(Гонозов или Гонзов) - новгородский архиепископ (1484-1504) и первый видный противник ереси так называемых жидовствующих. До того он был архимандритом Чудовского монастыря в московском Кремле. Положение его как новгородского архиепископа обставлено было значительными трудностями: он был вторым лицом, занявшим кафедру по назначению из Москвы. Последним архиепископом по избранию народного вече был Феофил, который, будучи заподозрен в приверженности к Литве, был в 1480 г. схвачен и заключен в одном из московских монастырей, откуда он лишь в 1482 г. прислал отреченную грамоту. После него был поставлен троицкий старец Сергий, который личным характером и бестактным отношением к новгородским святыням еще более усложнил и без того трудное положение представителя новгородской церкви. Геннадий сразу заявил себя усердным слугой Москвы и настойчиво принялся за проведение в новгородской епархии политических и церковных стремлений центрального правительства, хотя тут ему пришлось встретить упорную оппозицию со стороны местного духовенства, которому московское владычество причинило чувствительный материальный ущерб конфискацией части церковных и монастырских земель и богатой Софийской казны. Геннадий действовал медленно и осторожно, но твердо и последовательно. Мало-помалу он добился того, что местное духовенство привыкло к почитанию московских святителей и угодников и ввело в ежедневные богослужения молитвословия за государя. В одном из первых своих посланий Геннадий высказал программу отношений духовенства к правительственной власти: духовенство должно исполнять приказы этой власти, ибо московские государи "послушание уставляют паче многих добродетелей"; но в то же время великие государи должны признать руководственную роль духовенства и подчиниться ему - точка зрения, всецело воспринятая и развитая иосифлянским духовенством. В духе этой программы Геннадий начал и борьбу с ересью, о существовании которой узнал, кажется, не ранее 1487 г. Эта борьба велась не на почве догматических и богословских споров и обличений, а средствами административных кар. Хотя Геннадий и был человеком образованным для своего времени, но его богословская начитанность не была выдающейся. Он считал прямо вредными богословские прения с еретиками и в послании к собору епископов выражал мысль, что собора о вере допускать не следует, так как "люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорить: так чтобы о вере никаких с ними речей не плодили". Собор на еретиков нужен, но не для прений о вере, а для того, "чтобы их казнити, жечи и вешати". Геннадий пробовал даже устроить примерное аутодафе: когда собор 1490 г. приговорил некоторых еретиков к заточению и отправил их в Новгород, то Геннадий распорядился встретить их за городом, нарядить в берестяные шлемы с надписью "се сатанино воинство", посадить на лошадей лицом к хвосту и в таком виде водить по улицам, а затем зажечь их шлемы. Однако все энергические меры против еретиков, рекомендованные Геннадием, не осуществились, так как еретики нашли себе поддержку в Москве и спокойно там проживали. Тогда Геннадий обратился к другой мере - к духовному орудию (см. ниже). Так как в среде духовенства не только не было достаточно подготовленных лиц, но даже было мало грамотных, Геннадий ходатайствовал перед митрополитом Симоном об учреждении училищ. Меры к поднятию религиозного образования в духовенстве и народе не могли, конечно, дать быстрых результатов. Для борьбы с ересью Геннадий обратился за помощью к игумену волоколамского монастыря, Иосифу Волоцкому, который и становится самым видным борцом за православие. Последней важной мерой в противодействие ереси со стороны Геннадия было составление пасхалии (см. ниже). Система московских сборов с духовенства в пользу новгородского владыки была упорядочена стараниями Геннадия. В 1503 г. он был вызван на собор в Москву, где обсуждался и решен в утвердительном смысле вопрос о невзимании поборов при поставлении на церковно-иерархические должности. Но Геннадий, по свидетельству летописи, начал брать мзду со священников за поставленье больше прежнего, за что в 1504 г. великий князь и митрополит свели его с кафедры. В июне того же года он подал митрополиту отреченную грамоту и, поселившись в Чудовом монастыре, скончался в 1504 г. См. Никитский, "Очерк внутренней истории церкви в В. Новгороде" ("Чтения общ. любит. духовн. просвещ.", 1875, № 5); Грандицкий, "Геннадий архиепископ новгородский" ("Православное обозрение", 1878 сентябрь и 1880 август). См. также литературу о ереси жидовствующих.

М. Дьяконов.

Геннадий, как сказано выше, хотел бороться с ересью и духовным оружием - на почве образования, просвещения. Он приглашает к себе ученых старцев Паисия Ярославова и Нила Сорского - "о ересеях тех поговорити", разыскивает по монастырям книги, нужные для борьбы с еретиками; любопытно, что многих таких книг не было у православных, даже у самого архиепископа, у еретиков же они были. С целью противодействовать ложным толкам в народе о близкой кончине мира, рассеиваемым и еретиками, Геннадий составляет пасхалию - труд, свидетельствующий о своего рода "учености" автора. С той же целью - бороться с ересью духовным оружием - связано было отчасти главное дело Геннадия - составление славянского кодекса библейских книг. До самого этого времени ни в русской письменности, ни у южных славян не было библейского канона. Библейские книги, как и всякие другие, предлагались древнерусскому читателю в различных сборниках, весьма разнообразных по содержанию - вместе и рядом с сочинениями отцов церкви, житиями, разными поучениями, нередко с сочинениями апокрифическими или даже прямо со светскими повестями вроде "Александрии". Ориентироваться среди этого литературного хаоса сборников было слишком трудно для грамотной массы, и этим определяется значение дела Геннадия. Он впервые выделил библейские книги из хаотической письменной массы сборников, собрал их в один кодекс и тем самым положил основание славянской Библии. Труд Геннадия составил эпоху в истории библейского славянского канона и лег в основание последующих печатных изданий. Кодекс, впрочем, не отличался даже единством текста со стороны языка; одни книги вошли туда в древнейшем, может быть даже первоначальном кирилло-мефодиевском переводе, другие - в значительно подновленном или даже позднейшем тексте; некоторые, наконец, - вероятно, совсем не найденные Геннадием в тогдашней русской письменности, - были переведены по его поручению с латинского, с Вульгаты, а часть одной книги - даже прямо с еврейского. Нельзя особенно не отметить в труде Геннадия сильного влияния Вульгаты; Геннадий взял ее своим главным руководством вместо библии греческой. Расположение, самый порядок книг, разделение их на главы делаются по Вульгате и согласно с Вульгатой; из той же Вульгаты заимствуются предварительные статьи о книгах, предисловия к ним. В Вульгате совсем нет 3-й Маккавейской книги; ее нет и в кодексе Геннадия. Вместе с тем Геннадий пользуется и немецкой Библией, уже бывшей тогда в печати. Труд Геннадия является, таким образом, в высшей степени любопытным фактом влияния у нас Запада. Разные грамоты Геннадия напечатаны в "Рус.ист. библ." т. VI, у И. Хрущова, "О соч. Иосифа Санина", в "Чтениях" Общ. др. 1847 г.; в "Актах ист.", т. I и в Новиковской "Вифлиофике". О Геннадии и составленном им кодексе см. Горского и Невоструева, "Описание рукописей московской синодальной библиотеки", отдел I, стр. 1-128; преосв. Макария, "История русской церкви", VII, 177 190; И. Хрущова, "О сочинениях Иосифа Санина" (СПб., 1868) и Тихонравова в XIX Присуждении Уваровских наград.

А. Архангельский.

Рождественский пост.

Сегодня память: вмц. Варвары и мц. Иулиани́и, пострадавших в начале IV века; прп. Иоанна Дамаскина и свт. Иоанна, епископа Поливо́тского (VIII); свт. Геннадия, архиепископа Новгородского (XV-нач.XVI).

Сщмчч. XX века: Алексия Сабурова, Иоанна Пьянкова, Александра Посохина и Николая Яхонтова, пресвитеров, Василия Кашина, диакона, и с ним 10-ти мучеников; сщмч. Димитрия Неведомского, пресвитера, прмц. Анастасии Титовой, мцц. Екатерины Арской и Киры Оболенской.

Прославляется икона Божией Матери «Дамаскинская».

Именинников мы поздравляем с днем ангела.

Братья и сестры, сегодня мы поговорим о замечательном святителе земли русской - Геннадии, архиепископе Новгородском. Родился он в первой половине XV века в благочестивой семье Го́нзовых. Иноческую жизнь начал в Валаамской обители под руководством святого преподобного Савватия Соловецкого. В феврале 1477 года святой был назначен архимандритом Чудова монастыря, а 12 декабря 1484 года был рукоположен в сан архиепископа Новгородского.

Святитель ревностно боролся за чистоту православия и приложил много стараний для просвещения своей паствы. В XV веке на Руси возникло такое явление как «ересь жидовствующих». Как следует из названия, в мировоззрении еретиков присутствовали значительные элементы иудаизма. По меньшей мере этими элементами были непризнание Божественной природы Господа Иисуса Христа и отрицание связанных с этим догматов, а также следование некоторым обрядовым предписаниям иудаизма. Архиепископ Геннадий, столкнувшись с книжностью жидовствующих, не смог найти в новгородском Софийском доме необходимых святоотеческих книг. С просьбой помочь ему в разрешении книжного вопроса он пишет ростовскому владыке Иоасафу, в епархии которого находился тогда Кирилло-Белозерский монастырь, известный своей библиотекой. Список запрашиваемых книг был очень пестрый, в том числе Менандр, «Логика», Дионисий Ареопагит, часть книг Ветхого Завета, книги противоеретической полемики.

Другим способом изменить ситуацию в обществе была активная переводческая деятельность, которая развилась при святителе Геннадии в Новгороде. В первую очередь был сделан полный и систематический перевод Священного Писания на славянский язык. «Геннадиева Библия» стала первым полным изданием книг Ветхого и Нового Заветов на славянском языке. Делались переводы и других книг, необходимых для полемики с еретиками. Важно отметить, что история с объявившейся апостасией со всей очевидностью поставила вопрос о недопустимо низком уровне образованности не только мирян, но и клира. Митрополит Макарий писал о недопустимо низком уровне образования среди духовенства той поры: «Сами пастыри Церкви в большинстве едва умели читать и писать, и в кругу архипастырей встречались лица, которые не в состоянии были отвечать, сколько было евангелистов и подобное».

Конечно же, в такой среде как на дрожжах росли разного вида суеверные страхи. В конце XV века над русскими умами тяготела грозная мысль о скорой кончине мира, которой ждали по истечении седьмой тысячи лет «от сотворения мира» по принятому на тот момент летоисчислению. По окончании миротворного круга в 1408 году на Руси не осмелились даже продолжить пасхалию далее 1491 года. В сентябре 1491 года Архиерейский Собор Русской Церкви в Москве при участии святителя Геннадия определил: «Написать Пасхалию на осьмую тысячу лет». В богословском толковании пасхалии, основанном на Слове Божием и свидетельстве святых отцов, святитель писал: «Не скончания мира страшиться подобает, но ждать пришествия Христова на всякое время. Сколько благоволит Бог стоять миру, столько продлится и обхождение времен». С 1504 года святитель Геннадий находился на покое в Чудовом монастыре и 4 декабря 1505 года мирно отошел ко Господу.

Весьма показательной является ситуация с уровнем духовного образования на Руси в XV веке. Показательной и, к сожалению, актуальной до сих пор. Братья и сестры, почему же так происходит, что миряне перекладывают ответственность на священников и в решении личных вопросов, и в знании Священного Писания, и в богословских вопросах? Кто-то говорит о том, что если всем мирянам дать знание Священного Писания и богословия, то у нас начнутся еретический разброд и шатания. Но история говорит нам об обратном. Именно невежество становится почвой для ересей и разного рода губительных духовных явлений. Потому что волки всегда найдутся, а овцы, по Евангелию, должны знать голос Пастыря. Господь говорит о Себе: И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса (Ин. 10, 4,5). Что значит знать голос Пастыря? Это жить настоящей духовной жизнью в Церкви и обязательно знать Слово Божие. Чтение Священного Писания должно быть в нашей жизни регулярной практикой. Никакой специалист не сохранит своей квалификации, если не будет регулярно читать литературу по основе своей профессии. Но если потерять специальность, это еще не так критично, а вот перестать быть христианином -ужасная и печальная участь, которой не хотелось бы желать никому. Поэтому, братья и сестры, будем с усердием читать Слово Божие, труды святых отцов и лекции замечательных современных богословов. Слава Богу, в наше время все это является настолько доступным, что можно ознакомиться с ними, не выходя из дома, через интернет на компьютере или в телефоне. Святитель Геннадий даже мечтать не мог о таких возможностях для просвещения христиан.

Святителю отче Геннадие, моли Бога о нас.

Диакон Михаил Кудрявцев

О жизни святителя Геннадия до пострижения его в иночество почти не име-ется сведений. В одной летописи он называется «Геннадий Гонзов» ве-ро-ят-но потому, что происходил из московского боярского рода Гонзовых. Когда и где принял он монашеское пострижение, нет известий. Некоторое время он подвизался в Валаамской обители, и его руководителем, или старцем, был знаменитый подвижник, впоследствии Соловецкий игумен, прп. Савватий.

Более обстоятельные сведения начинаются с того времени, когда блаженный Геннадий был поставлен архимандритом Чудова монастыря в Москве. Это вид-ное положение он занял в феврале 1477 года, а в 1479 году святой Генна-дий является участником в знаменитом споре о хождении посолонь.

