окончания института, стать ли монахом или жениться.
« В такой давней, прочной и все растущей дружбе можно видеть промысел Божий и благословение Божие… а на вопрос: можешь ли ты быть монахом? – приходится дать такой ответ: монахом ты мог бы быть, но твоя жизнь сложилась так, что это невыполнимо.
Тебя тянет пойти на церковное служение в некотором далеком будущем?
Дай Бог! Лида этому не помешает.»
Глеб и Лидия съездили вместе к преподобному Сергию и на Ваганьковское кладбище, на могилы к их мамам. Так они стали женихом и невестой.
Расписались они 5 апреля 1951года, расписались и разошлись, не придавая этому никакого значения. Жить им было негде. Венчание все время откладывалось, потому что Глеб хотел окончить диплом, а он ко всему, что он делал, относился очень основательно.
Венчались в последнюю пятницу перед Вознесением, 1 июня 1951 года. После венчания уехали в Сергиев Посад. Никакого особо пышного стола не было, да они и не хотели устраивать такой стол, венчались при закрытых дверях, присутствующих было очень мало.Они поженились, зная друг друга уже 20 лет.
Вскоре после венчания молодые уехали в экспедицию в Ташкент. Это было их свадебным путешествием. Их первым отдельным жильем была палатка.
И началась жизнь, полная бытовых трудностей, съемных комнат, дач. Рождались дети один за другим. Через год после свадьбы родился Сергей, в 1954 году – Иван. Через полгода Глеб блестяще защитил кандидатскую диссертацию и уехал в экспедицию. Лидия осталась одна с двумя детьми.
В своей книге о семье «Домашняя церковь» о. Глеб впоследствии писал: « Супруги-христиане должны быть готовы, несмотря на все трудности, строить христианские семьи, помня, что на каждого ребенка Бог посылает помощь по вере родителей. Многодетность семьи – одна из форм распространения христианства.
А родителям следует носить своих детей на раменах молитв, как друзья несли расслабленного к ногам Иисуса, и Он, видя их веру, исцелил его.»
И не было никакого расхождения между словами этой книги и созиданием собственной семьи о. Глеба и матушки Лидии.
В августе 1955 года родилась Александра, в это время они жили в очень холодном доме. Пол всегда был очень холодный. Зимой, когда Лидия стирала, таз с пеленками примерзал к полу. На учет по жилью их никак не ставили, так как у них получалось больше трех метров на человека.
В июле 1958 года родился Кирилл, в апреле 1961 года - Маша, в марте 1963 года – Василий. После его рождения семью все-таки поставили на учет.
Глеб по-прежнему уезжал в экспедиции, иногда даже на пять месяцев, а Лидия с детьми ждали его.
В июле 1966 года им предложили 5-комнатную квартиру, в которой семья и сейчас живет. Тогда, после съемных комнат, это, конечно, была большая радость для них.
Вскоре после рождения Василия Глеб Александрович стал начальником литологического отдела ВНИГНИ (Всесоюзного научно-исследовательского геологоразведочного нефтяного института). На этой работе ему тоже приходилось ездить в командировки, правда, не такие длинные. Во все экспедиции Глеб Александрович неизменно брал с собой Евангелие и записную книжку, в которой Лидия Владимировна написала ему последование вечерни и утрени (какие псалмы читать и т.д.) , а в другой половине записной книжки были службы по гласам. И Глеб Александрович, где бы он не находился, неизменно в субботу и воскресенье вычитывал сколько можно, никогда не забывал праздников.
Шли годы. В 1957году арх.Иоанн (Вендланд) был послан в Дамаск, в Антиохию, потом в Берлин, а в 1962 году в Северную Америку. Их духовная связь временно прекратилась.
Но в 1967 году уже митрополит Иоанн вернулся в Россию и занял Ярославскую кафедру. Он купил себе половину дома в Переславле-Залесском, чтобы быть где-то прописанным. И с того времени Глеб Александрович стал регулярно бывать в Переславле-Залесском и останавливаться в епархиальном доме.
В 1972 году Владыка неожиданно попросил Глеба Александровича нарисовать план их квартиры и увидел, что у них есть комната, которая не граничит с соседними квартирами. После этого он предложил Глебу Александровичу принять тайное священство. Глеб Александрович сказал, что он недостоин. Владыка сказал, что достойных нет, и в день Трех Святителей, 12 февраля 1972 года, Глеб Александрович был тайно посвящен в диаконы в церкви епархиального дома, а 19 марта владыка рукоположил Глеба Александровича в пресвитера в Никольском храме, бывшем тогда кафедральным собором Ярославля. Это не катакомбная церковь, это церковь наша, Московской Патриархии. Отец Глеб поминал митрополита Иоанна как правящего архиерея и святейшего Патриарха, здравствовавшего тогда патриарха Пимена.
Когда владыка Иоанн предложил Глебу Александровичу принять священство, первое условие, которое он поставил перед ним – согласие супруги. И отец Глеб теперь уже, стал служить Церкви, совершать службы, принимать своих духовных детей с согласия своей супруги и с участием всей семьи, всех, тогда уже шестерых детей.
Сначала о том, что папа стал священником, сказали только старшим детям. В Лазареву субботу они совершили первую Литургию.
Перед этим нужно было все организовать, то есть из ничего сделать храм. Матушка Лидия сшила полотняный подризник, как длинную ночную рубашку. Он всегда лежал среди белья. Потом из полосок ткани сделали епитрахиль. Фелони не было, был большой плат, который застегивался спереди английской булавкой, сзади пришивался крест, и получалась фелонь. Слава Богу, нашелся большой фужер, который стал Чашей; другой фужер стал дискосом. Окна кабинета завесили очень плотно, по краям стола и тумбочки положили тома докторской диссертации о.Глеба, на них полотенца и поставили иконы. Получился маленький алтарь. Для Престола был куплен большой этюдник.
Храм решили освятить в честь Всех святых, в земле Российской просиявших. На престольный праздник обязательно служили всенощную и по очереди читали канон русским святым.
