Подробности Зеке ТАРПАН 2017-02-16 / 13:45 2141

Эту крылатая фраза из знаменитого произведения известного писателя Максима Горького «Песня о Соколе», стала культовой в начале XX века. Для современной молодежи идеалы той суровой эпохи малопонятны, но тяга к революционному романтизму актуальна во все времена.

Песня о Соколе

Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море. Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень... А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями... Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.

Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях... С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень... Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты... Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:

— Что, умираешь?

— Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга!

— Ну, что же — небо? — пустое место... Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно... тепло и сыро!

Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти бредни. И так подумал: «Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет...»

Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел очами. Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло гнилью. И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:

— О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..

А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..»

И предложил он свободной птице:

— А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут, и поживешь ты еще немного в твоей стихии.

И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня. И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и — вниз скатился. И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья... Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море. А волны моря с печальным ревом о камень бились... И трупа птицы не видно было в морском пространстве...

В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу. И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.

— А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.

Сказал и — сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце. Рожденный ползать — летать не может!.. Забыв об этом, он пал па камни, но не убился, а рассмеялся.

— Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она — в паденье! Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам все знаю! Я — видел небо... Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье — землей живу я.

И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою. Блестело море, все в ярком свете; и грозно волны о берег бились. В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:

«Безумству храбрых поем мы славу.

Безумство храбрых — вот мудрость жизни!

О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью...

Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!

Рожденный ползать летать не может
Из стихотворения в прозе «Песня о Соколе» (1898) Максима Горького (псевдоним Алексея Максимовича Пешкова, 1868-1936).
Возможно, что Горький использовал аналогичное выражение из басни «Мужик и корова» русского поэта-баснописца XVIII в. Ивана Ивановича Хемницера (1745-1784). В басне рассказывается, как однажды мужик решил оседлать корову и поехать на ней верхом, но она под седоком «свалилась»:
Скакать корова не училась.
А потому и должно знать:
Кто ползать родился, тому уж не летать.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .

Рожденный ползать летать не может

Цитата из "Песни о Соколе" М. Горького.

Словарь крылатых слов . Plutex . 2004 .

Смотреть что такое "Рожденный ползать летать не может" в других словарях:

Рожденный ползать летать не может - крыл. сл. Цитата из «Песни о Соколе» М. Горького … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого

ПОЛЗАТЬ, ползаю, ползаешь, несовер. 1. Те же знач., что у гл. ползти в 1 и 2 знач., с той разницей, что ползти означает движение в один прием и в одном направлении, а ползать движение, повторяющееся и совершающееся в разное время, в разных… … Толковый словарь Ушакова

Аю, аешь; прич. наст. летающий; несов. 1. То же, что лететь (в 1 знач.), с той разницей, что летать обозначает действие повторяющееся, совершающееся в различных направлениях, а также взад и вперед. Воркует голубка, над крышей летая, Кричат… … Малый академический словарь

Значительный модернизационный потенциал, заложенный в конструкции основного танка Т 80, позволяет постоянно наращивать его боевые возможности, которые до настоящего времени далеко не исчерпаны. Последней версией этой выдающейся машины, по… … Энциклопедия техники

- (наст. имя Пешков Алексей Максимович) (1868 1936) Русский писатель. Афоризмы, цитаты Горький Максим биография На дне, 1902 *) В карете прошлого никуда не уедешь. (Сатин) Чело век! Это великолепно! Это звучит... гордо! Че ло век! Надо… …

У этого термина существуют и другие значения, см. Аэрофобия (значения). Аэрофобия (лат. Aerophobia, от др. греч. ἀήρ «воздух» и φόβος страх) боязнь полётов на летательных аппаратах. Содержание … Википедия

- (Алексей Максимович Пешков) (1868 1936 гг.) писатель, литературный критик и публицист Всё в Человеке всё для Человека! Нет людей чисто беленьких или совершенно черненьких; люди все пестрые. Один, если он и велик, все таки мал. Все относительно на … Сводная энциклопедия афоризмов

Рожу, родишь; прош. родил, (несов.) родила и (несов.) родила, родило; прич. страд. прош. рождённый, дён, дена, дено; сов. и несов. 1. (несов. также рождать и разг. рожать) перех. и без доп. Дать (давать) жизнь кому л. путем родов, произвести… … Малый академический словарь