Этот спор возник вскоре после освящения большого Московского Успенского собора (12 августа 1479 года). Какие-то «прелестники» донесли великому князю Иоанну III, что митрополит Геронтий поступил неправильно — ходил вокруг церкви с крестами не по солнечному всходу. Великий князь разгневался
и сказал, что ради таких погрешностей приходит гнев Божий. Для решения вопроса обратился к книгам, но, несмотря на самые старательные розыски, не мог найти в них ответа. Мнения разделились, причем большинство было на стороне митрополита, а за великого князя только двое — Ростовский вла-дыка Вассиан и чудовский архимандрит Геннадий. В доказательство своей мысли, что при освящении церкви должно ходить с крестами посолонь, они, как передает летописец, не имея другого свидетельства, говорили следующее: «Солнце праведное Христос на ада наступи и смерть связа и души свободи, и того ради исходят на Пасху, то же преобразуют на утрени». Спор прервался нерешенным на год или более вследствие нашествия в 1480 году хана Золо-той Орды Ахмата. Но в 1481 году великий князь снова возбудил его; между тем до ре-шения спорного вопроса в Москве отложено было освящение многих церк-вей. Упорство великого князя побудило огорченного митрополита удалиться в Симонов монастырь, причем он думал даже оставить митрополию, если ве-ли-кий князь не придет к нему бить челом и не перестанет настаивать о хождении посолонь. Поддерживаемый только преемником Ростовского архиепископа Вас-сиана Иоасафом и архимандритом Геннадием, великий князь наконец усту-пил — признал себя виновным перед митрополитом, бил ему челом и обещал во всем его слушаться. Митрополит Геронтий возвратился из монастыря, спор кончился, но «устава» относительно вопроса о хождении посолонь на будущее вре-мя «не учинили».

Вскоре на чудовского архимандрита обрушился гнев митрополита Геронтия. Он едва ли мог забыть, что в недавнем споре о хождении посолонь Геннадий стоял против него. Навечерие праздника Богоявления в 1482 году пришлось на воскресенье. Поэтому блаженный Геннадий разрешил братии своего монас-тыря пить богоявленскую воду поевши, к чему, по-видимому, склонялся и цер-ковный устав. Митрополит счел это за великое нарушение церковного устава и приказал силою взять архимандрита и привести к себе. Геннадий укрылся
у великого князя, но митрополит сам отправился на великокняжеский двор. Он требовал выдачи Геннадия, обвиняя его в том, что он, во-первых, самостоя-тельно, не спросив митрополита, разрешил столь важный вопрос, а, во-вторых, в том, что «обесчестил такую священную воду, которую святые отцы повелели оглашенным однажды в год, на Пасху, испивать вместо причастия», а прочим христианам разрешили пить в самый день Богоявления, и то прежде антидора. Тогда великий князь выдал Геннадия митрополиту, который велел его сковать и посадить в ледник под палату. Великий князь и бояре печаловались пред митрополитом за наказанного и напоминали при этом случай, что когда Рос-тов-ский владыка Феодосий дозволил также в навечерие Крещения Господня, случившегося в субботу, вкушать мирянам мясо, то митрополит Иона, теперь чудотворец, хотя и обличил владыку, но все-таки простил, видя его раскаяние. Тогда митрополит Геронтий освободил блаженного Геннадия.

Как настоятель Чудова монастыря, Геннадий оставил по себе память в его истории постройкой каменного храма во имя святителя Алексия с трапезой, которая имела «многие палаты горняя и дольняя, удобны на всяку потребу монас-тырскую и живущим ту братиям на преупокоение». В новосозданном храме, по освящении, с подобающей честью были поставлены на правой стороне «многочудесные мощи святого Алексия митрополита».

Впрочем, храм был окончен уже в отсутствие блаженного Геннадия:
12 декабря 1484 года он был избран Новгородским архиепископом «на престол святыя великия Софии» и зимой 1485 года прибыл в Новгород. Но и в Новгороде не прекращались заботы его о чудовском храме; поручив при отъезде попечение о нем «сообщникам своим», родным братьям вельможам Сергию и Димитрию с сыном его Георгием, грекам по происхождению, по фамилии Траханиотам, Геннадий посылал «довольно серебра» из Новгорода «на совершение церкви и трапезы и прочих палат».

Тяжелое бремя возложил на себя блаженный Геннадий вместе с саном ар-хи-епископа Новгородского. Глухое, затаенное раздражение против Москвы было среди новгородцев, недавно (в 1478 году) утративших свою независимость. Кроме этой общей, были и частные причины, вызвавшие враждебную настроен-ность новгородской паствы, особенно клира, а именно: отнятие в 1478 году великим князем десяти волостей у Новгородского архиепископа и поло-вины волостей у шести наиболее богатых монастырей; низведение в 1480 году с ка-федры будто бы за тайную связь с враждебной Москве Литвой любимого Новгородского архиепископа Феофила, ходатая за них перед великим князем. Конечно, новгородцы не могли смотреть дружелюбно на нового, уже второго, владыку, поставленного великим князем московским и митрополитом Геронтием, а не выбранного ими из природных новгородцев, как это делалось раньше в продолжение трех с лишком столетий. В самом клире, долгое время лишенном архипастырского руководства, замечались нестроения, а в Церкви Новгород-ской свила себе гнездо ересь жидовствующих. Борьба с этой ересью составляла глав-ную заботу архиепископа Геннадия за все время святительства его на Нов-го-родской кафедре.

Ересь занесена была в Новгород в 1470—1471 гг. евреями, выходцами из Лит-вы, и состояла в следующем. Отрицая догмат Пресвятой Троицы и призна-вая только Единого Вседержителя, жидовствующие учили, что Иисус Христос есть не Бог, а простой человек, Которого распяли евреи и Который истлел во гробе. Он не есть истинный Мессия. Мессия еще только придет и будет так-же простым человеком, пророком, подобным Моисею и Давиду. И так как Мессия еще не пришел, то должно держать закон Моисеев. Отрицая Божество Христа, жидовствующие отрицали и церковные установления: отвергали таинства, посты, праздники, почитание Божией Матери, святых угодников, кощунственно относились к святым иконам, а также честному кресту и мощам, отвергали храмы и вообще священные предметы, крайне ненавидели монашество. Признавая Страшный суд и воскресение мертвых, еретики учили, что «судити имать Бог Вседержитель». Среди еретиков находились и люди, не вполне разделявшее их учение, а только отчасти, в зависимости от степени своего вольномыслия, и главным образом отрицавшие обряды. Жидовствующие зани-мались тайными науками, звездочетством и чернокнижием, и вероятно ими более, чем своим крайним учением, привлекали к себе православных.

Первыми последователями ереси были видные новгородские священники Дионисий и Алексий. Распространяясь сначала главным образом среди духовных лиц, ересь затем проникла и в среду мирских людей и, оставаясь неизвестной в течение 17 лет, успела из Новгорода перейти в Белоозеро, в скиты и монастыри Вологодского края и даже в Москву. В конце 1479 года великий князь прибыл в Новгород и здесь ему так понравились священники Алексий и Дионисий, тайные вожди ереси, что он взял их с собою в Москву; Алексия сделал протопопом Успенского собора, а Дионисия — священником Архангельского. В Москве, как и в Новгороде, они усердно сеяли свое лжеучение и успели привлечь к нему таких сильных и видных людей, каковы: архимандрит Симонова монастыря Зосима, близкий великокняжеский думный (посольский) дьяк Феодор Курицын и невестка великого князя Елена, супруга его сына Иоанна.

На борьбу с ересью жидовствующих первым выступил блаженный Геннадий. Он явился для еретиков «яко меч обоюдоостр, посекая студеяние их и яко пла-мень пожигая плевелы нечестивого замышления их и стадо от таковы пре-лести свобождая... и душу свою полагая за порученную ему паству». Через полтора года после своего поставления на кафедру случайно узнал он о сущест-вовании в Новгороде какого-то противоцерковного общества — более опреде-ленного о ереси тогда еще архиепископ не знал — и немедленно известил митрополита и великого князя. Государь прислал приказ: «Береги, чтоб то ли-хо в земли не распростерлось». Тогда архиепископ начал обыск еретиков.
Во время обыска совращенный в ересь священник Наум, раскаявшись, дал блаженному Геннадию подробные сведения о ереси и даже доставил ему книги, по которым еретики совершали свою службу. При дальнейших розысках рев-ностный святитель открыл всего только четырех еретиков (двух священников и двух дьяков) вследствие упорного запирательства еретиков, не останавливав-шихся даже перед ложными клятвами. Захваченных еретиков архиепископ отдал на поруки. Но они убежали в Москву. Архиепископ Геннадий отправил вслед за ними обыскное дело с показаниями священника Наума и продолжал обыск. Не получив на свое донесение немедленного ответа ни от митрополита, ни от великого князя, святитель Новгородский обратился с просьбой о содей-ствии к некоторым епископам и просил их походатайствовать перед государем и митрополитом, чтобы «делу (о ереси) исправление учинити, занеже ныне как продлилось то дело, обыск ему не крепок чинится... еретикам ослаба пришла, уже наругаются христианству». Затем он описывает эти дерзкие ругательства еретиков над святым крестом и иконами, добавляя, что если и теперь великий князь не обратит внимание на ересь, будет последняя лесть горше первой.

В январе—начале февраля 1488 года на уличенных еретиков, бежавших
в Моск-ву, был созван Собор. На этом Соборе троих из них, поименованных бла-женным Геннадием, по правилам апостольским и отеческим, по извержении, отлучили от Церкви, а великий князь «по правилам царским» подверг их град-ской казни, приказав бить на торгу кнутьем. После гражданских казней еретики для духовного увещания были посланы к святителю Геннадию, причем от великого князя и митрополита Новгородский архиепископ получил грамо-ты. Грамотой государя предписывалось Новгородскому владыке: отосланных из Моск-вы еретиков в случае их нераскаянности посылать к наместникам великого князя для новой казни; продолжать с великим прилежанием дальнейшие розыски еретиков, пользуясь содействием наместников, и кто из уличенных в ереси будет достоин церковной епитимии, на тех ее налагать ему, архиепископу, а кто будет достоин по правилам градской казни, тех для этого отдавать в распоряжение великокняжеских наместников.

Получив грамоты, святитель Геннадий еще усерднее принялся при ревност-ном содействии наместников, бояр великого князя, за розыск. Всех раскаяв-шихся еретиков, которые «свои действа писали на себя сами своими руками», он привел к покаянию, наложив на них открытую епитимию — во время бо-го-служения стоять перед церковью и в церковь не входить. Упорствующих же в ереси предал боярам для торговой казни. Но митрополит Геронтий нимало не позаботился о погибавших от еретического учения, вероятно сознавая бесполезность, а может быть, и небезопасность своих ходатайств перед великим князем, находившемся под влиянием протопопа Алексия и Феодора Курицына. Дело с еретиками в Москве, по выражению архиепископа Геннадия, «положили ни за что, как будто бы Новгород с Москвою не едино Православие» (то есть как будто бы Москве не было никаких забот до Новгорода). Видя невнима-ние властей к донесению архиепископа Геннадия и услыхав, что в Москве их еди-но-мышленники живут в ослабе, новгородские еретики снова обратились
в жидовство и бежали в Москву под сильную защиту Феодора Курицына.
К тому же, хотя и слабый духом, но мудрствовавший православно, митро-по-лит Геронтий вскоре (28 мая 1489 года) умер и кафедра Московской митро-полии более года оставалась праздной. Но святитель Геннадий и при таких неблаго-приятных для него и благоприятных для еретиков обстоятельствах
не переста-вал действовать. В феврале 1489 года он написал бывшему архиепис-копу Ростовскому Иоасафу грамоту; в ней он жалуется на все усиливающееся распространение учения жидовствующих, которое, по его мнению, содер-жа-ло в себе не только иудейство, а и другие ереси; скорбит о невнимательном от-но-шении со стороны великого князя, митрополита и епископов в Москве к ереси, весьма опасной для Православия. В заключение святитель упрекает своего друга за оставление архиепископии в такое тяжелое для Церкви время, при этом выражая высокий взгляд на служение архипастыря. «Чем бы в такое время вооружиться великим терпением и даже пострадать за Православие, если бы было нужно, ради душевной пользы, ты, — обращается Новгородский архипастырь к Иоасафу, — предал овцы волкам на расхищение».

Между тем влияние еретиков в Москве все более возрастало; они даже до-бились, благодаря главным образом внушению протопопа Алексия великому князю, избрания на кафедру Московской митрополии тайного единомышлен-ника своего, Симоновского архимандрита Зосимы. 26 сентября 1490 года Зосима был поставлен в митрополита.