Начались домашние богослужения, началось священническое служение о. Глеба.
Практически служили каждое воскресенье. В будни отец Глеб вечером возвращался с работы (он продолжал работать), к нему приезжали люди, они ужинали, и до 11 – исповедь. Увеличивалось число духовных детей о. Глеба.
При таком напряженном графике работы в 1981 году о. Глеб защищает докторскую диссертацию, в 1982 году ему присвоено звание профессора.
19 августа 1990 года о. Глеб подал прошение Патриарху, и 1 октября о. Глеба известили, что Святейший признал его священство, очень положительно отнесся к его прошению выйти на открытое служение. Для практики его послали служить в храм Илии Обыденного.
Окончательно из ВНИГНИ отец Глеб ушел в январе 1992 года, хотя директор даже предложил ему совмещать священническое служение с научной деятельностью, но он от этого отказался, стремясь полностью отдать себя новому служению.
Протоиерей Владимир Воробьев вспоминает об отце Глебе:
Познакомиться с отцом Глебом Бог при-вел меня около 40 лет назад, но близкое об-щение началось примерно с 1988-1989 гг., когда мы с собратьями-священниками ста-ли организовывать лектории в разных клу-бах Москвы. После открытия годового лек-тория в Центральном доме культуры желез-нодорожников к нам присоеди-нился отец Глеб. Он с замечательно живым интересом читал лекции, отвечал на во-просы, беседовал со слушателями. Мне бы-ло известно, что отец Глеб – тайный свя-щенник, и легализовать свое священство ему не удавалось.
Мы просили Святейшего Патриарха Алексия о назначении отца Глеба в Спас-ский храм Андроникова монастыря, но это не получилось. В конце 1990 г. по инициа-тиве игумена Иоанна (Экономцева) и под его руководством был учрежден Союз православных братств. Союз был разделен на 15 секторов, и все участники должны были записаться в какой-либо сектор. Мы вошли в образовательный сектор и организовали на его базе катехизаторские курсы. Ректо-ром решили выбрать отца Глеба, чтобы по-мочь ему легализоваться.
6 февраля 1991 г. начались занятия на наших курсах. Записались примерно 300 человек, энтузиазм у преподавателей и студентов был огромный, курсы сразу приоб-рели широкую известность, а отец Глеб, ставший близким помощником игумена Иоанна (Экономцева), скоро был принят в клир и назначен служить в родной ему храм Ильи Обыденного.
Игумен Иоанн скоро понял, что только два сектора по-на-стоящему перспективны, и предложил Свя-тейшему Патриарху Алексию учредить два новых Синодальных отдела. Во главе Отде-ла благотворительности был поставлен ар-хиепископ Солнечногорский Сергий, а во главе Отдела религиозного образования и катехизации - игумен Иоанн. Новый отдел располагался в Высоко-Петровском монас-тыре, в нем были запланированы пять сек-торов, и возглавить главный - сектор ре-лигиозного образования - пришлось отцу Глебу. Его деятельность успешно развива-лась, и на учебном совете курсов, состояв-шемся 29 мая 1991 г., он попросил его пере-избрать, так как совмещать все свои долж-ности он уже не мог - 2 декабря отцу Глебу исполнялось 70 лет.
Отец Глеб с грустью оставлял свое рек-торское послушание, но работа в отделе, чтение лекций по научной апологетике и служение в храме полностью поглощали его силы. Видимо, болезнь уже подтачивала его.
Осенью 1991 г. на курсы набрали еще 300 человек, и стало ясно, что можно от-крывать Богословский институт. Было по-лучено благословение Святейшего Патри-арха Алексия, и 12 марта 1992 г. был зарегистрирован первый устав Богословского ин-ститута. Новый Православный Свято-Тихо-новский богословский институт входил в подчинение Отдела религиозного образо-вания и катехизации, так что отец Глеб был нашим прямым начальником. С отцом Гле-бом мы теперь встречались в отделе, засе-дали на ученых советах.
Дважды я был у не-го дома, помню его теплые беседы. Вместе с отцом Глебом мне довелось летать в ко-мандировку в Новосибирск на конферен-цию. В гостинице по вечерам мы обсужда-ли разные проблемы: как развивать духов-ное образование, как воспитывать студен-тов, обменивались мнениями о предпола-гаемой канонизации Царственных муче-ников.
В Москве один или два раза я был у отца Глеба в Бутырской тюрьме, работа в которой, кажется, больше всего в послед-нее время притягивала его доброе сердце. Теперь он служил в Сергиевской трапезной церкви Высоко-Петровского монастыря и в тюремном Покровском храме.
Отец Глеб был замечательным духовни-ком - мне один раз довелось исповедо-ваться у него. Его очень любили и почитали заключенные, своей верой и любовью он умел расположить к покаянию даже зако-ренелых преступников. Вера его была пламенной, он целиком отдавался тому, что де-лал. Большую часть жизни ему пришлось заниматься наукой, а последние свои годы он все свое трепетное сердце, все время и силы посвятил служению Богу и Церкви.8 мая 1994 г., в неделю Антипасхи, семьи Калед и Амбарцумовых получили известие о том, что имя Владимира Амбарцумова есть в списке расстрелянных в Бутово. И уже очень больной и слабый о. Глеб садится в машину и едет в Бутово, и, так как в будни туда не пускали, отслужил панихиду рядом с полигоном. И о. Глеб, и его семья переживали это известие как очень большое событие.
8 июня 1994 г. на Литургии после освя-щения институтского храма Живоначальной Троицы на Пятницкой улице Святей-ший Патриарх Алексий возвел отца Глеба в сан протоиерея. К этому времени он про-служил в священном сане уже более 20 лет. Вскоре его положили в больницу.
В больнице отец Глеб был таким же, как всегда, - спокойным, собранным, погру-женным в молитву и мысли о служении Церкви, как будто он не знал о своем смер-тельном диагнозе. Отец Глеб не жаловался на свои страдания и о болезни говорил ма-ло.