Ivan Mosjoukine - dans les années 1920 Données clés Naissance 26 septembre … Wikipédia en Français

Ivan Mozzhukhin - Ivan Mosjoukine Ivan Mosjoukine Ivan Mosjoukine dans les années 20 Naissance 26 septembre 1889 près de Penza … Wikipédia en Français

Книги

• Хочу, чтоб каждый из людей был Человеком (аудиокнига MP3) , Максим Горький. Вниманию слушателей предлагается своеобразный спектакль-раздумье, в котором участвуют персонажи из различных произведений Максима Горького. Перед нами как бы выстраиваются два противоположных…

Эссе
Рождённый ползать – летать не может
Итак, давеча мы получили весьма интересную задачу: основываясь на произведении Максима Горького «Песня о соколе», а именно на знаменитой цитате «Рождённый ползать – летать не может», написать эссе, порефлектировать над тем, действительно ли (и почему?) не может «рождённый ползать – летать». Естественно, чтобы сие сделать, требуется проанализировать поэму «буревестника революции», сделать соответствующие выводы и ответить на главный вопрос этой работы: может ли рождённый ползать летать? Посему было решено разбить эссе на три части: «Параллели», в которой мы, собственно, и займёмся анализом «Песни о соколе»; «Может ли рождённый ползать летать?» (о значении её, полагаю, говорить не приходится); последняя часть, «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана», есть резюме нашей работы.
Стало быть, начнём.
Часть первая. Параллели.
Мы не будем здесь размышлять о значимости прелюдии к самой «Песни» (эпизод с чабаном Рагимом и мальчиком, который просит того рассказать сказку), а перейдём непосредственно к части, носящей название «О соколе и уже».
Вот мы начинаем читать «Песню», и перед нами возникает сцена: «Высоко в небе сияло солнце, и горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень…
И по ущелью, во тьме и в брызгах, поток стремился навстречу морю, скача чрез камни.
Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.»
Да, в искусстве пейзажа Горькому не отказать. Но идём дальше: «Вдруг в то ущелье, где уж свернулся, пал с неба сокол с разбитой грудью, в крови на перьях…
С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твёрдый камень…»
Здесь уместно говорить о несомненном даре пророчества, вообще обычном для русских писателей (Достоевский, Солженицын, тот же Горький). Вышеуказанные строки даже можно помещать эпиграфом к статьям о так называемом «Кровавом воскресении» или революции 1905-1907 годов. И вправду, через десять лет после выхода «Песни о соколе», то бишь в 1905 году, было расстреляно «мирное шествие рабочих», начавшееся у Нарвских триумфальных ворот, и задержанное у Зимнего дворца солдатами царской армии. Итог: 76 человек убиты, 150 – ранены. Но сам факт наличия у них оружия говорит о степени «миролюбивости» революционеров. Таким образом, «сокол» первой российской революции, был подбит, но ещё долго бился в предсмертной агонии. К сожалению, принявший эстафету «буревестник» Октябрьской революции своего достиг.
Далее: «Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье тёмном и пахло гнилью».
А это, вне всяких сомнений, аллегория на Российскую империю; и образ ужа (конечно, как же без этого революционного узколобия) навеян личностью августейшего Николая II Александровича. Знаете, сразу вспоминаются строки Лермонтова: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…», написанные, заметим, в годы крепостного права. Однако Горький (то ли правда так фанатично верящий в «идеалы» революции, то ли решивший завоевать себе известность в молодёжных кругах, бравируя презрением к царской России и восхваляя лживое свободолюбие, на деле – ещё большее рабство) на полном серьёзе утверждает, что в той России, Великой, Единой и Неделимой России «было душно и пахло гнилью». Тогда какие же эпитеты и выражения можно подобрать к Советской России, из которой заграницу фактически были выкинуты передовые умы, цвет нации, русская интеллигенция; в которой жертвами политических репрессий (с 1917 по 1991 год) стали 156 миллионов человек; где растоптаны были все нравственные, духовные начала, где попран был Бог, где плевали на мощи святых, тушили о них сигареты, сносили церкви и расстреливали священников; как же назвать ту страну, в которой следствие, за неимением улик и доказательств, избивало по восемь часов, морило голодом, инициировало депривацию сна? Не это ли – душное и пахнущее гнилью ущелье?
Есть, впрочем, в поэме Горького и совершенно справедливое высказывание, принадлежащее ужу: «– Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной…». С этим подлинно можно согласиться; именно жажда какой-то решительно немыслимой свободы и безнаказанности привели русский народ к катастрофе семнадцатого года, а кучку коварных и алчных политиканов «из народа» - к власти.
И вот чем заканчивает автор своё произведение: «О, смелый сокол! Ты, живший в небе, бескрайнем небе, любимец солнца!