Новый митрополит вскоре после своего поставления обратился к архиепис-копу Геннадию с предложением прислать исповедание веры и повольную грамоту для избрания епископа на вдовствующую Коломенскую кафедру. В ответной грамоте митрополиту святитель писал, что он уже дал свое исповедание мит-рополиту Геронтию и Собору, когда был рукоположен во епископа; это испо-ведание веры хранится в Москве, а сам он доселе в нем тверд и непоколебим. Далее излагает свои действия против ереси жидовствующих, жалуется на по-творство еретикам в Москве, напоминает об исповедании, какое дали «все пред Богом и избранными Его Ангелы, как ты, господин, отец наш, так и мы, твои дети, архиепископы и епископы... не попустити православного христианина с еретиком общения имети или с жидовином». Поэтому святой Геннадий про-сит созвать в Москве Собор и предать проклятию живых и умерших еретиков и сочувствующих их учению, «да и мне бы, — пишет он далее митрополиту, — приказал бы Собор учинити, и я бы тех еретиков и их единомысленников предал проклятию, чтобы лихо перестало, да и нам в том осуждения от Бога не было, что мы попустили тому быть». В подтверждение последней мысли блаженный Геннадий приводит грозную проповедь пророка Иезекииля против пастырей, не исполняющих своих обязанностей. О согласии на избрание Коломенского епископа святитель Геннадий замечает, что сначала нужно управить дело с еретиками, которое долго затянулось: «три года минуло, и уже четвертый настал», и снова требует казни еретиков. Если же «ты, господин наш, — обращается он к митрополиту, — тех еретиков накрепко не обыщешь, да их не велишь казнить и предать проклятию, уже какие мы будем владыки?» Попросив затем митрополита поговорить великому князю, чтобы он не отстра-нял его, Геннадия, от присутствия на Соборе в Москве, святитель Новгородский заключает свое послание жалобой на чернеца Захарию, который в течение трех лет беспрестанно оскорблял архиепископа, рассылая по городам грамоты, в которых называл его еретиком. Святитель просит защиты у митрополита, так как не может сносить такого поношения.

Одновременно с посланием к митрополиту Зосиме архиепископ Геннадий отправил грамоту к собору епископов, находившихся в Москве. Содержание ее во многом сходно с посланием к митрополиту. Между прочим святитель
и здесь требовал Собора на еретиков, чтобы их предать проклятию и казни, по-тому что они, покаявшись и принявши в Новгороде епитимию, изменили клятве и, бежав в Москву, снова обратились к ереси. «Не плошите, — увещевал он епископов, — станьте крепко, чтобы гнев на вас не пришел, да не како че-ло-векоугодницы обрящемся и со Иудою Христа продающе: они (еретики) иконы щепляют, режут, Христу поругаются, а мы их воле сходим». Со своей сто-роны Новгородский владыка предлагает наказывать беспощадным образом еретиков, раскаявшихся притворно в своих заблуждениях.

Проникнутые твердым убеждением послания архиепископа Геннадия произ-вели на епископов свое действие: они потребовали на еретиков Собора, который под председательством митрополита Зосимы и состоялся 17 октября 1490 года. Хотя святитель Геннадий требовал осуждения всех вообще еретиков, но великий князь, вероятно под влиянием митрополита и Курицына, приказал кончить дело только о новгородских еретиках, о которых ранее были розыски святителя Геннадия. Впрочем, к ним были присоединены еще два человека: священник Архангельского собора Дионисий и чернец Захар. Позванные на Собор еретики упорно запирались в своих ересях «и быша, по словам летописи, яко во исступ-лении ума». Не добившись их собственного признания, Собор осудил еретиков на основании розысков блаженного Геннадия и свидетельств против них неко-торых жителей Москвы: еретики были отлучены от Церкви и преданы прокля-тию, а потом гражданской казни, состоявшей в заточении для одних и в иных, более легких, наказаниях для других, менее виновных. Этих последних возвра-тили в Новгород. Святитель распорядился встретить их за 40 верст от города, посадить верхом на лошадей, лицом к хвостам, одежду перевернуть передом назад. На головы еретиков он приказал одеть берестяные остроконечные шлемы с мочальными гребнями и с ободами, свитыми из соломы и сена; к шлемам были пришиты ярлыки с надписью: «Се есть сатанино воинство». В таком виде еретиков водили по городу, причем православные приглашались плевать на них со словами: «Се врази Божии и христианстии хульницы». В заключение шлемы были сожжены на головах еретиков. Из страха наказания присланные в Новгород еретики начали каяться. Святитель поверил их покаянию и дал им ослабу. Пользуясь этим, еретики разбежались по городам и селам, распространяя свое лжеучение. Некоторые бежали в Литву, к немцам, а другие даже остались в Новгороде, укрываясь и продолжая сеять ересь.

Настал 1492 год, имевший особенное значение в истории ереси жидовствую-щих. В XV веке над умами русских тяготела грозная, унаследованная от греков, мысль о скорой кончине мира, которую ожидали по истечении седьмой тысячи лет от сотворения мира. Жидовствующие тоже разделяли это верование, но
по принятому ими еврейскому летоисчислению было далеко до этого времени, а по греко-русскому летоисчислению семь тысяч лет оканчивались как раз
в 1492 году. Поэтому и богослужебная Пасхалия, указывавшая месяцы и числа празднования Пасхи и зависящих от нее подвижных праздников, доведена была только до 1492 года. Когда же роковой год прошел благополучно, жидовст-вующие начали глумиться над православными: «Семь тысяч лет окончились,
и ваша Пасхалия прошла, отчего ж Христос не является, вопреки вашим ожи-да-ниям? Значит ложны писания ваших апостолов и ваших отцов, будто бы воз--ве-щав-ших славное пришествие Христово по истечении семи тысяч лет». Необходимо было продолжить расчисление Пасхалии на будущее время, чтобы внести успокоение во взволнованные умы. Для этого в начале восьмой тысячи лет, в сентябре 1492 года, собрался в Москве под председательством митрополита Зосимы Собор, на котором присутствовал и святитель Геннадий. Собор поста-новил написать Пасхалию на восьмую тысячу лет. Первый осуществил поста-нов-ление Собора митрополит Зосима: с небольшим через год с четвертью он рас-чис-лил Пасхалию на следующие 20 лет и послал для проверки к Пермскому епископу Филофею и святителю Геннадию, чтобы они также составили Пасхалию и прислали в Москву. Геннадий составил Пасхалию на первые 70 лет восьмой тысячи. По проверке, произведенной в Москве, разницы между Пасхалиями не оказалось, и митрополит послал свою Пасхалию в Новгород к архиепископу с наказом разослать ее по Новгородской епархии, как это было сделано уже в других. Исполняя волю митрополита, святитель Геннадий к его Пасха-лии присоединил свою вместе с окружной грамотой, содержащей толкование на Пас-халию с архипастырскими наставлениями. Между прочим здесь он изло-жил правила, как составлять так называемую вечную Пасхалию.

Борьба с ересью жидовствующих, побудив архиепископа Геннадия расчислить Пасхалию, заставила его предпринять и выполнить еще другой, более важный труд. Святитель хорошо понимал, что одного внешнего преследования еретиков для искоренения ереси мало, что для этого нужно бороться с еретиками тем духовным оружием, к какому прибегали они, а жидовствующие, сея свое лжеуче-ние, доказывали мнимую истинность его ссылками на Священное Писание Вет-хого Завета и притом на те именно книги, каких у православных не было под рукою, потому что не существовало полного списка Библии в славянском переводе. И святитель Геннадий оказал великую услугу нашей Церкви Право-слав-ной, сделав это необходимое собрание в один состав всех книг Библии в славянском переводе. Полного списка Библии не было даже у самого архи-епископа Новгородского в богатой Софийской библиотеке, так что он принужден был отыскивать некоторые книги по русским монастырям, а для других книг, по причине отсутствия славянских списков, им было поручено составит новый перевод. Таким путем святой Геннадий составил полное собрание всех свя-щенных книг. Одни из книг славянской Библии, собранной им, помещены в древнейшем, быть может даже в первоначальном Кирилло-Мефодиевском пе--ре-воде, другие уже не носят в своем переводе признаков такой глубокой древности. Некоторые священные книги извлечены из толкований на них, содержавших и самый текст их. Новозаветные книги помещены не в древнем, а исправленном переводе, близком к современному печатному. Славянские переводы большинства книг Священного Писания, вошедших в состав Библии святителя Геннадия, сделаны с греческого. Но некоторые священные книги за отсутствием славянского текста пришлось переводить с латинской Библии — Вульгаты; а большая часть книги Есфирь помещена в славянском переводе с еврейского. Из латинской Библии взяты предварительные сведения о священ-ных книгах или предисловия к ним, распределение священных книг и деле-ние их на главы. Это руководствование архиепископа Геннадия латинской, а не гре-ческой Библией ближе всего можно объяснить отсутствием у святителя списка греческой Библии и переводчиков с нее, тогда как латинская Библия, уже печатная, нашлась, нашлись и люди, знающие латинский язык. Великий труд собрания славянской Библии, производившийся под непосредственным руководством архиепископа Геннадия, был окончен в 1499 году, как об этом говорится на первом листе предисловия к Библии: «В лето 7007 написана бысть сия книга, глаголемая Библия, рекши обоих Заветов Ветхаго и Новаго, при благоверном великом князе Иоанне Васильевиче, всея Руси самодержце, и при митрополите всея Руси Симоне, и при архиепископе Новгородском Геннадии в Великом Новгороде, во дворе архиепископле, повелением архиепис-копля архидиакона инока Герасима».

Собрав полную славянскую Библию, святитель Геннадий не остановился на этом. Он хорошо понимал, что писанное слово Божие без пастырей, которые бы поучались в нем и в свою очередь поучали бы других, подобно сокрытому от жаждущих источнику чистой воды; поэтому он заботился о том, чтобы поднять уровень образованности духовенства, по крайней мере своей епархии. В послании к митрополиту Симону он со скорбью изображает малограмотность ставленников на священнические степени. «Приведут ко мне, — пишет он, — мужика (ставленника) и я велю дать прочесть Апостол, а он и ступить не уме-ет; я велю Псалтирь дать, а он и по той едва бредет». Сознавая невозможность по-свя-щать столь малограмотных, святитель отказывал, но пришедшие со став-ленником жаловались ему, говоря: «Нет человека в нашей земле, кого бы мож-но избрать», и просили учить ставленника у него, при архиерейском доме. Видя такое невежество, архиепископ просил у великого князя для его же чести за-вести в Новгороде училище, в котором бы можно выучиться правильно читать Священные книги и отправлять церковную службу. Он просил митрополита, чтобы последний просил о том же великого князя. Святитель Геннадий первый начал говорить о необходимости устройства училищ для духовенства и этим приобрел право на благодарную память о нем со стороны тех, кому дорого ду-хов-ное просвещение на Руси.

В борьбе с ересью жидовствующих блаженный Геннадий явился самоотвер-женный архипастырем, который, выступив на защиту Православной Церкви, твердо и неуклонно шел по этому пути, несмотря на то, что вначале на сто-роне еретиков были сильные мира. Ему в высшей степени были чужды робость и лесть перед ними. Так, где дело касалось Церкви, он в сознании лежащего на нем долга выступал с откровенным словом, невзирая на лица. Так, когда великий князь Иоанн III, чтобы очистить место для великокняжеского двора
и сада, приказал вынести из Кремля монастыри и церкви, причем даже не по-щадил древнего кладбища, святитель Геннадий был сильно возмущен пос-туп-ком великого князя и, не скрывая, высказал свое негодование в грамоте митрополиту Зосиме: «Ныне беда стала земская да нечисть государьская великая: церкви старыя извечныя выношены из города вон, да монастыри старыя извечныя переставлены... да еще паки сверх того и кости мертвых выношены за Дрогомилово... да на тех местах сад насажден. А господин наш отец Герон-тий митрополит о том не воспретил, то он ведает, каков ответ за то даст Богу... вы-нес-ти церкви, да и гробы мертвых, да на том месте сад посадить... какова нечесть учинена! От Бога грех, а от людей сором... Церкви Божии стоя-ли колико лет, а где священник служил, руки умывал и то место бывало непроходно, а где престол стоял да жертвенник и те места не проходны же, а ныне те места не огорожены, ино и собаки на то место ходят и всякий скот... Нам, твоим детям и сослужебником, пригоже тебе о том воспоминать, а ты, господин отец наш, сыну своему великому князю накрепко о том воспо-минай, понеже должно ти есть».

Тяжесть епископского служения для блаженного Геннадия увеличивалась не одной борьбой с еретиками, но и со своеволием православных чад его паствы в Пскове. Вообще издавна не любившие вмешательства Новгородских владык в церковные дела своей области, псковичи с тем больше неприязнью относились к архиепископу Геннадию, в котором видели слугу страшного для них московского правительства. Вначале отношения между пастырем и па-сомыми были дружественные: в 1485 году, при вступлении на кафедру, святитель Геннадий послал псковичам благословенную грамоту с богатым подарком (подарил им турий рог, обложенный золотом, и икону размером в локоть, «на злате»). В следующем 1486 году сами псковичи пригласили святителя в Псков и устроили ему торжественную встречу: князь Ярослав, посадники, бояре, священноиноки, священники и диаконы с крестным ходом встретили у городских ворот архиепископа, который в тот же день совершил литургию в соборном храме во имя Пресвятой Троицы, а потом благословлял народ
на вече. Затем владыка еще раз был на вече, где вместе с благословением пре-подал народу «многа словеса учительныя», а после этого, прожив в Пскове три недели, мирно отбыл со своими боярами. Но эти мирные отношения заменились враждой со стороны псковичей при первом проявлением архиепис-копом своей власти в своевольной области. В том же 1486 году архиепископ Геннадий послал в Псков со своим боярином игумена Евфимия, поручив им описать церкви и монастыри всей Псковской волости и «положить в число» все псковское духовенство, после чего Евфимий остался в Пскове наместником архиепископа. Но псковичи не признавали власти Евфимия над собою. Чем далее шло время, тем более резко обнаруживали псковичи свое своеволие
в сношениях с Новгородским архиепископом. В 1500 году святитель прислал священника для осмотра антиминсов в псковских церквях, и хотя такое дей-ствие со стороны Новгородского владыки было вполне законно, однако князь псковский, посадники и весь Псков только после продолжительных совещаний допустили священника в церковь. Еще хуже обошлись псковичи с самим вла-дыкой в его новый приезд в Псков, куда он прибыл, чтобы, по обычаю своих предшественников, принести пастырские молитвы за свою паству и заняться разбором судебных дел: псковичи запретили духовенству соборной церкви слу-жить с владыкой, а просфорницам не велели печь для него просфор, при этом они объяснили свое отношение к Геннадию той причиной, что видели в нем сторонника московского великого князя Василия. «Ты, — говорили они, — хо-чешь молить Бога за великого князя Василия».