Однажды, когда он еще мог выходить на прогулку, мы с ним ходили смотреть, как восстанавливается храм во имя иконы Божией Матери «Отрада и утешение» за Бот-кинской больницей. По дороге он, как все-гда, живо расспрашивал о новостях в Свято-Тихоновском институте, делился своими мыслями и наблюдениями.
Потом я видел отца Глеба только в постели, когда он тяже-ло страдал. Но ни тени жалости к себе или уныния не видно было в его душе. Серьезно и мужественно готовился он к смерти, как на фронте, твердо, с молитвой и верой шел навстречу зову Божию. Кончина отца Глеба 1 ноября 1994 г. воспринималась как свет-лая и благодатная победа, увенчавшая его трудный жизненный подвиг.
Среди его богословских работ - статьи по апологетике, православному воспитанию и образованию, печатавшиеся в "Журнале Московской Патриархии", журналах "Альфа и Омега", "Православная беседа", "Путь Православия".
О. Глеб - автор книг, распространявшихся в свое время в "самиздате": "Библия и наука о сотворении мира", "Домашняя церковь" (о христианской семье). Некоторые из книг о.Глеба - "Остановитесь на путях ваших. Записки тюремного священника", сборник проповедей "Полнота жизни во Христе", "Домашняя церковь" вышли из печати в издательстве Зачатьевского монастыря, отдельные проповеди подготовлены к печати и изданы общиной Высоко-Петровского монастыря. Другие работы о.Глеба готовятся к печати.
В 2007 году издательством Зачатьевского монастыря выпущена книга об о. Глебе, которая так и называется: «Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь.» В ней любовно и внимательно собраны книги и статьи о. Глеба и воспоминания о нем родных и близких.
О. Глеб был невероятно разносторонней и столь же невероятно целостной личностью. В его богатой событиями жизни обращает на себя внимание последовательность, которая обычно встречается разве что в житиях: набожный отрок-воин-ученый-странник-пастырь. Казалось, что этот человек никогда не знал никаких внутренних противоречий, - все у него было "на месте". И внешне о. Глеб до последних месяцев своей долгой жизни привлекал внимание: стройный, очень подтянутый, с безупречной осанкой (сказывалась "кавалерийская выучка" - тысячи километров экспедиций проделаны в седле), как-то особенно ловко и споро двигающийся, очень живой и абсолютно не суетливый. На его лице мы могли увидеть духовную радость, которая, к сожалению, так редко встречается в нашей повседневной жизни. Служение, поведение, весь образ батюшки были проникнуты благоговением, - этому важнейшему понятию он уделял огромное внимание, справедливо указывая, что оно почти безследно исчезло из системы нравственных ориентиров. "Внедрению" благоговения в души своих духовных детей о. Глеб посвящал проповеди, беседы, и не останавливался перед тем, чтобы строго выговорить тем, кто в храме без нужды передвигался с места на место, разговаривал или просто был в неподобающем настроении - поверхностным, рассеянным, легкомысленным. Да и вне храма о. Глеб - при всей его живости и приветливости - был образцом благоговения; как бы учил своим примером чтить образ Творца, отразившийся в сотворенном Им мире. Так, он мог сделать выговор любящему его (и любимому им самим) духовному чаду за неподобающую "резвость" при испрашивании благословения, пусть даже она диктовалась самыми лучшими чувствами: увидел любимого батюшку, подбежал, улыбаясь...
С особой серьезностью о. Глеб относился к духовному воспитанию девушек - будущих матерей, создательниц и хранительниц христианского семейного очага. Благословлял длительные помолвки, во время которых многократно беседовал с будущими супругами. Во время венчания казалось, что все силы своей души он стремится передать тем, кто стоит перед аналоем, и чувствовалось, что его молитва, его благословение явственно обладают силой, претворяющей их в действительность.
Но прежде всего все, знавшие о. Глеба, ценили его даже не как замечательного человека и пастыря, но как свидетеля и участника жизни Церкви в те времена, когда многие и многие считали, что она умерла и не воскреснет. Он был среди тех, кто верой и молитвой, действием и свидетельством хранили Церковь - и сохранили ее по слову Божию: "врата ада не одолеют ее" (Мф 16:18).
Александр Леонидович Дворкин
вспоминает: отец Глеб был очень одаренным человеком. И, наверное, одним из главных его даров был дар высшей свободы во Христе. Поразительно, насколько он был лишен одного из наиболее устойчивых последствий 70-летнего коммунистического правления - угрюмой провинциальности, которая, увы, иной раз проявляется даже в лучших из нас. Широта его взглядов, мыслей, его мироощущения, открывавшаяся в общении с ним, поражала: неужели этот человек всю жизнь свою прожил в стране с запертыми на все замки границами, в стране с жесточайшей диктатурой, физически истреблявшей любое проявление инакомыслия? Он жил так, как будто никогда не существовало ни границ, ни ограничений.
Эта свобода и была тем внутренним двигателем, энергией которого питалась как литургическая и молитвенная жизнь батюшки, так и человеческие, личностные его качества: открытость, мобильность, теплота, легкость в общении и общежитии. И великая радость, которой была пронизана его столь нелегкая жизнь, также коренилась в этой свободе.
Отец Глеб стремился во всем и в каждом увидеть добрую основу и апеллировать к ней. Не случайно одним из любимых библейских примеров, к которому он часто возвращался, была проповедь апостола Павла в Афинах. Ее отец Глеб считал образцом христианской проповеди, ибо апостол Павел начал не с обличения идолопоклонников-афинян, а с похвалы за проявляемое ими “особое благочестие”. “Если бы я был афиняном того времени, - говорил отец Глеб, - я сразу навострил бы уши: чему же хочет научить меня этот похваливший мое благочестие еврей?” Сам он в свое время услышал эту весть, принял ее в себя и за всю свою долгую и очень сложную жизнь ни разу не изменил ей.