О, смелый сокол, нашедший в море, безмерном море себе могилу!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь купаться в небе, свободном небе, где нет помехи размаху крыльев свободной птицы, летящей кверху!..»
Ну а сие предсказание Горького (увы и ах!) не сбылось. Разве пришлось бы, если поистине народ с таким энтузиазмом и сочувствием принял революцию, подавлять 344 крестьянских восстания (о чём говорит нам Мартын Лацис, председатель и историограф ВЧК, в своей книге «Два года борьбы на внутреннем фронте»)? Крестьяне с топорами, вилами и косами шли на пулемёты красноармейцев и кавалеристов-будённовцев. И это о многом говорит. Те самые «сильные духом» и не думали взлетать в небо – им и здесь, «в душном ущелье», было хорошо.
Что ж, исторические параллели проведены, теперь ответим на вопрос…
Часть вторая. Может ли рождённый ползать летать?
На этот вопрос можно посмотреть с нескольких аспектов: прагматического (карьера, состояние), этического и текстуального (буквального, иначе говоря).
Начнём с прагматического. Кому не знакомы случаи, когда, казалось бы, незначительный, лишний человечек, мелкая сошка, пигмей поднимался вдруг, как говорится, «из грязи в князи»? Какой пример можно привести? Да возьмите хоть упомянутого нами здесь Мартына Лациса! После провала экзаменов в семинарию Лацис вступает в «лесные братья», а после Октябрьской революции 1917 года – в Коллегию ВЧК; в 1918 возглавляет отдел по борьбе с контрреволюцией, а позже становится и председателем ВЧК, этого кровожадного детища Феликса Дзержинского. Поистине хрестоматийный случай!.. Или - Маяковский. Это – «железобетонный дядя»; готовый броситься на амбразуру за революцию, не получивший решительно никакого образования (и ведь всё – революционная деятельность! А почему Троцкий и Сталин, вожди революционного движения, были прекрасно образованы, получали только высшие оценки по всем дисциплинам?!), этот человек провёл свою юность в различных тюрьмах. И в чём ведь лицемерие: он всю жизнь поносил царскую Россию, плевал (!!!) на останки Николая II и его семьи, но при этом ему довелось сидеть в царской тюрьме. В царской тюрьме, где разрешали читать, писать, обучаться (вспомнить хоть того же Нестора Махно, которого после одной просьбы – а возможно ли было такое в советских застенках? – перевели к политическим и разрешили учиться), где он, по сути, политический преступник, революционер, сидел как у Христа за пазухой. А попробовали бы вы, господин Маяковский, покорячиться в ГУЛАГовских лагерях? То-то же… Но мы отвлеклись.
Хорошо, с прагматического аспекта – рождённый ползать летать может, да ещё как. А если взглянуть с точки зрения нравственности, духовности, этики?
Тут тоже не всё так однозначно. В разделе, посвящённом этике, мы отметим такого человека, как Фёдор Михайлович Достоевский, величайший русский писатель, тонкий знаток человеческих душ и искушённый ценитель всевозможных психотических болезней. Его персонажи подтверждают эту привязанность к ненормальности: Раскольников («Преступление и наказание») – неврастеник, Ставрогин («Бесы») – шизофреник, Кириллов (тоже «Бесы») – мания величия, суицид, лакей Смердяков («Братья Карамазовы») – шизофреник и эпилептик, Алексей Иванович («Игрок») – игромания и мизантропия, а герой рассказа «Кроткая» - солипсист, человек, кроме себя ничего и никого не признающий, что и довело его жену до самоубийства. Но это была любовь праведника к заблудшим душам; ведь Достоевскому самому пришлось испытать столь сильное потрясение, что после него он превратился в твёрдого монархиста и религиозного консерватора. В юности Достоевский состоял в революционном петрашевском кружке социалистов-утопистов и был атеистом, однако после доноса одного из членов кружка власти схватили всех петрашевцев и приговорили к казни через повешение. Вскоре революционеры были помилованы, но прежде они испытали психологическую пытку: ещё не зная о своём помиловании, они взошли на эшафот и ждали смерти до самой минуты, когда верёвки были обрезаны, а петрашевцы – отпущены. После всего этого Фёдор Михайлович уезжает на время заграницу; там он и становится убеждённым монархистом и ортодоксальным христианином. И – наступает самый плодотворный период в жизни писателя; вера в Бога и в Царя становится для него источником энергии, он пишет свои знаменитые произведения: «Бесы», «Преступление и наказание» (история морального воскресения личности, в сущности, пропащей), «Идиот» (в котором выведен на авансцену пасторально-добрый персонаж, аллегория на Иисуса Христа, за свою доброту и получивший за глаза имя «идиот»), «Игрок» (о стремительном падении человека, рассудок коего разрушается азартом) и другие.
Значит, и в моральном аспекте – рождённый ползать вполне может полететь.
Ну, с текстуальностью всё понятно: человек-то полетел (да, крылья он, к сожалению, – а кто знает, может, и к счастью? – не отрастил, но самолёты же с вертолётами, цеппелины с воздушными шарами изобрёл!).