Это происходило лет за десять до подчинения Пскова власти великого князя московского.

Свою жизнь святитель Геннадий окончил под сенью любимой им Чудовской оби--тели. Но причиной этого было невольное удаление епископа с Новгородской кафедры вскоре после Собора 1503 года, на котором присутствовал и он. Собор этот собран был для устранения нестроений церковной жизни: безнравственной жизни вдовых священнослужителей, бесчиния в монастырях и взимания еписко-пами мзды за поставление. Первый вопрос отцами Собора был решен в смысле запрещения священнослужения вдовым священникам и диаконам, если они не постриглись. О монастырях было постановлено, чтобы монахи и монахини, как это было обычно для того времени, не жили вместе в одних монастырях. Поборы при поставлении на церковно-иерархические степени, издавна уко-ренившиеся в Русской Церкви и перешедшие к нам из Греции, Собором были безусловно воспрещены под страхом извержения из сана как епископа, так и поставленного им.

И как не печально, но должно сознаться, что первым нарушителем послед-него соборного определения был Новгородский архиепископ. Поддавшись влиянию любимого им дьяка, он, вопреки своему обещанию на Соборе, стал брать мзду за поставление еще более прежнего. Когда это сделалось известным великому князю Иоанну Васильевичу, он велел произвести дознание, после которого в июне 1504 года архиепископ Геннадий низведен был с кафедры и поселился в Чудовом монастыре. Через два с половиной года, в 1506 году,
4 декабря, святитель Геннадий мирно скончался и «погребен бысть в том же мо-настыре... в самом том месте, идеже бе лежало в земли освященное тело великаго святителя и чудотворца Алексия прежде обретения его, у самыя стены великия церкви».

Мощи святителя Геннадия почивали под спудом в Чудовом монастыре. Он на-зывается «святым» в «Книге глаголемой: Описание о Российских святых» (XVIII сто-летие).

Святитель Геннадий, архиепископ Новгородский , происходил из рода Гонзовых и был, по свидетельству современников, "муж сановитый, умный, добродетельный и сведущий в Священном Писании". Первоначальное послушание проходил в Валаамской обители под духовным руководством преподобного (память 27 сентября). С 1472 года - архимандрит Чудова монастыря в Москве. Ревнитель строгого уставного Богослужения, в 1479-1481 годах архимандрит Геннадий вместе с Вассианом, архиепископом Ростовским, а затем с его преемником Иоасафом бесстрашно вставал на защиту древнего устава в возникшем споре о хождении "посолонь" при освещении нового храма. (Спор возник в связи с чином освящения Успенского собора в Москве.)

В 1483 году святой Геннадий начал строить в Чудовом монастыре каменную трапезную церковь в честь чтимого им († 1378), основателя обители. 12 декабря 1484 года архимандрит Геннадий был посвящен в архиепископа Новгородского. Благоговея к памяти великого святителя Алексия, Геннадий, и будучи в Новгороде, не переставал заботиться о возведении храма его имени: "И сребра довольно на совершение храма того и трапезы и палат посылаше".

Время святительства в Новгороде святого архиепископа Геннадия совпало с грозным периодом в истории отечественной Церкви. Иудейские проповедники, приехавшие под видом торговцев в Новгород, еще с 1470 года начали сеять между православными плевелы ереси и богоотступничества. Лжеучение распространялось тайно.

Первое известие о ереси дошло до святителя Геннадия в 1487 году: четверо членов тайного сообщества, в хмельном угаре обличая друг друга, обнаружили пред православными существование нечестивой ереси. Как только это стало известно святителю, ревностный архипастырь немедленно приступил к розыску и с глубокой скорбью убедился, что опасность угрожает не только местному, новгородскому благочестию, но и самой столице Православия Москве, куда еще в 1480 году переехали вожди жидовствующих. В сентябре 1487 года он направил в Москву, митрополиту Геронтию, все розыскное дело в подлиннике вместе со списком обнаруженных им богоотступников и с их писаниями. Борьба с жидовствующими стала главным предметом архипастырской деятельности святителя Геннадия.

По словам (память 9 сентября), "сей архиепископ, быв пущен на злодейственные еретики, устремился на них, яко лев, из чащи Божественных Писаний и красных гор пророческих и апостольских учений".

Девятнадцать лет продолжалась борьба святителя Геннадия и преподобного Иосифа с сильнейшей попыткой противников Православия изменить весь ход истории Русской Церкви и Русского государства. Трудами святых исповедников борьба увенчалась победой Православия. Этому способствовали труды святителя Геннадия по изучению Библии. Поскольку еретики в своих нечестивых мудрствованиях прибегали к искаженным текстам ветхозаветных книг, отличным от принятых Православной Церковью, архиепископ Геннадий взял на себя огромный труд - привести в единый свод исправные списки Священного Писания. До того времени библейские книги переписывались на Руси, по примеру Византии, не в виде целого свода, а отдельными частями - Пятикнижия или Восьмикнижия, Царств, Притчей и других учительных книг; Псалтири, Пророков, Евангелия и Апостола.

Священные книги Ветхого Завета особенно часто подвергались случайной и намеренной порче. Об этом со скорбью писал святитель Геннадий в послании архиепископу Иоасафу: "Жидове еретическое предание держат - псалмы Давидова или пророчества испревращали". Собрав вокруг себя ученых, тружеников-библеистов, святитель собрал все книги Священного Писания в едином своде, благословил вновь перевести с латинского языка те из Священных книг, которые не были им обречены в рукописном предании славянской Библии, и в 1499 году на Руси вышел первый полный свод Священного Писания на славянском языке - "Геннадиевская Библия", как ее почтительно называют по имени составителя, которая стала неотъемлемым звеном в преемственности славянского перевода Слова Божия.

От Боговдохновенного перевода Священного Писания (863-885), чрез Библию святителя Геннадия (1499) и воспроизводящую ее первопечатную Острожскую Библию (1581), Церковь сохранила неизменным славянское библейское предание вплоть до так называемой Елизаветинской Библии (1751) и всех последующих печатных изданий.

Наряду с подготовкой Библии, круг церковных книжников при архиепископе Геннадии вел большую литературную работу: была составлена "Четвертая Новгородская летопись", доведенная до 1496 года, переведены, исправлены и переписаны многочисленные рукописные книги. Игумен Соловецкого монастыря Досифей, прибывший в Новгород по монастырским делам, несколько лет (с 1491 по 1494) трудился у святителя Геннадия, составляя библиотеку для Соловецкого монастыря. По просьбе святителя Досифей написал житие (память 17 апреля) и (память 27 сентября). Большинство книг, переписанных с благословения святителя Новгородского (более 20) для Соловецкой обители, сохранилось в составе Соловецкого собрания рукописей. Ревностный поборник духовного просвещения, архиепископ Геннадий для подготовки достойного клира основал в Новгороде школу.

Память о святителе Геннадии сохраняется и в другом его труде на благо Православной Церкви. В конце ХV века над русскими умами тяготела грозная мысль о скорой кончине мира, которой ждали по истечении седьмой тысячи лет от сотворения мира. По окончании миротворного круга в 1408 году на Руси не осмелились продолжить пасхалию далее 1491 года. В сентябре 1491 года архиерейский Собор Русской Церкви в Москве, при участии святителя Геннадия, определил: "Написать Пасхалию на осьмую тысячу лет". 27 ноября 1492 года митрополит Зосима "на Москве изложил соборне пасхалию на 20 лет" и поручил епископу Филофею Пермскому и архиепископу Геннадию Новгородскому составить каждому свою пасхалию для соборного свидетельствования и утверждения 21 декабря 1492 года. Святитель Геннадий окончил составление своей пасхалии, которая, в отличие от митрополичьей, была продолжена на 70 лет, и, рассылая по епархиям одобренную Собором принятую пасхалию на 20 лет, присоединил к ней и свою, вместе с толкованием на нее и Окружной грамотой, под общим заглавием "Начало пасхалии, переложенной на осьмую тысячу лет". В Богословском толковании пасхалии, основанном на Слове Божием и свидетельстве святых отцов, святитель писал: "Не скончания мира страшиться подобает, но ждать пришествия Христова на всякое время. Сколько благоволит Бог стоять миру, столько продлится и обхождение времен". Времена устроены Творцом не для Себя, но для человека: "Да разумеет человек времен премену, чтет своея жизни конец". О сроках же свершения творения Божия "никто же весть, ни Ангелы, ни паки Сын, но токмо Отец". Потому святые отцы, наитием Духа Святого, изложили миротворный круг именно как "круг": "Сии учиниша коловратно, не имуще конца". Еретическим прельщениям о исчислении сроков святитель противопоставил освященный Церковью путь постоянного духовного трезвения. Святой Геннадий излагает Богословские основы пасхалии, объясняет, как при помощи Альфы, великого миротворного круга, можно выводить пасхалию на будущее, насколько потребуется. Пасхалия святого Геннадия, по его свидетельству, не была им составлена заново, но была выведена на основании прежнего предания - в частности, на основании пасхалии, написанной на 1360-1492 годы при , архиепископе Новгородском († 3 июля 1352). По правилам работы с пасхалией, утвержденным святым Геннадием, позже, в 1539 году, при архиепископе Новгородском Макарии, была составлена пасхалия и на всю восьмую тысячу лет.

О высокой духовной жизни и молитвенном вдохновении святителя свидетельствует составленная им в 1497 году молитва к Пресвятой Богородице. Кроме известных посланий митрополитам Зосиме и Симону, архиепископу Иоасафу, епископам Нифонту и Прохору, послания к Собору 1490 года, архиепископ Геннадий написал церковный "Уставец" и "Предание инокам", живущим по уставу скитского жития.

Оставив архипастырское служение, с 1504 года святитель жил на покое в Чудовом монастыре, где мирно отошел ко Господу 4 декабря 1505 года. В Степенной книге читаем: "Архиепископ Геннадий пребы в архиепископах девятнадцать лет, многа исправления показа о церковном благолепии и о священническом благочинии, и еретики посрами, и православную веру утверди, последи же сведен бысть на Москву, и полтретья лета пребысть в монастыри чудеси Архангела Михаила и святаго Алексия митрополита и чудотворна, идеже прежде бысть в архимандритех, ту и преставися к Богу". Святые мощи архиепископа Геннадия были положены в храме Чуда святого Архангела Михаила в Хонех, в том месте, где покоились до того мощи особо чтимого им святителя Алексия, митрополита Московского. Память святителя Геннадия творится также в 3-ю Неделю по Пятидесятнице, в день, когда Святая Церковь вспоминает всех святых, в Новгороде просиявших.

Конец XV века представляет перелом в области русской мыслительности, направленной главным образом на религиозные предметы: с одной стороны, здесь являются начала тех споров и толков об обрядах и букве, которые, развившись впоследствии, произвели явление громадной важности - раскол старообрядчества со всеми его видоизменениями; с другой - в это время ярко выказываются признаки религиозного свободомыслия, стремившегося к отпадению от основных догматов православия. В истории того и другого направления играл важнейшую роль новгородский архиепископ Геннадий, человек стойкого характера и с замечательным образованием по своему времени. К сожалению, многое в жизни и деятельности этого человека нам остается неизвестным. Мы не знаем ни места его рождения, ни его юности. Осталось только известие, что фамильное его прозвище было Гонозов или Гонзов и что, вступивши в монашество, он был учеником преподобного Савватия Соловецкого, а потом возведен в сан архимандрита Чудовского монастыря в Кремле. В это время он явился участником в споре митрополита Геронтия с великим князем.