Думаю, что “павлов” подход был главным фактором того успеха, который сопутствовал последней крупной миссии в его жизни - его тюремному служению. Я помню, как серьезно он готовился к первому походу в Бутырку. Помню, как мы с ним туда зашли, какое давящее впечатление тогда с непривычки оказали на меня эти затворы, решетки, темные засаленные стены, липкий спертый воздух, побыв в котором минуту, мучительно хотелось поскорее принять душ. Помню, как мы впервые встретились с колонной заключенных, которую вели навстречу нам вниз по лестнице. Одинаковые телогрейки, бритые головы, лица, в которых тогда виделись лишь жестокость и порок, - все это привело меня почти к полному параличу воли. Казалось, что можно сказать этим людям? И вообще, зачем им то, что я мог бы сказать? Слов не было…
К счастью, говорить начал отец Глеб. И буквально после нескольких слов, сказанных им, зал растаял. Не было больше скрытой враждебности, ухмылок, неприятия. Не было ряда одинаковых бритых голов. Были человеческие лица, лица несчастных людей, запутавшихся, грешных чад Божиих, оказавшихся в нечеловеческих условиях существования, отчаявшихся обрести в жизни добро и свет.
Я наблюдал потом, как принимали батюшку в тюрьме. Его там любили все: и охрана и заключенные. Нужно было видеть, как ждали обитатели камер его посещения, как трепетно и с каким глубоким уважением относились к нему и как упрашивали его побыть с ними еще немножко. Мы уходили от заключенных уже после отбоя. Но разговора с батюшкой ждали еще и работающие там офицеры, так же, как и заключенные, проводящие большую часть своей жизни за решеткой… И уже глубоко заполночь возвращался домой невысокий, сухонький пожилой человек, с неподъемно тяжелым “дипломатом” в правой руке.
Я был с ним, когда нам показали поруганный тюремный храм, и я прислуживал на первой литургии, которую совершал в нем отец Глеб - первой литургии после семидесятилетнего запустения. Это была пасхальная литургия в светлый вторник 1991 года. Я помню, каким торжеством звенел голос отца Глеба, когда он - первым после долгих десятилетий молчания - провозглашал пасхальное приветствие.
Я, да и не я один, видел работу батюшки с “обычными” подследственными и осужденными. Однако его работа со смертниками шла без свидетелей: мы знаем о ней только по его собственным очень немногословным рассказам. Он проводил в камере смертников многие часы, оставаясь с ними один на один. Нескольких из них он крестил, и они пересмотрели всю прошлую жизнь. Отец Глеб неоднократно говорил, что нигде не видел такой горячей молитвы, как в камере смертников. Увиденное там еще более убедило его в необходимости отмены смертной казни, ибо, по его словам, “мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже совсем другого”…
Он обладал фотографической памятью и помнил почти все, что когда-либо читал или видел. Но такой редкий дар не был для него предметом гордости или превозношения: он считал его нормальным свойством, присущим всем людям. Помню, как-то он назвал ветер, дующий с моря, пассатом. Я спросил, откуда он это знает, и вообще, какая разница между пассатом и муссоном. “Как, - удивился отец Глеб, - ведь это проходят в пятом классе средней школы. Как же вы сдали экзамен по географии за этот класс?”
Отец Глеб очень любил Россию, ее природу, живущих в ней людей. Он всю жизнь был верным членом русской ветви Вселенской Православной Церкви. Но при этом он никогда не забывал о вселенском измерении и вселенском призвании Православия. Он все время напоминал своим духовным чадам, что Церковь наша не исчерпывается Россией, и что мы в России, так же как и члены других поместных православных Церквей, вместе питаемся из одного и единого Источника. Помню, с какой радостью он рассказывал об открытии новых православных приходов в Калифорнии, в Португалии, в Корее. Он считал, что бедствия, посланные в нынешнем веке нашей стране, во многом промыслительны, и что вызванное ими русское рассеяние послужило свидетельству о Святом Православии даже до концов земли.
Помню, как он радовался в православной Греции. “Ведь я никуда не уезжал, - повторял он. - Я на родине! Я в православной стране!”. Он был счастлив возможности служить в греческих храмах. Нужно сказать, что и греки совершенно не ощущали его иностранцем и обращались к нему почтительно-ласково: геронта
- “старче”.
Он был отцом шести детей, и этот бесценный опыт отцовства полностью раскрылся в его пастырском служении. К каждому из своих духовных чад он относился как к сыну и дочери по плоти, и многие лишь через него впервые ощутили само понятие отцовства. Он очень близко к сердцу принимал все невзгоды, несчастья и падения каждого из нас: все это стоило ему громадной душевной боли. Для него не существовало “ближних” и “дальних”: взяв на себя духовное попечительство над человеком, он искренне ощущал его своим чадом, и направление его на путь спасения было для отца Глеба предметом неусыпной заботы. Одна его духовная дочь говорила мне, что одно время она даже не хотела ходить к батюшке на исповедь, боясь огорчить его и тем повредить его здоровью (это было уже после начала его болезни). Это чувство я знаю и по себе: к нему, как к родному отцу, всегда хотелось прийти с радостными известиями.
В его приходе было много молодых семей со своими сложностями, проблемами становления, размолвками и ссорами. Думаю, многие из них обязаны самим своим существованием благословению, совету и молитвам отца Глеба. Скольким из своих духовных чад он помог, скольких примирил, ободрил, укрепил! Он не уставал раскрывать своим духовным чадам всю возвышенность и всю глубину христианского учения о браке, о его равночестности
монашескому подвигу, вдохновенно говорил о том, как в брачных отношениях проявляется благодатная гармония материального и духовного в человеке.
А насколько непритязательным был этот маститый ученый, ветеран войны, заслуженный протоиерей. Он мог работать и работал в любых условиях, лишь бы были под рукой карандаш и бумага. Он не требовал себе отдельных кабинетов, автомобилей с водителем, секретарей, курьеров. С раннего утра до позднего вечера он месил московскую слякоть, постоянно с тяжеленным портфелем, в котором с предметами богослужебными соседствовали книги и рукописи; его толкали в общественном транспорте, он выстаивал длинные очереди, чтобы принести домой какие-нибудь продукты, - и не только домой: помню, как он попросил меня пойти с ним в магазин и помочь нести яблоки, которые он покупал для заключенных.