Перейдём же к заключительной части нашего эссе.
Часть третья. Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана.
Вот и настала пора нам сделать выводы из нашего небольшого исследования. Что же мы выяснили?
Во-первых (и в самых главных): с помощью четырёх тривиальнейших примеров мы доказали, что рождённый ползать очень даже может летать (и даже взлететь выше тех, кто летать рождён – в случае с Достоевским). Одни – став нуворишами, скоробогачами, нажившись на трагедии своей Родины («Грабь награбленное!»). Другие – испытав сильнейший катарсис и отдав все силы служению своей стране, народу и Царю.
А во-вторых: Максим Горький был замечательным писателем – в плане художественности и изящества слога. И «Песня о соколе» была бы изумительным произведением, если бы не одно «но»: она насквозь фальшива по нравственному замыслу. В этическом плане «Песня» - вещь необыкновенно слабая и криводушная. Дутые свободолюбие и патетика напрочь лишают поэму какой бы то ни было привлекательности. А ведь Горький был мастером изящной словесности. Но не пролетарским писателем. Этот «пролетарский писатель» в 1909 году так обиделся на русского царя, что уехал из России жить на свою виллу в Италии. Верно, у каждого российского пролетария была вилла в Италии, Швейцарии, Швеции или (что было модно в наших революционных кругах) во Франции?.. А как восприняли «Песню о соколе» экзальтированные революционеры! Вот мнение одного из них, Петра Заломова: «Песня о Соколе была для нас ценнее десятков прокламаций. Мы изумлялись глупости царской цензуры, пропустившей её. Разве только мёртвый, или неизмеримо низкий и трусливый раб, мог от неё не проснуться, не загореться гневом и жаждой борьбы. <…> Она была созвучна нашим настроениям, она доводила нас до слёз восторга».
Ах, бесы! Да не глупая была царская цензура, а слишком либеральная! В Бутырки вас нужно было, неразумные! Не арестовывал вас Реввоентрибунал, не тыкали вас мордой в лист с лживыми показаниями члены Верхтриба, не бивали вас окованными сапогами по голове и конечностям ночами на Лубянке; вас судили открыто (почему-то Каракозова, стрелявшего в царя Александра II, судили открыто, да ещё дали ему адвоката; Желябова и других народовольцев судили открыто, не боясь, того, "что скажет мир"; Веру Засулич, стрелявшую в градоначальника Трепова, судили открыто, дали защитника, так суд присяжных ещё и оправдал её, она уехала с процесса в своей карете с уличным триумфом; а разве были такие случаи в истории совдеповской юстиции?)! Или небольшой контраст: за восемьдесят лет (с 1825 по 1905) в Российской империи по политическим преступлениям было вынесено 625 смертных приговоров, исполнены – 191. А если сосчитать количество расстрелянных в период с 1917 по 1953 год (36 лет), то получится – 39 миллионов человек!.. Лютое, жестоковыйное самодержавие?! Манифест 17 октября 1905 года, составленный совместно Петром Аркадьевичем Столыпиным и Государем Николаем II Александровичем, грубо говоря, разрешал все партии, созывал Думу, даровал свободу совести и слова, гарантировал неприкосновенность личности, освобождал всех политических преступников, вне зависимости от срока и тяжести преступления… О-о-о, глупая царская цензура? Да вы советской цензуры не видели, квази-правозащитники!..
Но, с другой стороны, нельзя и напускаться на Горького слишком рьяно. Писатель – натура противоречивая, в нём постоянно ратоборствуют два начала: рефлексивное и творческое, художественное. Какое начало возьмёт верх обусловлено апперцепцией человека – временной в большей степени, постоянной – в меньшей. Горький, как личность скорее творческая, нежели рефлективная, патетичен, помпезен; многие критики (например, Михаил Меньшиков) отмечали, что та же «Песня о соколе» написана красками кричащими. Он всей душою принимает революцию, но, в отличие от того же Маяковского (Идиота Полифемовича, как ловко окрестил «железобетонного дядю» Иван Алексеевич Бунин в «Окаянных днях»), увидев, что большевицкая власть ещё хуже царской, эмигрировал. Маяковский же сознательно сотрудничал с античеловеческим режимом – и, конечно, это не может заслуживать пиетета. Ну, а Горького можно уважать хотя бы за то, что, в конце концов, он разочаровался в коммунизме (как и Герцен на закате своей жизни разуверился в социализме).
Итак, каков же итог? Нельзя литератору эмоциональному, не склонному мудрствовать лукаво и анализировать, писать о революции. Горький - превосходный, как бы это сказать, живописец пера, корифей русской литературы, но ужасно не идёт писателям желание «быть передовым, соответствовать времени» и тем самым, мягко говоря – манкировать духовными ценностями, выработанными и принятыми народом нашим за многие и многие века. Не дело это.
Не обычай дёгтем щи белить.
На этом и закончим.