До сих пор, как мы видели, высшая духовная власть шла рука об руку с высшею мирской властью и содействовала возвышению и усилению последней. При Иване Васильевиче мирская власть достигла своей полной силы. Теперь уже она не нуждалась в опеке со стороны духовной власти в такой степени, как это было прежде; теперь мирская власть могла не только показать перед духовною властью свою самостоятельность, но и покуситься на господство над нею, когда представится случай. Такая попытка ощутительна в споре между митрополитом Геронтием и Иваном Васильевичем. Геронтий был, как видно, человек, чувствовавший вековую силу своего первосвятительского сана, но Иван Васильевич, как мирской государь, также не расположен был уступать своего права. Прежде всего у них произошло столкновение в 1478 году по поводу Кирилло-Белозерского монастыря. Новопоставленный игумен этого монастыря, Нифонт, с некоторыми из монастырской братии, тяготился зависимостью от ростовского архиепископа Вассиана и просил своего удельного князя Михаила верейского взять монастырь в свое непосредственное ведение. Митрополит Геронтий, по просьбе верейского князя, изъявил на это свое согласие и выразил его в своей грамоте. Но в монастыре были другие старцы, которые вовсе того не хотели и были расположены к ростовскому епископу. Последний обратился к великому князю. Иван Васильевич принял сторону Вассиана. Митрополит сначала попытался ослушаться великого князя, но Иван приказал своему подручнику Михаилу верейскому отдать ему данную митрополитом грамоту и грозил созвать собор духовных для решения дела между митрополитом и епископом. Митрополит испугался, не допустил до созвания собора и уступил во всем великому князю. Иван Васильевич, однако, не простил митрополиту попытки к ослушанию своей воле и в следующем 1479 году нашел повод придраться к нему. Было освящение Успенской соборной церкви. Митрополит ходил вокруг церкви против солнца, от запада к востоку. Тогда великий князь, по чьему-то наущению, заявил, что следует ходить крестным ходом от востока к западу, как тогда называлось "посолонь", (т. е. по солнцу). Таким образом, был брошен вопрос, который сильно занял духовенство и некоторых мирян. Книжники принялись отыскивать правду по книгам. В это время великий князь призвал участвовать в возникшем споре архимандрита Геннадия, который, как видно, и тогда был уже известен своею ученостью. Ответ, данный им вместе с ростовским епископом Вассианом, хотя как будто и склонялся на сторону митрополита, но был до крайности темен и уклончив . Видно было, что Геннадий не хотел раздражать ни ту, ни другую из споривших сторон; быть может, он рассчитывал, что вопрос этот сам собою забудется. Действительно, в продолжение трех лет спор не возобновлялся, но в 1482 году великий князь опять поднял его и требовал, чтобы вперед при освящении церквей митрополит ходил "посолонь". Митрополит упорствовал. Великий князь, желая поставить на своем, не давал ему освящать новопостроенных храмов. Тогда Геронтий оставил в Успенском соборе свой посох, забравши, однако, с собой ризницу, и уехал в Симонов монастырь, думая наказать великого князя тем, что церковь останется без главного правителя. Геронтий говорил, что не вернется на свою кафедру до тех пор, пока сам князь не станет бить ему челом. Все иноки, священники и книжники миряне стояли за митрополита; только двое духовных были против всех за великого князя: ростовский владыка князь Иоасаф (преемник Вассиана) и наш Геннадий. Видно, они рассчитывали, что если сторона митрополита и возьмет верх, то все-таки они найдут себе сильного покровителя в великом князе на будущее время. Иван Васильевич умел всегда уступать вовремя и на этот раз сообразил, что невозможно идти против всего тогдашнего книжного мира. Сперва послал он своего сына просить митрополита возвратиться. Митрополит отказал. Тогда Иван вынужден был сам ехать к митрополиту, просил его вернуться и предоставлял ему совершать крестные ходы по своей воле. Состязание между духовной и светской властями окончилось, таким образом, к торжеству первой. Митрополит, однако, озлобился на Геннадия за то, что последний осмелился заявить себя против него; митрополит искал случая отомстить ему, архимандриту, и нашел предлог в том, что Геннадий, в канун Богоявления, случившийся в воскресный день, дозволил своей братии пить богоявленскую воду после трапезы. Митрополит приказал представить Геннадия к себе. Геннадий, опасаясь гнева митрополита, бежал к великому князю. Митрополит сам отправился к великому князю, требовал выдачи архимандрита. Великий князь и на этот раз уступил митрополиту. Геронтий поступил с Геннадием со всею жестокостью, обычною в то время: чудовского архимандрита заковали и посадили в ледник под палатою; великий князь заступился за Геннадия настолько, что просил пощадить его и не делать с ним ничего хуже, и митрополит отпустил заключенного, удовольствовавшись тем, что сталось так, как он хотел.

С 1485 года открылась новая, более широкая область деятельности для Геннадия; он получил сан новгородского владыки. Еще в 1482 году, после низложения Феофила, Иван Васильевич хотел поместить на эту кафедру Геннадия, вероятно, полюбивши его за то, что, в споре великого князя с митрополитом, чудовский архимандрит, вразрез со всем духовенством, сам-друг стоял за мнение великого князя. Но Иван Васильевич действовал и в этом вопросе с обычною постепенностью, не разрушая сразу старых форм, хотя уже решил в своем уме изменить или уничтожить эти формы со временем. В старину новгородские владыки выбирались из трех кандидатов по жребию. Иван Васильевич не доверял более архиепископского сана в Новгороде природному новгородцу и положил посылать туда москвичей, но соблюл на первый раз форму, обычную издавна при выборе новгородских владык. Имена трех лиц, из которых один должен был получить сан архиепископа, были положены в церкви на престоле; в числе их было имя чудовского архимандрита. Жребий пал не на него. Владыкою новгородским сделался троицкий монах Сергий (бывший прежде протопопом), но через несколько месяцев сошел с ума. После него Геннадий был уже без выбора назначен владыкою 12 декабря 1484 года. С этих пор о жребии при поступлении новгородских владык уже не говорится в летописях.

В своей епархии Геннадий встретил церковные толки, подобные тем, какие были в Москве. Здесь умы книжников заняты были спором об аллилуйе. В Пскове был поднят вопрос (как говорят, игуменом Ефросином) о том, следует ли на всенощной петь: "аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!", или "аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!" Принимавшие первый способ "трегубили" аллилуйю, а принимавшие второй -"сугубили" ее. Сугубившие опирались на то, будто аллилуйя в переводе значит: слава тебе Боже! (между тем аллилуйя, как известно, означает: хвалите Господа) и укоряли своих противников, что они, произнося аллилуйю вместо трех раз четыре раза, четверят Троицу и, таким образом, впадают в ересь. Ожесточение между партиями дошло до того, что трегубившие, составлявшие большинство, запрещали на рынке продавать съестные припасы сугубившим. Книжники или так называемые "философы", державшиеся трегубия, толковали, что их противники заимствовали от латин свое сугубие. Спор этот из Пскова перешел и в Новгород. Геннадий принял в нем участие и поручил переводчику Димитрию Герасимову, ездившему за границу, исследовать: действительно ли в западной церкви двоят аллилуйю? Но Герасимов привез ему ответ, что по воззрению западной церкви все равно, что двоить, что троить аллилуйю. Спор этим, конечно, не порешился: сугубившие со своей стороны обвиняли трегубивших не только в латинстве, но в жидовстве и даже в язычестве. Вопрос об аллилуйе перешел в грядущие столетия и соединился со многими другими вопросами, составившими в свое время сущность старообрядческого раскола.

В православной церкви во все времена господствовала обширная обрядность, сложная символика, поклонение священным предметам и монашеский взгляд на богоугодную нравственность. При невежестве народа это, естественно, давало русской религиозности характep перевеса формы над содержанием, выражения над мыслью. Все это перешло к нам с византийской литературой, но принесло у нас своеобразные плоды: такие явления, как споры о "хождении посолонь" или об "аллилуйе" исключительно принадлежат русской жизни. Но с той же византийской литературой заходили к нам и взгляды совершенно противоположные: их можно проследить в разных переводных и подражательных сочинениях, доступных в свое время только немногим, по причине малограмотности. Взгляды эти клонились обратно, к перевесу содержания над формой, ставили внутреннее благочестие выше внешнего, христианскую нравственность выше многомоления и поста и обличали бесплодность обряда самого по себе, неосмысленного. В то время, когда монашествующая набожность боялась дьявола, находились люди, писавшие: «Все в человеке, как доброе, так и злое - от самого человека; а дьявол не может отвлечь человека от добра и привлечь на зло». Тогда как большинство проповедовало, что для спасения души нужно беспрестанно читать молитвы, удручать плоть постом, подвергать себя добровольной нищете и лишениям, раздавались такие смелые речи: "Ты думаешь, что молишься Богу, а на самом деле молишься воздуху; Бог внимает уму, а не словам. Ты думаешь найти себе спасение в том, что не ешь мяса, не моешься и лежишь на голой земле, но ведь и скот не ест мяса и лежит на голой земле, без постели..." Или: "Какой успех человеку морить себя голодом и не делать добрых дел? Угоднее Богу -кормить голодного, чем иссушать свою собственную плоть, оказывать помощь вдовицам, нежели изнурять свои члены, избавлять от томления бедняков, чем томиться самому... Старайся лучше внутренний пост хранить, чем воздерживаться от яств по внешнему образу. Как тело без духа мертво, так и внешнее подвижничество без внутреннего хранения и соблюдения. Лучше съесть кусок сухого мяса, запрещаемого святыми отцами, чем из тщеславия, воздерживаясь от мяса, искать другого рода вкусной пищи..." В то время, когда большинство нравоучителей говорило, что для умилостивления Бога и отпущения грехов надобно строить церкви и давать вклады в монастыри, встречались в книгах суждения о том, что "кто даст село монастырю, тот устраивает пагубу душе своей...", или что "нет пользы созидать неправдою и украшать церкви, и Богу не приятны богатства, жертвуемые в церковь, если они приобретены порабощением сирот и насилием убогих"; что церкви украшать никому не запрещено, но надобно помнить прежде всего, что за утеснение убогих обещана огненная мука. Подрывалась мысль, что монашеский образ жизни особенно угоден Богу: "Если бы иноческое жительство действительно было угодно Богу, то сам Христос и божественные апостолы носили бы иноческий образ, но мы видим и Христа и апостолов его в мирском, а не в иноческом образе". Даже против раздачи милостыни нищим встречаются резкие обличения: "Ты, богач, даешь милостыню убогим, но посмотри, вон рабы твои, которые пасут твоих волов, потравили ниву твоих бедных соседей: ты мучишь злым томлением и неправедными наказаниями работающих тебе; о безумный, лучше тебе миловать домочадцев твоих, не творить им насилия и томления, чтобы они не ходили печальные, чем рассыпать милостыню, собранную несправедливым томлением других". Тогда как духовные проповедовали слепую веру к священным книгам, появлялись намеки, которые зароняли подозрение в справедливость того, что вошло целою массою в церковную письменность: "О том не ведают и не догадываются, что многие книжники иноки выписывают места из божественных книг и из житий святых и, вместо них, вписывают то, что считают для себя лучшим и полезным, и уверяют других, что это подлинное писание святых". Вопреки общему верованию о силе молитв и заступлении святых перед Богом, встречались такие умствования: "Если человек сам не делает добра, то святые, хотя бы молились за него, не сделают ему пользы: сбудется только пословица: один строит, другой разоряет".

Все это не заключало в себе в сущности ничего неправославного, но все это показывает, что в самой благочестивой письменности были семена противодействия тому строю понятий о благочестии, который был усвоен веками и принят большинством: злоупотребления в духовенстве всегда могли обращать эти семена в противодействие самой церкви. Так и сделалось. Нигде это противодействие не могло так легко прорваться, как во Пскове. Псковичи тяготились зависимостью от новгородского владыки по церковному управлению и суду, а между тем отсутствие епархиального начальника давно уже лишало во Пскове область благочестия правильного надзора. Во Пскове свободнее, чем где-нибудь, могло воспитаться противодействие против существующего церковного порядка, были постоянные причины к этому. С одной стороны, духовенство роптало на вмешательство веча в церковные дела, с другой - новгородский владыка и его софийский двор подавали постоянный повод к жалобам как на свою бездейственность в деле управления и суда, так и на свою жадность в собирании пошлин: псковская земля в церковном отношении казалась какою-то оброчною статьею новгородского владыки. Духовные, посвящаясь в сан и получая места, платили пошлины. Нередко добрые отношения к чиновникам владыки, пошлины и подарки пролагали путь к священническому сану удобнее, чем личные достоинства ищущего этого сана. Могло всегда случиться, что бедный человек, достойный быть священником по своим качествам и способностям, не получал места потому только, что не мог заплатить, тогда как другой, имевший состояние, покупал священный сан. Нападки на эти пошлины, упреки, делаемые духовному управлению в том, что оно посвящает священнослужителей за деньги, положили начало ереси, известной под названием «стригольников».

Нам неизвестно ни точное время явления этой ереси, ни обстоятельства, служившие ближайшим поводом к ее возникновению; знаем только, что около 1374 года из Пскова в Новгород бежали от преследования трое главных проповедников этой ереси: один из них неизвестен по имени, другой был дьякон Никита, третий - мирянин по имени Карп. В сочинении конца XV века, в "Просветителе" Иосифа Волоцкого, Карп назван художеством "стригольник" . Что такое "стригольник", мы не знаем, но ересь эта получила кличку стригольников. Трое проповедников нашли себе в Новгороде последователей, но вскоре возмутили против себя народ и были сброшены с моста в Волхов в 1375 году. Посеянное ими семя ереси, однако, не пропало бесследно. В продолжение XV века еретики не раз подвергались преследованию во Пскове и Новгороде; их умерщвляли, запирали в тюрьмы; другие из них разбегались и разносили с собою свои еретические мнения. Достойно замечания, что православные до того озлобились против них, что митрополит Фотий, в 1427 году, хотя и повелевает не есть и не пить с еретиками, но сдерживает фанатизм псковичей и порицает их за то, что они казнили смертью стригольников. Как всегда бывает, гонимая секта укреплялась и распространялась от гонений. В Новгороде, в последних годах XV века, Геннадий, несмотря на громадное выселение прежних жителей и прилив новых, указывал, что между чернецами есть стригольники.

Ересь стригольников своею исходною точкою имела порицание обычая платить пошлины при посвящении, а затем еретики нападали на жадность и корыстолюбие духовенства, употребляя такие выражения, какие до сих пор можно слышать в народе: «попы пьяницы, дерут с живого, с мертвого!» Стригольники начали учить, что таинства, совершенные недостойными священниками, недействительны, а затем дошли до того, что признали все существующее и прежнее духовенство не имевшим дара Духа Святого, отвергали вселенские соборы, дозволяли, вместо священников, учить и проповедовать каждому, вооружались против монастырей, против вкладов по душам, поминок, и вообще против того, что на благочестивом языке называлось «строить душу». Они, как видно, как-то по-своему толковали таинство причащения, а вместо исповеди перед священником вводили свой обряд покаяния припаданием к земле. Отвергая церковные постановления, сами стригольники, однако, уважали произвольный пост, отличались суровым воздержанием, молитвою и книжностью.