Однажды в командировке ему купили билет на пароход в первом классе. Отец Глеб был невероятно смущен: “Как, зачем это? Я ни разу в жизни не ездил первым классом. Стоит ли? Ведь можно и попроще”. Но хозяева наши были неумолимы: “Вам, отец Глеб, полагалось бы ездить первым классом со дня вашего появления на свет!”
Одним из самых основных понятий христианской жизни для него было благоговение
. Часто, заметив во время богослужения, что кто-то был невнимателен, небрежен, он посвящал проповедь именно этой теме, справедливо указывая, что из современной жизни чувство благоговения изгнано почти без следа. Для него не было второстепенных моментов богослужения, - в каждом он видел полноту смысла. Чувством благоговения он явно жил и сам, и не только в храме. В его отношении к людям, к человеческой жизни, пожалуй, основным было благоговейное почитание Творца, Которого он умел видеть в Его творениях. Но благоговение отца Глеба не имело ничего общего со жреческой важностью; к себе он относился просто.
…Вот удивительный эпизод. Исповедуется мальчик совсем маленького роста. Низко наклоняться к нему батюшке уже не просто, - и он, старый священник, становится на колени перед ребенком и так принимает его исповедь.
Когда я посещал его в больнице, он был очень слаб и сильно страдал от болей, но по-прежнему живо интересовался всем происходящим в жизни Церкви и Отдела. Он продолжал работать буквально до последнего дня, диктуя свои наблюдения о православном образовании для материалов архиерейского Собора. Он очень хотел побыстрее поправиться, чтобы принять участие в его работе - в работе первого за всю историю Русской Православной Церкви собора, посвященного проблемам миссии и образования.
Но Господь рассудил иначе. Земное служение отца Глеба завершилось за две недели до собора. Смерть батюшки была идеальной христианской кончиной, безболезненной, непостыдной, мирной
, - именно той, о которой мы молимся. Последними словами отца Глеба были: “Не волнуйтесь, мне очень, очень хорошо”.
Мы не знаем, что, скрытое от наших глаз, было явлено ему в эти последние минуты. Но мы можем с уверенностью сказать, что те молитвы, которые он возносил за каждого из нас в течение своей земной жизни (многие, знающие его, помнят его синодики: толстые тетради, исписанные бисерным “профессорским” почерком), не прекращаются и теперь, когда он с дерзновением стоит перед престолом Господним.
Отче наш Глебе, моли Бога о нас!
Труды о. Глеба Каледы
- Остановитесь на путях ваших… Записки тюремного священника. М., 1995.
- Полнота жизни во Христе. М., 1996. (сборник проповедей).
- Плащаница Господа нашего Иисуса Христа. М., 1997
- Домашняя церковь. М., 1998.
- Записки рядового. Альфа и Омега 2002
- Библия и наука о сотворении мира. Клин, фонд Христианская жизнь, 1999
- Введение в православную апологетику
- История апологетики в первые века христианства.Альфа и Омега, 2003
- Очерки жизни православного народа в годы гонений. Альфа и Омега, 1995
Огромен список научных работ по геологии о. Глеба
Использованные источники и литература:
Отец - Александр Васильевич; был крупным экономистом, окончил Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать происходила из дворянского рода Сульменевых.
По переезде в Москву в 1927 году у семьи установились тесные духовные связи с бывшими членами Христианского студенческого движения. В это время массовых гонений на Церковь небольшая квартира семьи превращается во временное пристанище для репрессированных священнослужителей и членов их семей, скрывающихся от властей или едущих в ссылки из ссылок. Первый духовный отец Глеба Каледы - протоиерей Владимир Амбарцумов , настоятель храмов св. князя Владимира в Старых Садах и св. Николая у Соломенной Сторожки, был расстрелян 5 ноября 1937 года. Подростком участвовал в деятельности «катакомбной церкви», поддерживал контакты со скрывавшимися в Подмосковье православными клириками, доставлял материальную помощь семьям репрессированных священников.
В 1951 г. Г. А. Каледа женился на Лидии Владимировне Амбарцумовой, дочери своего первого духовника, священника Владимира Амбарцумова . Из их шестерых детей четверо получили медицинское образование, двое - геологическое. Среди них - настоятельница монастыря, два настоятеля московских храмов, супруга священника, геолог, врач… Двоюродный брат Глеба Александровича - заслуженный врач Республики Беларусь Василий Иванович Каледа.
Военная служба
В начале Великой Отечественной войны был призван в армию. С декабря 1941 года и до конца войны он находился в действующих частях и в качестве радиста дивизиона гвардейских минометов «катюш» участвовал в битвах под Волховом, Сталинградом, Курском , в Белоруссии и под Кенигсбергом. Был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной Войны.
Ученый-геолог
В 1945 г. поступил в Московский геологоразведочный институт и окончил его в 1951 г. с отличием; в 1954 г. защитил кандидатскую диссертацию, в 1981 г. - докторскую в области геолого-минералогических наук. Список его научных публикаций включает свыше 170 названий. Крупный специалист в области литологии. Работал в научных и учебных институтах, много времени провел в геологических экспедициях в Средней Азии.
Религиозная деятельность в 1940-1980-х годах
В середине 1940-х годов познакомился с тайным священником отцом Сергием Никитиным, будущим епископом Стефаном. После открытия Троице-Сергиевой Лавры состоялось его знакомство с наместником Лавры архимандритом Гурием (Егоровым), впоследствии митрополитом Симферопольским и Крымским. Отец Гурий познакомил его с отцом Иоанном Вендландом, будущим митрополитом Ярославским и Ростовским, который до церковного служения был ученым-геологом. Позднее, во время экспедиций в Средней Азии регулярно общался с владыкой Гурием, который был тогда уже епископом Среднеазиатским и Ташкентским.