У каждого есть любимое произведение, и я конечно не исключение. Так чтобы прям любимых-любимых произведений у меня всего три. Это абсолютно все Новеллы Цвейга, практически все я знаю наизусть, ибо перечитываю каждое лето. Конечно же Маленький принц, неприкасаемая сказка, если мне кто-то скажет плохое об этом герое, за себя не отвечаю, я к этому отношусь ревностно. Я вообще плакала, когда книгу дочитывала. И сейчас слезы на глаза наворачиваются, когда читаю тот абзац, что я процитировала в прошлом сообщении.
И еще я люблю Песнь о Соколе Горького. Помню в 7м классе заставляли нас этот отрывок учить наизусть, а это трудно, рифмы-то нет. Все выли и многие даже ненавидели. Только не я! Я до сих пор помню этот отрывок наизусть, не упускаю возможности продекламировать хотя бы часть, и раз в пол года обязательно перечитываю дабы не забыть деталей. Это действительно сильное произведение!! И я не могла не выложить любимый отрывок сюда:)

"Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и
глядя в море.
Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны
внизу о камень...
А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя
камнями...
Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море,
сердито воя.
Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой
грудью, в крови на перьях...
С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о
твердый камень...
Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три
минуты...
Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:
- Что, умираешь?
- Да, умираю! - ответил Сокол, вздохнув глубоко. - Я славно пожил!.. Я
знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не увидишь его так
близко!.. Эх ты, бедняга!
- Ну что же - небо? - пустое место... Как мне там ползать? Мне здесь
прекрасно... тепло и сыро!
Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти
бредни.
И так подумал: "Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут,
все прахом будет..."
Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел
очами...
Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло
гнилью.
И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
- О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я... к ранам
груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..
А Уж подумал: "Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль
он так стонет!.."
И предожил он свободной птице: "А ты подвинься на край ущелья и вниз
бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей
стихии".
И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по
слизи камня.
И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и
- вниз скатился.
И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья,
теряя перья...
Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.
А волны моря с печальным ревом о камень бились... И трупа птицы не
видно было в морском пространстве...

В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
- А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем
такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им
там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.
Сказал и - сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой
лентой блеснул на солнце.
Рожденный ползать - летать не может! .. Забыв об этом, он пал на камни,
но не убился, а рассмеялся...
- Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она - в паденье!.. Смешные
птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут
жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи
и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею
прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела
жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам
все знаю! Я - видел небо... Взлетал в него я, его измерил, познал паденье,
но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не
могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли
творенье - землей живу я.
И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.
Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их
ударов, дрожало небо от грозной песни:
"Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых - вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами
истек ты кровью... Но будет время - и капли крови твоей горячей, как искры,
вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой
свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь
живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!.."