Как всегда бывает со всякого рода сектами, и ересь стригольников, распространяясь, разветвилась и разбилась на многие толки, так что в XV веке люди различных мнений назывались общим именем "стригольников". Одни, например, не расходились совершенно с церковью, а только вольнодумствовали над ее постановлениями, и таких-то стригольников разумел митрополит Фотий, предписывая духовным не брать от них приношений: конечно, здесь идет речь не об отпадших от церкви совершенно, так как подобные люди не приносили бы уже ничего в церковь. Другие, соблазняясь способом поставления духовных лиц, разошлись с существующею в их время церковью, но не отвергали необходимости православной церкви и готовы были присоединиться к существующей, если бы в ней не было того, что им казалось злоупотреблением. Третьи отвергали монашество; говорили, что иноки выдумали себе сами житие, отступили тем самым от евангельских и апостольских преданий, и что ангел, который, как гласит монашеское предание, дал Пахомию иноческий образ - схиму, был не ангел, а бес, и потому-то явился не в светлом, а в черном виде. Четвертые, оторвавшись от церкви, учреждали свое собственное богослужение. Пятые, не признавая ни соборов, ни церковных уставов и преданий, опирались на одном только Св. Писании, как делали впоследствии протестанты. Шестые доходили до чистого деизма, отвергали уже евангельские и апостольские писания и поклонялись одному Отцу, Богу Небесному: наконец - уже самые крайние отрицали воскресение мертвых и будущую жизнь. Были еще и такие, которых учение Иосиф Волоцкий называет "массалианскою ересью": из этого видно, что были такие, которые признавали творение мира делом злого духа" .

Такое брожение умов господствовало в пятнадцатом веке на русском севере, когда, перед падением независимости Новгорода, занесена была туда ересь рационалистического жидовства. В 1470 году, вместе с князем Михаилом Олельковичем, прибыл в Новгород из Киева ученый иудей Схария. В Новгороде в то время были во всеобщем ходу религиозные толки: люди всякого сословия, и мужчины, и женщины сходились не только в домах, но и на торжищах, говорили о духовных предметах и часто с желанием критиковать существующее в церкви предание и постановление. Во всеобщем хаосе споров и толков удобно было и ученому иудею пустить в ход еще одно еретическое учение, имевшее целью распространение основ иудейской веры. Он совратил сперва одного попа, по имени Денис, потом последний привел к нему другого попа, по имени Алексий, имевшего приход на Михайловской улице. Это были люди мыслящие и начитанные по тогдашнему времени. Они приняли иудейство. Семейства этих священников последовали их примеру. Увидевши, что пропаганда может идти успешно, Схария пригласил в Новгород еще двух иудеев: Шмойла Скарявого и Моисея Хапуша. Вслед за Денисом и Алексием обратились к новой ереси зять Алексия Иван Максимов, отец его поп Максим, зять Дениса Васька Сухой, софийский протопоп Гавриил и еще много других лиц духовных и светских. Новообращенные хотели было обрезаться, но их иудейские учителя велели держать иудейство втайне, а явно прикидываться христианами. Сделавши свое дело, иудеи исчезли бесследно: вероятно, они уехали из Новгорода. Когда Иван III был в Новгороде, то взял попов Дениса и Алексия к себе в Москву: как книжные люди, они вскоре заняли видные места: Алексий сделан протопопом Успенского собора, а Денис - Архангельского. Никто не мог подозревать в них и тени какого бы то ни было неправоверия.

Учение, проповеданное иудеями, имело чисто еврейские основания. Они учили отвергать Св. Троицу, божество Иисуса Христа и все церковные постановления: неизвестно только, передавали ли они новообращенным Талмуд и принадлежали ли сами к верующим в Талмуд, но зато учили астрологии и кабалистическим гаданиям: этим, вероятно, они в особенности и привлекали к себе. Но по отшествии иудеев, учение их в русской земле не могло сохраниться во всей своей старозаконной чистоте. Русские последователи смешали его с разными вольнодумными толками, и отсюда-то произошло явление, приводившее в недоумение многих ученых. Иосиф, игумен волоколамский, оставивший нам описание жидовствующей ереси, употребляет против нее такие обличения, которые скорее показывают заблуждения, несообразные с чистым иудейством, и заставляют предполагать или оттенки христианской секты, или чистый материализм. Таким образом, он обличает между ними таких, которые, опираясь на пример Иисуса Христа и апостолов, отвергали в принципе монашество и думали подкрепить свои мнения теми же текстами из апостола Павла (напр., посл. к Тимоф. IV, 1-3), которыми в XVI веке обыкновенно западные протестанты доказывали несообразность учреждения монашества с духом христианского учения. Для последователей иудейства не нужно было ссылаться на Павла, так как он им ни в каком отношении не мог быть авторитетом. Ясно, что Иосиф Волоцкий, ратуя против жидовствующих, поражал вместе с ними и другие существовавшие в его время еретические мнения. Согласно с этим и Геннадий жаловался, что в Новгороде, кроме "мудрствующих по-жидовски", есть еретики, держащие ереси маркианскую (отвергающую Троицу), мессальянскую, саддукейскую (отвергающую будущую жизнь) и др. Для ревнителя православия все эти ереси равным образом были ненавистны и достойны истребления.

Ознакомившись со своею епархиею, и заметивши, что в ней гнездятся ереси, Геннадий деятельно принялся их отыскивать. Нелегко ему это было. Еретики вели себя хитро и распространяли свои лжеучения, пользуясь благоприятными обстоятельствами, а перед людьми, твердыми в православии, казались сами не только православными, но и свирепыми врагами ересей и щедро рассыпали на них проклятия; клясться и уверять в своем православии у них не считалось грехом. Зато при всяком случае они совращали слабого и потакали разным порокам, чтобы привлекать к себе. Главною целью их было проводить на священнические места своих единомышленников, и это удавалось им. Не только в городах, но и в селах были на священнослужительских местах заклятые еретики, и они завлекали мирян, несведущих в делах веры, прельщали их ласковым обращением и делали им всякого рода послабления, чтобы привлечь к себе. Согрешит ли кто и придет каяться, - такой поп прощает грешника, не стращает его вечными муками; напротив, иной успокаивал встревоженную совесть кающегося тем, что на том свете ничего не будет. Еретики выказывали себя глубокими книжниками и мудрецами; они хвалились, что у них есть такие священные книги, которые, при всеобщем невежестве, были незнакомы большинству: им легко было приводить из них места и давать произвольные толкования. Понятно, что с такими врагами предстояла трудная борьба, и не ранее, как в 1487 году Геннадию удалось попасть на явный след. Случилось, что еретики в пьяном виде стали болтать и упрекать друг друга. Дали знать об этом Геннадию; тот известил митрополита Геронтия и приступил к обыску. Один из попавшихся, поп Наум, открыл Геннадию все и принес ему псалмы, которые пели еретики в своих тайных собраниях по иудейскому способу. Геннадий отдал подозреваемых на поруки до окончания следствия и прислал митрополиту и великому князю свой первый обыск; он извещал, что трое еретиков: попы Григорий и Герасим и дьяк Самсон обличаются, по показаниям духовных и светских лиц, в том, что хвалили жидовскую веру, хулили Сына Божия и Пречистую Богородицу и всю православную веру, и ругались над иконами, а против четвертого, дьяка Гриди, находится одно только свидетельство попа Наума. Между тем четверо из отданных на поруки бежали в Москву. Геннадий еще не подозревал, что в самой Москве ересь уже пустила корни, Денис и Алексий совратили в Москве любимца великокняжеского, дьяка Феодора Курицына, архимандрита Симоновского монастыря Зосиму, крестовых дьяков Истому и Сверчка и других лиц. Эти лица действовали на великого князя и на митрополита, вероятно, представляли им, что Геннадий преувеличивает дело, и новгородский архиепископ долго не получал из Москвы никакого ответа. Это заставило Геннадия усиленно добиваться от великого князя и митрополита приказания преследовать еретиков. Геннадий хлопотал через епископов, находившихся в Москве. Он писал сначала к сарскому (сарайскому) епископу (носившему этот титул и жившему постоянно в Москве на Крутицах), а потом к епископам суздальскому и пермскому; указывал, что в Москве послабляют еретикам, а между тем в Новгороде они становятся отважнее и ругаются над святынею: привязывают к воронам и воронам деревянные и медные крестики: "вороны и вороны садятся на стерво и на кал и крестом по нем волочат». Настойчивость Геннадия привела, наконец, к тому, что великий князь приказал созвать собор, и на соборе постановили троих обвиненных предать торговой казни в Москве, а потом послать к Геннадию на покаяние; если же они не покаются, то отослать их к наместникам великого князя в Новгород для «градской» казни. Кроме того, Геннадию поручалось делать дальнейший обыск, и тех, которые окажутся виновными, предавать наместникам для "градской" казни. Такому же обыску подлежал и дьяк Гридя. Соображаясь с этим решением собора, Геннадий продолжал обыск (следствие) и хватал подозрительных. Те, которые приносили покаяние и сами на себя писали признание, подвергаемы были церковной эпитимии; Геннадий оставил их на свободе, запретивши им только ходить в церковь, а нераскаявшихся и продолжавших хвалить жидовскую веру отсылал к наместникам для предания их торговой казни. Но все те, которые принесли пред ним притворное покаяние, бежали потом в Москву и там не только жили на свободе, но и распространяли ересь. Духовные лица, которых Геннадий уже считал несомненно еретиками, совершали в Москве богослужение; поп Денис, взятый Иваном в Москву вместе с Алексием, дошел до крайней дерзости, и если верить известию, сообщаемому Геннадием, во время богослужения плясал за престолом и ругался над крестом. Сильно возмущала Геннадия безнаказанность еретиков, да и последние более всего ненавидели новгородского владыку. Но особенным врагом Геннадия был чернец Захар. Был он прежде на новгородской земле в монастыре, называемом Немчинов. Однажды явились к Геннадию чернецы этого монастыря и донесли ему, что чернец Захар сманил их к себе в монастырь от князя Феодора Бельского, у которого они служили в детях боярских, и вот уже три гола не допускает их до святого причащения, да и сам не причащается. Геннадий призвал к себе Захара и спрашивал: точно ли правда то, что говорят чернецы. "Грешен есмь, владыка», - сказал Захар. Геннадий стал его укорять и наставлять, а Захар сказал: «Да у кого причащаться-то? Ведь все попы, и владыки, и митрополиты по мзде поставлены!" "Как! И митрополит?" - спросил Геннадий. Захар отвечал: "Прежде митрополиты ходили в Цареград к патриарху за посвящением и патриарху деньги давали, а теперь митрополиты дают боярам тайно посулы: и владыки митрополиту дают деньги". Геннадий за такие отзывы признал Захара стригольником и сослал его в пустынь на Горнечно, но вскоре после того он получил от великого князя грамоту о том, чтобы наказать Захара и отпустить в его монастырь. Геннадий опять призвал Захара и взял с него запись в том, что он вперед будет причащаться Св. Тайн и изберет себе духовного отца. Захар, давши такую запись, ушел в Москву и не только остался там цел и невредим, но водился со знатными людьми и был в состоянии вредить самому Геннадию. Он обвинял его самого в ереси и рассылал в Новгород и в другие места письма, в которых старался всякими способами очернить новгородского владыку. Этот Захар был, вероятно, человек знатного происхождения и с большими связями. Немчинов монастырь, в котором он жил, был, вероятно, его собственностью, и этим объясняется: почему он, не будучи сам в священническом сане, начальствовал над монахами.

В 1489 году скончался митрополит Геронтий, человек несомненно православный но своим убеждениям, но дававший потачку еретикам: быть может, ненавидя Геннадия, он неохотно принимался за дело, поднятое последним, и не доверял справедливости всего, что выставлял новгородский владыка. Еретики до того взяли верх при дворе Ивана Васильевича, что своим ходатайством могли доставить митрополичью кафедру такому лицу, какое им было нужно. Протопоп Алексий, взятый Иваном Васильевичем из Новгорода в Москву, скончался. Незадолго до своей смерти он указывал на архимандрита Симоновского монастыря Зосиму, как на самого достойного быть преемником Геронтия. Великий князь очень любил Алексия и поддался его внушениям. В сентябре 1490 года состоялся выбор: духовные власти избрали митрополитом Зосиму, зная, что этого хочет «державный», как они величали великого князя. Геннадия не пригласили на собор: он хотел ехать, но великий князь приказал ему оставаться на месте: от него потребовали только письменного согласия, так называемой "повольной" грамоты. Геннадий не противился выбору Зосимы, потому что еще не имел ничего сказать против него, но сильно оскорбился тем, что его не пустили лично присутствовать на выборе.