Организовал нелегальный христианский кружок, в котором занимались дети его знакомых. Этот кружок просуществовал до 90-х годов; подобные кружки стали прообразом воскресных школ, возникших впоследствии при храмах. Писал научные труды по богословским вопросам, которые распространялись в самиздате.
В 1972 году митрополит Иоанн (Вендланд) тайно рукоположил Глеба Каледу во диакона, а затем во пресвитера. С этого времени отец Глеб регулярно совершал Евхаристию в своей домовой церкви, освященнной в честь всех русских святых, вел большую духовническую работу.
Служение в последние годы жизни
Труды
- Остановитесь на путях ваших… Записки тюремного священника. М., 1995.
- Полнота жизни во Христе. М., 1996. (сборник проповедей).
- Домашняя церковь. М., 1998.
- Библия и наука о сотворении мира./Альфа и Омега. 1996-1997.
Библиография
- Священник Глеб Каледа - ученый и пастырь/ М., Изд-во Зачатьевского монастыря, 2007-743 с.
Семья, детство, юность
Отец - Александр Васильевич; был крупным экономистом, окончил Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать происходила из дворянского рода Сульменевых .
Религиозная деятельность в 1940-1980-х годах
В середине 1940-х годов познакомился с тайным священником отцом Сергием Никитиным, будущим епископом Стефаном . После открытия Троице-Сергиевой Лавры состоялось его знакомство с наместником Лавры архимандритом Гурием (Егоровым) , впоследствии митрополитом Симферопольским и Крымским. Отец Гурий познакомил его с отцом Иоанном Вендландом , будущим митрополитом Ярославским и Ростовским, который до церковного служения был ученым-геологом. Позднее, во время экспедиций в Средней Азии регулярно общался с владыкой Гурием, который был тогда уже епископом Среднеазиатским и Ташкентским.
Организовал нелегальный христианский кружок, в котором занимались дети его знакомых. Этот кружок просуществовал до 90-х годов; подобные кружки стали прообразом воскресных школ, возникших впоследствии при храмах. Писал научные труды по богословским вопросам, которые распространялись в самиздате.
В году митрополит Иоанн (Вендланд) тайно рукоположил Глеба Каледу во диакона, а затем во пресвитера. С этого времени отец Глеб регулярно совершал Евхаристию в своей домовой церкви, освященнной в честь всех русских святых, вел большую духовническую работу.
Служение в последние годы жизни
В году стал священником Московской епархии. Служил в храме Илии Обыденного, затем - во вновь открывшихся храмах Высоко-Петровского монастыря; был духовником общины трапезного монастырского храма во имя преп. Сергия Радонежского . Заведовал сектором в Отделе религиозного образования и катехизации; был одним из основателей Катехизаторских курсов, преобразованных затем в Свято-Тихоновский Православный гуманитарный университет . Занимался лекционной деятельностью в Москве и во многих городах России. Стал первым московским священником, работавшим в тюрьмах, первым настоятелем храма при Бутырской тюрьме , духовно окормлял заключенных.
Труды
- Остановитесь на путях ваших… Записки тюремного священника. М., 1995.
- Полнота жизни во Христе. М., 1996. (сборник проповедей).
- Домашняя церковь. М., 1998.
- Библия и наука о сотворении мира./Альфа и Омега. 1996-1997.
Библиография
- Журинская М. Протоиерей Глеб Каледа как церковный писатель. /Православие.ру. 2002. 17.01.
- Священник Глеб Каледа - ученый и пастырь/ М., Изд-во Зачатьевского монастыря, 2007-743 с.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в 1921 году
- Умершие в 1994 году
- Геологи России
- Священники Русской православной церкви
- Богословы России
- Протоиереи
- Доктора геолого-минералогических наук
- Умершие в Москве
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
Wikimedia Foundation . 2010 .
Смотреть что такое "Каледа, Глеб Александрович" в других словарях:
- (2 декабря 1921 года, Петроград 1 ноября 1994 года, Москва) священник Русской Церкви, протоиерей; церковный писатель; доктор геолого минералогических наук, профессор. Содержание 1 Семья, детство, юность 2 Военная служба … Википедия
Каледа Глеб Александрович (2 декабря 1921 года, Петроград 1 ноября 1994 года, Москва) священник Русской Церкви, протоиерей; церковный писатель; доктор геолого минералогических наук, профессор. Содержание 1 Семья, детство, юность 2 Военная… … Википедия Википедия
Славянский бог[источник не указан 57 дней]. Каледа (Коляда, Колодий (серб.), Calenda (лат.), Калёнда) Бог пиршеств, еды, календаря, веселья, жертвоприношений. Личина Хорса. Известные носители фамилии Каледа: Каледа, Глеб… … Википедия
Каледа Василий Иванович (1914, Минск 1995, Минск) крупный белорусский хирург оториналаринголог, заслуженный врач Республики Беларусь, минский краевед, коллекционер, фотограф... Двоюродный брат Василия Ивановича известный московский священник,… … Википедия
Каледа Василий Иванович (1914, Минск 1995, Минск) крупный белорусский хирург оториналаринголог, заслуженный врач Республики Беларусь, минский краевед, коллекционер, фотограф... Двоюродный брат Василия Ивановича известный московский священник,… … Википедия
Керченский священник отец Сергий рассказал «Республике», в чем раскаиваются люди перед смертью
Кирилл Железнов
фото: Юрий Лашов
Это редкий тип священника. Он не требует слепого следования христианским постулатам: объясняет, а порой, кажется, ищет ответа вместе с тобой. Даже прихожане зовут его по-мирски - отец Сергей, а не Сергий, на церковный манер. Слушать его можно часами, особенно когда краем уха ловишь песнопения утренней службы. Священник согласился говорить о предсмертной исповеди ничего не утаивая и не сердясь на наши наивные, а порой и бесцеремонные вопросы.
«Священник должен знать свое место»
- Какие приготовления вы делаете перед последней исповедью человека?
- Я заношу причастие в комнату к умирающему, кладу на заранее подготовленное место, зажигаю свечи. Воскуряю фимиам (ароматические вещества, сжигаемые при богослужении - «Р»). Делаю три земных поклона перед Святыней (причастием - «Р»). И читаю молитву. После этого все присутствующие выходят, и я готовлю человека к исповеди.