Как только Зосима уселся на митрополичьем столе, тотчас потребовал от Геннадия исповедания веры. Это значило, что Геннадия подозревают в неправоверии. Геннадий ясно видел, что к нему придираются, что враги составляют против него козни: враги эти - еретики, и главным из них считал он Захара, - и новгородский владыка усилил против них свою ревность. Геннадий не послал Зосиме исповедания, объяснивши, что он уже дал его, по обычаю, при своем поставлении в архиерейский сан, а со своей стороны настоятельно требовал приняться немедленно за строжайший обыск над еретиками и казнить их без милосердия. Геннадий напоминал митрополиту, что он обязан настаивать перед великим князем на преследовании еретиков: "Если великий князь того не обыщет и не казнит этих людей, то как нам тогда свести срам с своей земли! Вон фряги какую крепость держат по своей вере; сказывал мне цезарский посол про шпанского короля, как он свою землю-то очистил!" Геннадий указывал на государева дьяка и любимца Феодора Курицына, как на корень всего зла: "От него вся беда стала; он отъявленный еретик и заступник еретиков перед государем". Геннадий этим не ограничивался: он смело обличал распоряжения самого великого князя, касающиеся церкви. По поводу перестроек в Москве были разобраны ветхие церкви и перенесены на другие места; кости мертвых свезены были на Дорогомилово, а на месте церковной ограды, служившей для погребения, разведен был сад. Этот поступок Геннадий называл "бедою земскою" и "нечестью государскою" и сообщал свои рассуждения, очень любопытные как образчик умствований того времени. "Кости мертвых, - писал Геннадий, - вынесены, а тела остались на прежнем месте, рассыпавшись в прах: и на них сад посажен: а Моисей во Второзаконии не велел садить садов и деревьев подле требника Господа Бога. Гробокопателям какова казнь писана: а ведь это оттого, что будет воскресенье мертвых; не велено мертвых с места двигать, опричь тех великих святых, коих Бог чудесами прославил. Где столько лет стояли Божьи церкви, где стоял престол и жертвенник, - эти места не огорожены: собаки ходят по ним и всякий скот!.." Зосима требовал от Геннадия согласия па поставление коломенского владыки, но не сообщал ему имени того, кто будет этим владыкою. Геннадий догадывался, что могут на это место посадить такое лицо, которое станет мирволить еретикам, и наотрез отказал. "Не управивши дела еретического, писал он, нельзя ставить владыку; не из иной земли добывать нам человека на владычество, а тутошним нашим нужно обыск учинить и тем, что с еретиками служили или с ними были в общении, назначить разные эпитимии, кому отлучение, а кому до конца извержение".

Настойчивые требования Геннадия, обращаемые к митрополиту, могли остаться без внимания, так как и прежде того Геннадий не раз уже писал в Москву, присылал разные доносы и улики на еретиков, а им в Москве не давали ходу: очевидно, люди, принадлежавшие к ереси и приближенные к государю, представляли Геннадия вздорным, беспокойным человеком. Но Геннадий, защищая православие, защищал разом и самого себя от подкопа, который вели против него враги. Вслед за письмом к митрополиту разразился он посланием, обращенным к русским архиереям: ростовскому, суздальскому, тверскому и пермскому; он убеждал их всех не соглашаться на поставление коломенского владыки, требовать немедленного созвания собора и суда над еретиками, и притом суда самого строгого. По мнению Геннадия, современных ему еретиков следовало наказывать строже, чем наказывали проклятием прежних еретиков на соборах. "От явного еретика человек бережется, - писал он, - а от сих еретиков как уберечься, если они зовутся христианами. Человеку разумному они не объявятся, а глупого как раз съедят!" Геннадий давал своим товарищам владыкам совет ни под каким видом не допускать на предстоящем соборе прений о вере. "Люди у нас просты, - писал он, - не умеют по обычным книгам говорить, так лучше о вере никаких речей не плодить, только для того и собор учинить, чтобы еретиков казнить, жечь и вешать. Они, еретики, взяли у меня было покаяние и эпитимию, а потом убежали: надобно их пытать накрепко, чтоб дознаться: кого они прельстили, чтобы искоренить их совсем и отрасли их не оставить". Уликами для еретиков должны были служить показания, отобранные Геннадием под пыткою у тех, которых прежде выслали к нему из Москвы. Уже он посылал эти показания в Москву, но им не верили, говорили, что они вынуждены были муками; и на это недоверие горько жаловался Геннадий архиереям. "При допросе, - писал он, - был я, святитель, двое бояр великого князя, да мой боярин, да опричь того несколько детей боярских, да игумены и священники, и все-таки тому не верят, да еще и на меня со лжою. Говорят, что я Самсонка мучил; не я его мучил, а сын боярский великого князя; мои сторожи только стояли, чтоб кто-нибудь посула не взял. Самсонко объявил, как он бывал у Федора Курицына, как приходили к нему Алексий протопоп, да Истома, да Сверчок, да Ивашка Черный, что книги пишет, и ругались над православием. Как бы тот смерд Самсонко знал, что у Курицына делается, если бы к Курицыну не ходил? Вот он знает, что у Курицына живет венгерец Мартынка, что из угорской земли с ним приехал: почем бы Самсонко знал это, если бы не был вхож в дом к Курицыну?" Геннадий убеждал архиереев стараться, чтобы великий князь непременно послал за новгородским архиепископом, и убеждал их без него не начинать никакого дела.

В показаниях Самсонка и других были признания в том, что еретики изрекали хулу на Христа, Пречистую Богородицу и всех Святых, ругались над иконами и над другими священными вещами. Сам Самсонко сознавался, что он с попом Наумом расщепляли святые иконы, а Наум, проходя мимо иконы Богородицы, показал ей кукиш. Другой еретик, Алексей Костев, вытащивши из часовни икону Успения, бросил на землю и начал поливать скверною водою. Третий, Юрка, бросил икону в лохань. Иные спали на иконах, другие мылись на них. Макар дьяк, который ел в пост мясо, плевал на икону, а Самсонко вырезывал из просфор кресты и бросал кошкам и собакам и пр.

Геннадиево послание оказало немедленное действие. Зосима не хотел собирать собора, но не мог противиться общему требованию архиереев и большинства духовенства, которое единогласно домогалось суда над еретиками. Собор открылся 17-го октября. Геннадия опять не пригласили, и архиереи решились приступить к делу без Геннадия, хотя он просил их добиваться, чтоб его непременно пригласили на собор. Кроме архиереев здесь было несколько монастырских настоятелей, священников и старцев, и между ними знаменитый в свое время Нил Сорский. До нас, к сожалению, не дошли подробные известия о ходе дел на этом соборе; мы знаем только его приговор. Основываясь на показаниях, присланных Геннадием, и на некоторых свидетельствах, собранных в Москве, собор обвинил новгородского протопопа Гавриила, священников: Дениса, Максима (ивановского), Василия (покровского), дьякона Макара, зятя Денисова Васюка, чернеца Захара и дьяков Гридю и Самсона в том, что они не поклонялись иконам, ругались над ними, называя их, зауряд с идолами, делами рук человеческих, признавали тело и кровь Христову простым хлебом и вином с водою. Уличили ли их при этом в прямом "жидовстве" - мы не знаем. Еретики упорно отпирались от обвинений, а в том, в чем нельзя было отпереться, каялись и просили прощения. Собор лишил их духовного сана, предал проклятию и осудил на заточение. Некоторых из них -неизвестно кого именно, но, вероятно, тех, которые были из Новгорода, - отправили к Геннадию в Новгород. Архиепископ приказал встретить их за 40 верст от города, надеть на них вывороченную одежду, посадить на вьючных лошадей лицом к хвосту, в берестовых шлемах с мочальными кистями, в соломенных венцах с надписью: се есть сатанино воинство. В таком виде ввезли их в город. Со связанными руками, они сидели, обращенные лицом на запад, по выражению Иосифа Волоцкого, смотря в ту сторону, где их ожидал вечный огонь. Владыка велел народу плевать на них, ругаться над ними и кричать: вот враги Божии, хулители христианские! После такого обряда на головах их зажжены были берестовые шлемы. По известию Иосифа, Денис скоро умер, за месяц перед смертью лишившись рассудка. Подобная участь постигла и Захара.

Но для искоренения еретического духа этим еще сделано было немного. Соборное осуждение постигло указанных нами лиц собственно не за жидовскую или какую-нибудь определенную ересь, а за противные церкви поступки и выражения, которые могли одинаково быть последствием разных заблуждений и даже просто беспутной жизни и пьянства. Важные еретики оставались без преследования и жили в Москве, пользуясь покровительством властей. Таковы были Федор Курицын, брат его Волк, Сверчок, Семен Кленов, Максимов и другие. Иван Максимов нашел возможность совратить в ересь невестку великого князя вдову Елену. Распространению всякого рода безверия, а тем самым и всяких еретических толкований, способствовало то обстоятельство, что в это время окончилась седьмая тысяча лет, считаемая от сотворения мира. Уже долгое время было в ходу верование, не только на Руси, но и на православном Востоке, что миру должно существовать только 7000 лет. Верование это чрезвычайно древнее и исходит еще от первых веков христианства: один из ранних отцов церкви, Ириней, конца II века писал, что во сколько дней создан мир, через столько тысяч лет последует его конец: с тех еще пор это мнение повторялось многими и в различных видах. Сообразно с этим мнением, пасхалия, которою руководствовались для преходящих праздников, составлена была на 7000 лет, и русские сроднились с мыслью, что конец пасхалии согласуется с концом мира. Но пасхалия была на исходе, конец мира не приходил, и надобно было составлять дальнейшую пасхалию. Митрополит Зосима изложил пасхалию только на следующие двадцать лет, но в то же время поручил Геннадию, приехавшему для того в Москву, составить свою пасхалию, чтобы согласие между тою и другою послужило мерилом истины. Геннадий написал пасхалию на семьдесят лет. Она оказалась дословно сходною в тех годах, на которые составил пасхалию Зосима, и Геннадиева пасхалия была разослана по всей Руси с предисловием, где объяснялся процесс составления пасхалии и проводилась мысль, что нельзя человеку знать времени кончины мира. «Мы написали это для простых людей, говорит Геннадий, думающих о скончании мира; пугаться его не должно, а следует ждать пришествия Христова во всякое время, потому что оно никому не ведомо, как установлено. Как седьмая тысяча изошла и пасхалия рядовая окончилась, а тут еще кто-то написал: вот будет страх, скорбь как при распятии Христовом; вот последний год, кончина явится, ожидаем всемирного пришествия Христова; и сделалась тревога не только между простыми, но и не простыми, и многих взяло сомнение. Вот мы и написали это в обхождение временам, поставили круги солнечные и лунные и "рукам числа": по чем можно знать и лунное течение, и пасху, и мясопусты и все праздники».

Но составление пасхалии не отняло у еретиков возможности пользоваться для своих целей исходом семитысячных годов. «Как же это, - говорили они, - апостолы написали, что Христос родился в последнее лето, а вот уже 1500 лет проходит по Рождестве Христове, миру же все конца нет, стало быть, апостолы неправду писали. Говорили, что Христос скоро придет, а его все нет! Ефрем Сирин давно уже написал: пророчества и писания скончались и ничего не осталось дожидаться, кроме второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Но вот уже 1100 лет прошло с тех пор, как писал Ефрем Сирин, а второго пришествия все нет!» Такие замечания вызывали со стороны православных необходимость опровергать их и вдаваться в объяснения как Священного Писания, так и Св. отцов. Геннадий опровергал эти замечания, ходившие в то время в народе, и, кроме книг, признаваемых церковью, ссылался даже на апокрифические или отреченные сочинения, которые были тогда в большом ходу между духовными, не всегда умевшими отличать их от канонических. Страсть к религиозным рассуждениям все более и более усиливалась. Иные, не завлекая людей ни в жидовство, ни в какую-либо другую определенную ересь, возбуждали только в народе сомнение в вере; толковали по-своему места Св. Писания и сочинений Св. отцов и говорили, что в искусстве наблюдать течение звезд и по ним отгадывать судьбу человеческую можно найти более мудрости, нежели в писаниях, признаваемых церковью, которые оказываются ложными, так как их пророчества о скончании мира и втором пришествии Христа не сбылись. Митрополит Зосима явно показывал вид, что защищает православие, а на самом деле был опорою для еретиков.

Это был человек, преданный обжорству, пьянству, всяким чувственным удовольствиям, и потому склонный к безверию и материализму. В те минуты, когда вино делало его откровенным, он высказывал самые соблазнительные мнения: что Христос сам себя назвал Богом, что евангельские, апостольские и церковные уставы и предания - все вздор; иконы и кресты, все равно что болваны. "Что такое царство небесное, что такое второе пришествие, что такое воскресение мертвых? - говорил он. - Ничего этого нет: кто умер, тот умер, и только; дотоле и был, пока жил на свете". Его причисляли также к последователям жидовства, но едва ли было так на самом деле: отрицание будущей жизни несогласимо было с общепринятыми иудейскими верованиями, и, кажется, Зосима не принадлежал ни к какой ереси, а просто ничему не верил, потому что ни о чем не заботился, кроме чувственных удовольствий. От этого он готов был смотреть сквозь пальцы на всякую ересь и говорил: не следует наказывать еретиков и отыскивать их. В том же духе говорили не только сами еретики, но и православные, побуждаемые добродушием: "Зачем осуждать и истязать еретиков и отступников; Господь сказал: не судите, да не судимы будете; и Св. Иоанн Златоуст говорит: не следует никого ненавидеть и осуждать, ни неверного, ни еретика, а тем более не убивать их, - если же надобно судить их и казнить, то пусть судят их цари, князья и земские судьи, а не иноки и не простые люди; притом же еретик и отступник только тот, кто сам исповедал свою ересь и отступление, а доискиваться: нет ли в ком ереси, и предавать человека пытке из-за этого - не следует". Такие рассуждения направлены были против доносчиков и соглядатаев; хотя и не отымалось у верховной мирской власти право судить еретиков, но отымалась возможность их отыскивать и предавать светскому суду, если они сами будут осторожны. Против таких-то мнений вооружались в то время строгие ревнители православия, и главным из них был неутомимый Геннадий. Он, напротив, доказывал, что не только следует всеми возможными средствами отыскивать еретиков, но даже не верить их покаянию, когда оно приносится поневоле обличенными в ереси. Геннадий требовал, чтобы их жгли и вешали. Тогда вопрос о том, как относиться к еретикам, занимал умы. Геннадий придавал ему огромную важность и для противодействия своим противникам нашел себе деятельного и энергического товарища в игумене волоколамского монастыря Иосифе. Он был сын землевладельца близ Волоколамска, по прозвищу Санина, и происходил из крайне благочестивой семьи. Его дед и бабка, отец и мать окончили жизнь в монашестве. Его все братья были монахами, а двое из них епископами. Сам Иосиф в молодости постригся в Боровском монастыре у знаменитого и уважаемого за свою святую жизнь игумена Пафнутия, а впоследствии, еще при жизни последнего, сделался его преемником. Он хотел ввести в монастыре чрезвычайную строгость, но вооружил против себя всю братию, и потому удалился из Боровска, скитался около года по разным монастырям, наконец, основал собственный монастырь на своей родине, близ Волоколамска. Великий князь лично знал его и уважал за строгое постничество и необыкновенную по тому времени ученость. С Иосифом сошелся Геннадий, знакомый с ним еще прежде и пожертвовавший в волоколамский монастырь свое село Мечевское.