- Умирающие боятся? Как смотрят, я имею в виду, какими глазами они смотрят на вас и все приготовления?
- О, глаза бывают разные: иногда видно, что человек напуган. Сильно напуган - смерти боится. Бывает, смотрят с подозрением или даже враждебно. В зависимости от этого я начинаю разговор. Видел и счастливые глаза - у истинно верующих. Они мне рады, потому что понимают, какую миссию я выполняю.
- А в чем ваша миссия?
- Моя задача - раскрыть сердце человека, помочь ему в том, чтобы он почувствовал присутствие Христа, ведь Он исповедует, а я лишь свидетельствую. Вообще, любой священник должен знать свое место на исповеди - он всего лишь свидетель.
- После исповеди родственники умирающего не пытаются узнать, что он вам сказал наедине?
- Перед исповедью священник произносит такие слова: «Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое. Не усрамися, не убойся и да не скрыеши ничего от меня… Аз же точию свидетель есмь». То есть священник говорит, что он будет только свидетельствовать, а человек исповедуется Христу. И если он исповедуется Христу, имею ли я право раскрывать эту тайну? Конечно же, нет! Человек может покаяться в страшном преступлении, злодеянии, но я не расскажу об этом даже правоохранительным органам, даже под давлением, что это необходимо следствию. Единственное, что я могу - это взывать к этому человеку, чтобы он свое преступление раскрыл сам, добровольно. Для того чтобы искупить этот грех, нужно его раскрыть и понести наказание.
- Вам приходилось исповедовать убийц?
- Да. Я пять лет служил священником в керченской тюрьме.
«Крест Святой на себя кладу: я не страшусь смерти»
- Сколько предсмертных исповедей вы слышали?
- Я не веду такой статистики. Несколько сотен, точнее сказать не могу.
- Сколько длится предсмертная исповедь?
- Иногда часами, а может и несколько минут.
- Приходилось ли исповедовать людей, которые всю жизнь были атеистами и поверили в Бога перед самым концом?
- Я такую исповедь называю «одновременно и первой, и последней». Такой человек зачастую не понимает, что такое исповедь. Он не исповедается, а говорит о чем угодно: о том, что его незаслуженно обижали, что у него есть ордена и медали, что он уважаемый человек или что его недооценили… Но исповедь - это ведь завершение пути преображения души, о котором мы говорили (см. рубрику «Что такое исповедь?» - «Р»). А не перечисление плохих поступков или достижений. Это, прежде всего, покаяние: я вспахал свою душу, прочувствовал бессилие перед грехом и понял, что только Бог может меня спасти. Если исповедь одновременно первая и последняя, она, как правило, пустая и черствая…
- Вам удавалось на предсмертной исповеди перевернуть сознание такого неверующего человека?
- У меня было несколько таких случаев. И тогда я плакал вместе с кающимися: на краю земной жизни они обрели веру. Скажу честно: это большая редкость. Старого человека исповедать очень тяжело, еще тяжелее в его предсмертный час убедить его уверовать в Бога. Ведь молодое деревце, если оно искривилось, проще направить, а старое, если сильно гнуть, можно просто сломать.
Вы видели смерть в разных ликах и много раз. Назовите пять вещей, о которых чаще всего сожалеют люди перед смертью…
- (Задумывается на несколько минут - «Р»). Знаете, на первое место по своей массовости я бы поставил женщин, которые очень часто сожалеют о том, что делали аборты. Впрочем, и мужчины каются в том, что ставили женщин в безвыходное положение, заставляя сделать это преступление, угрожая разводом. Само слово «аборт» неверное, оно скрывает истинное название этого злодеяния. Какое? Детоубийство. С возрастом, а особенно перед смертью, люди это понимают.
На втором месте - прелюбодеяние, измена мужа жене и наоборот. Это очень распространенное, как вы говорите, сожаление. Был у меня случай: изменял муж жене целую жизнь, а в старости его парализовало. И ни одна из многочисленных его любовниц не пришла даже спросить, как он. Ухаживала жена. На исповеди этот человек плакал, а потом целовал руки своей жене и просил прощения.
Третье - ложь. Люди часто жалеют, искренне раскаиваются в том, что шли против своей совести, клеветали, обманывали, ради достижения своей цели или из-за слабости и трусости.
Четвертое по распространенности, по крайней мере, в моей практике, сожаление - о том, что мало любили детей. Бывает так, что дедушки и бабушки с большей любовью воспитывают внуков, чем растили своих детей. На детей не было времени: люди были в делах, в работе, в хлопотах… Многие родители чувствуют вину в том, что не долюбили своих чад.
И пятое: очень многие люди искренне сожалеют, что не верили в Бога.
- Страшно вам бывает?
- Нет. Все мы умрем без исключения. Крест Святой на себя кладу (широко крестится - «Р»), я не страшусь самой смерти. Ни чужой, ни своей. Мне страшно за душу, если она погибает. Человек - это душа и тело в единстве.
«Я много похоронил людей за свою жизнь»
- Говорят, есть такая молитва, которая помогает человеку умереть. Правда?
- Канон на исход души от тела, «ягда душа долго страждет и не может разлучиться от тела». Читается, когда человек тяжело болен и долго страдает, а вариантов поправиться нет. В основном только над старыми людьми.
- Были в вашей практике такие случаи?
- Это была очень старая и тяжелобольная женщина, советская учительница, конечно, атеистка. Позвали исповедать ее дети, веровавшие в Бога. Исповедал. И стал читать этот канон. Как только я произнес: «Аминь!», она тотчас умерла. Сделала последний вздох и затихла.
Есть такое мнение, что священника человек при смерти воспринимает как последнюю точку: пришел, значит, точно умру…
- Исповедь - это таинство сознательное. Нельзя затягивать до того момента, когда человек уже находится в беспамятстве. Я тут уже не могу помочь облегчить душу. Христианин умирает в коросте грехов, не покаявшись. А это плохо.
- Люди задают вам вопросы на исповеди? Может, куда они попадут после смерти?
- Иногда меня спрашивают: почему я должен каяться, если я обидел человека, а он уже меня простил? Мы с ним примирились, а значит - дело кончено. Нужно понимать, что мы, совершив грех, в первую очередь виновны перед Богом. Почему? Объясню: на пути к любому греху нам приходит голос совести, который говорит: «Не делай этого!». Это Божье наставление, предупреждение. Но мы переступаем через него. И что получается? Что мы, в первую очередь, грешим перед Богом, мы ослушались, а потом уже согрешили против людей.
- Говорят, что у смерти есть «запах»… Правда?
- Я слышал такое, но сам не чувствовал, не вдыхал. Но могу сказать точно, что у многих людей, с которыми я общался на последней исповеди, было предчувствие собственной смерти задолго до нашей встречи. Бог многим открывает время их кончины.
- Что вы чувствуете, когда умирают люди?
- Я много похоронил людей за свою жизнь. Разных людей. Убитых, отравленных, умерших своей смертью, старых, молодых и детей. И когда стоишь у гроба, такое чувство, что это конец и для тебя. В такие моменты понимаешь, что это финальная точка на земле. Ничего больше невозможно исправить, сделать и стать лучше. Господь сказал: «В чем застану, в том и судить буду». Такая вот непростая, может, не всем понятная гамма чувств.
- Как вы относитесь к поминкам с застольем?
- Меня это огорчает. Поминать нужно молитвой! Я уже не говорю о скамеечках, столах и трапезах возле могилы усопшего. Это полное непонимание того, что происходит. Люди не понимают, что тело без души - это, извините, удобрение для кактусов. Надо о душе усопшего молиться, а не на могиле выпивать.
«Умер не убийца. Умер другой человек»
- Как вы восстанавливаетесь? Все-таки смерть - это всегда тяжело…
- Если человек раскрылся, искренне исповедался, я не чувствую, что мне тяжело, и мне не требуется восстановление. Такая исповедь - это чудо, как будто посреди зимы на деревьях распускаются цветы, а потом очень быстро созревают плоды. И ты это видишь. Пускай в последний раз, но человек смог раскрыться и зацвести…
- Вы говорили, что исповедали убийцу…
- Давайте, я расскажу предысторию. Однажды я пришел в школу, и проповедовал. Один из мальчиков сказал, что ему нравятся киллеры. Они, мол, такие спокойные и уравновешенные, одним словом, крутые. То есть те образы, которые показывают в фильмах - рациональные, прагматичные и холодные люди. Тогда я не нашелся, как объяснить эти качества, и чем они вызваны. Позже, когда служил в тюрьме, спросил у заключенных, кто может ответить? Встал один пожилой человек и сказал: «Они такие, потому что внутри они уже мертвые и холодные. У них ничего нет». Позже я узнал, что этот ответивший совершил жуткое убийство. То есть он говорил, зная наверняка, о чем говорит, прочувствовав на себе. Он рассказывал, что ему родственница в камеру принесла иконочку Святого Николая. И он бросился на нее и как дикий зверь начал рвать зубами. Сестра в ужасе была.
- Он умер? Этот убийца?
- Да, в тюрьме. Или точнее - умер не убийца. Умер другой человек. Он уверовал в Бога, стал посещать церковь и он полностью стал другим. Это еще отец Глеб Коляда (российский священник, который окормлял приговоренных к смертной казни - «Р») сказал, что закон осуждает на смерть одного человека, но когда человек искренне раскаивается - умирает уже совершенно другой.
- Вы помните первую предсмертную исповедь, на которую вас позвали?
- Это было больше двадцати лет назад, а помню как вчера. Меня только рукоположили в священники в Свято-Троицком Соборе, в Симферополе. Я остался ночевать в комнате для молодых священников. А тут ночью - кто-то тарабанит в ворота. Я выхожу, стоит семья грузин, приехали на машине. Просит исповедовать их умирающую мать. Я заволновался, побежал храм открывать, чтобы взять, что надо… Мы приехали спустя десять минут после ее смерти. Я до сих пор себя виню в том, что не успели тогда. Но все в руках Божьих.
Что такое исповедь?
«Путь к исповеди, к сожалению, многие люди понимают так: признал грех, сразу покаялся - и на этом все закончено. Думая так, они пропускают несколько очень важных этапов, - говорит отец Сергий. - После признания греха должно идти его осознание. Понимаете разницу? Христианин должен понять глубину греха, честно перед самим собой назвать его. Это тяжело, потому что люди на этом этапе начинают искать оправдания, придумывать своим действиям какие-то нелепые названия. Например, ложь величают „двойными стандартами“ и так далее, а в итоге приходят к мысли, что вовсе это не грех, а какая-то сиюминутная слабость. Помните, как у Пушкина: „Я сам обманываться рад!“
Потом следует покаяние, на греческом - metanoia, если дословно перевести, то это звучит как „перемена ума“. Согласитесь, что человек абсолютно все поступки начинает с замысла, мысли формируют направление его действий, а потом и всей жизни. Надо научиться отличать хорошие мысли от плохих. Как? Любая мысль от беса - навязчивая, покоряясь ей, человек теряет величайший дар от Бога - свободу. Покаяться - это значит перестать мыслить греховно, „переменить“ свой ум. Это тяжело, но это надо сделать, вам поможет в этом молитва.
Последний этап перед исповедью - это „сокрушение сердца“. Если внутри человека грех превратился в страсть, в болезнь, если он совершает грех изо дня в день: пьянствует, блудит, обжорствует, то необходимо внутри своего сердца „перепахать“ свой грех, сокрушить его истинным раскаянием. А потом воздерживаться его или даже бежать от греха, если еще нет сил с ним бороться.
И только после всех этих этапов идите на исповедь.
Да, кстати, „грех“ на греческом amartia, дословно это переводится как „промах“ или „мимо цели“. А цель христианина - это постоянный путь к Богу».