Зосима недолго мог скрываться. Ревнители благочестия скоро разгадали его, соблазнились его поведением, его двусмысленными выходками, о которых слух расходился в народе, и стали обличать его. Митрополит, прежде проповедовавший милость ко всем, теперь сам стал жаловаться великому князю на своих врагов, и великий князь подверг некоторых заточению; но в 1493 году смело и решительно поднялся против Зосимы Иосиф Волоцкий, написавший в самых резких выражениях послание к суздальскому епископу Нифонту, призывая его со всеми товарищами, русскими иерархами, стать за православную веру против отступника митрополита. "В великой церкви Пречистой Богородицы, на престоле Св. Петра и Алексия, - писал он, - сидит скверный, злобесный волк в пастырской одежде, Иуда Предатель, бесам причастник, злодей, какого не было между древними еретиками и отступниками". Затем, изобразивши развратное поведение митрополита и упомянувши о соблазнительных речах, которые он произносил в кругу приближенных, Иосиф убеждал всех русских иерархов свергнуть отступника и спасти церковь. "Если не искоренится этот второй Иуда, - писал он, - то мало-помалу отступничество утвердится и овладеет всеми людьми. Как ученик учителя, как раб государя, молю тебя: поучай все православное христианство, чтоб не приходили к этому скверному отступнику за благословением, не ели и не пили с ним". Это послание, вероятно, написанное заодно с Геннадием, произвело свое действие. В 1494 году митрополит, увидевши, что вся церковь против него вооружается, добровольно отказался от митрополии, всенародно положил свой омофор на престол в Успенском соборе, объявил, что по немощи не может быть митрополитом, и удалился сначала в Симонов, а потом в Троицкий монастырь. Великий князь не стал его преследовать, быть может, потому, что считал его только пьяницей, но человеком, безвредным для веры по удалении своем от управления делами церкви. Не ранее, как на следующий год, в сентябре следующего года, избран был новый митрополит Симон, бывший игуменом Троицко-Сергиевого монастыря. Геннадий и на этот раз не участвовал в поставлении нового митрополита. Достойно замечания, как вел себя великий князь в этом случае: предшествовавшие события показали ему, что церковь, так сильно содействовавшая усилению верховной мирской власти, способна была, однако, заявлять свою независимость против этой власти. Мысль эта уже тяготила Ивана, и этим-то, должно быть, пользовались приближенные к нему еретики, отклоняя его от слишком ревностного преследования вольнодумцев. Иван был отчасти доволен: охлаждение к духовенству, распространявшееся в народе, могло содействовать видам Ивана. Во-первых, он видел в этом средство поставить свою власть выше всякого противодействия со стороны представителей церкви; во-вторых - возможность осуществить со временем свое тайное желание овладеть церковными имуществами, желание, которое уже давно он выказал своими поступками, отнявши у новгородского владыки и у новгородских монастырей значительную часть их имений: в дополнение к прежнему, он в последнее время запретил Геннадию приобретать куплею новые земли. Чтобы приучать русских к мысли о первенстве государя над церковью, после наречения Симона митрополитом, Иван в Успенском соборе всенародно взял нового митрополита за руку и «предал его епископам», знаменуя тем, что соизволение государя дает церкви первопрестольника. Подобное повторилось и при посвящении: государь громогласно "повелел» митрополиту "принять жезл пастырства и взойти на седалище старейшинства". Это был новый, невиданный до сих пор обряд, имевший тот ясный смысл, что поставление митрополита, а тем самым и всех духовных властей, исходит от воли государя.

При таком настроении Ивана Васильевича, еретикам удобно было подделываться к нему и пользоваться его покровительством, уверяя, что все обвинения в ереси есть не что иное, как следствие изуверства духовных. Иван Васильевич давно уже не любил Геннадия; Иосифа Волоцкого он уважал, но когда последний начал докучать ему просьбами об отыскании и преследовании еретиков, государь и ему велел замолчать. Еретическое направление в особенности укрепилось тогда, когда государь охладел к своему сыну Василию и оказывал расположение к своей невестке и ее сыну. В это время Курицын вместе со своим братом Волком, назло ненавистному Геннадию, упросили государя послать в Юрьевский новгородский монастырь архимандритом своего единомышленника Кассиана. В Новгороде, благодаря Геннадию, ереси совершенно было замолкли: теперь, после прибытия Кассиана, Юрьев монастырь сделался средоточием всякого рода отступников от церкви. Там происходили еретические совещания и совершались поругания над священными предметами, и Геннадий не в силах был преследовать их. Московские еретики, а вместе с ними и бояре Патрикеевы, благоприятели Елены и ее сына, подстрекали великого князя присвоить себе церковное имущество, что было очень по душе Ивану Васильевичу, и государь начал с имений новгородского владыки: он отнял у Геннадия часть архиепископских земель и отдал своим детям боярским.

Между тем Геннадий, ведя неутомимую войну против еретиков, первый понял, что православию нельзя бороться с ересями только теми средствами насилия, какие до сих пор употреблялись. В ереси уходило из православия то, что по умственному развитию стояло выше общего уровня; еретики были все люди начитанные и книжные. Глубокое невежество господствовало между духовенством. Во всяком свободном споре еретика с православным первый всегда мог взять верх. Геннадий понял это и требовал заведения училищ. Несколько раз бил он об этом челом великому князю, просил ходатайствовать и митрополита Симона. В своем любопытном послании к митрополиту Геннадий изложил тогдашнее состояние просвещения духовенства. "Вот, - пишет он, - приведут ко мне мужика на посвящение: я ему дам читать апостол, а он и ступить не умеет; я ему дам псалтырь, он и тут едва бредет. Я его прогоню, а на меня за это жалуются. Земля, говорят, такова; не можем достать человека, который бы грамоте умел: всю землю, видишь ты, излаял, нет человека на земле, кого бы избрать на поповство. Бьют мне челом: пожалуй, господин, вели учить! Я прикажу ему учить ектеньи, а он и к слову не может пристать. Ты говоришь ему то, а он тебе иное. Велю я ему учиться азбуке, а он поучится мало азбуке, да просится прочь. Не хотят учиться азбуке, а иные учатся, да не от усердия, и долго дело идет. Меня бранят за их нерадение, а моей силы нет. Вот я и бью челом государю, чтоб велел училище устроить, чтоб его разумом и грозою, а твоим благословением это дело исправилось. Попечалуйся, господин отец, перед государями нашими великими князьями, чтоб велели училища устроить. Мой совет таков, чтоб учить в училище сперва азбуку с истолкованием, потом псалтырь со следованием хорошенько, чтобы потом могли читать всякие книги; а то мужики невежды ребят учат, только портят; первое, выучат его вечерне; за это мастеру принесут кашу и гривну денег, потом заутреню - за это еще поболее; а за часы особенно; да кроме того магарыч, как рядятся. А от мастера отойдет - ничего не умеет, только по книге бредет! Такое нерадение в землю вошло; а как послышат, что государь укажет учить все, что выше писано, и сколько за это брать, так и учащимся будет легко, и никто не посмеет отговариваться, и с усердием примутся за учение..." Мы не знаем, в какой степени приняты были эти советы.

Вместе с тем Геннадий видел необходимость распространения Св. Писания. До этих пор книги Ветхого Завета составляли редкость. Геннадий собрал разные части Ветхого Завета, существовавшие в древних переводах, и присовокупил к ним новые переводы других частей. Таким образом, кроме внесенных в его свод книг древних переводов, переведены были вновь с латинской Vulgata две книги Паралипоменон, три книги Эздры, Неэмии, Товита, Иудифь, Соломонова Премудрость, Притчи, Маккавейские книги; четыре книги Царств носят на себе следы нового перевода с греческого, а книга Есфири прямо переведена с еврейского. Равным образом, в древних переводах, где были пропуски, встречаются новые переводы. Главными сотрудниками Геннадия в этом деле были: переводчик великого князя Димитрий Герасимов и доминиканец, принявший православие, по имени Веньямин. Библия эта носит на себе сильный отпечаток влияния латинского текста. Несмотря на недостатки этого перевода, Геннадий совершил очень важный подвиг в деле умственного развития на Руси, так как во всех христианских странах переводы священного писания на язык страны и распространение его имели более или менее важное влияние на дальнейший ход умственной деятельности. Хотя, при малограмотности русского народа, священное писание очень долго еще оставалось достоянием немногих, но эти немногие, после Геннадия, имели возможность познакомиться со Священным Писанием в его целом объеме, приобретали сравнительно большую широту и правильность взгляда на отвлеченные предметы и получали средства к возбуждению работы мысли.

Торжество еретиков было недолговременно. В 1499 году опала поразила Патрикеевых и их партию; Иван охладел к невестке и внуку, примирился с Софьей и с Василием; это делалось медленно, и не прежде как в апреле 1502 года дело приняло решительный оборот: Елена с сыном были посажены в темницу: Василий объявлен государем всея Руси; в Елене потеряли еретики свою важнейшую опору. Но настроение, сообщенное Ивану еретиками в прежнее время, все еще оставалось в нем и после того. Еретики первые возбуждали Ивана против духовенства, нападали на разные злоупотребления, на соблазнительное поведение духовных, в особенности выставляли на вид старинные обвинения, поднятые стригольниками обвинения в том, что духовные поставляются за деньги, «по мзде». Во многом нападки еретиков невольно сходились с требованиями самой противоположной для них стороны, требованиями ревностных православных, желавших улучшения нравственности духовенства. В 1503 году состоялся собор под председательством митрополита Симона. На нем были русские епископы и в числе их Геннадий, затем многие архимандриты и игумены, и между ними знаменитые в свое время лица: Иосиф Волоцкий, Нил Сорский, Паисий и Ярославов игумен троицкий. Этот собор сделал постановление, отсекавшее, по-видимому, у вольнодумцев исходный пункт нападок на духовенство: собор запретил брать какие бы то ни было пошлины от поставлений на священнослужительские места. "И от сего дня вперед, -сказано в соборном определении, - кто из нас или после нас во всех землях русских дерзнет преступить это уложение и взять что-нибудь от поставления или от священнического места, тот будет лишен своего сана по правилам Св. апостолов и Св. отец: да извержется и сам, и тот, кого он поставил, без всякого ответа". Для избежания наперед укора в безнравственности, падавшего на духовенство, собор подтвердил уже прежде бывшие распоряжения русских митрополитов о том, чтобы чернецы и черницы не жили вместе в одном монастыре, а овдовевшие священники и дьяконы лишались права священнослужения: из них тем, которые, после смерти жен, вели себя целомудренно, давалось право причащаться в алтаре в епитрахилях и стихарях, а те, которые обличались в держании наложниц, записывались в разряд мирских людей с обязанностью отпустить от себя наложниц, в противном случае предавались гражданскому суду. Чтобы священнослужительские должности не доставались людям слишком молодым, собор постановил, чтобы в священники поставлять не ранее 30 лет от роду, а в дьяконы не ранее 25. Это строгое распоряжение относительно вдовцов вызвало энергический протест со стороны одного вдового священника города Ростова, Георгия Скрипицы, замечательный памятник современной литературы . При окончании этого собора Нил Сорский поднял вопрос об отобрании имений у монастырей, о чем мы будем говорить в биографии последнего.

Лицо, которое первое подверглось строгости постановления соборного о бесплатном поставлении священников, был архиепископ Геннадий. Едва он прибыл в Новгород, как его обвинили в том, что он брал "мзду" со священников еще в большем размере, чем прежде. Это сделалось по совету Геннадиева любимца, дьяка Михаила Алексеева. Великий князь и митрополит произвели обыск и свели Геннадия в Москву. Вероятно, во избежание соблазнительного суда над Геннадием, ему позволили или велели подать от себя митрополиту «отреченную грамоту» (в июне 1504 года). В ней он отказывался от управления, как будто по причине немощи. Дело это остается для нас темным. Геннадий имел столько врагов, что взводимое на него обвинение могло быть несправедливым или, по крайней мере, преувеличенным. Геннадий поселился в Чудовом монастыре, где и умер через полтора года (в декабре 1505).

В то время, когда уже Геннадий доживал свой век в уединении, дело, начатое им, доканчивал друг его Иосиф Волоцкий. После собора, будучи в Москве, он виделся с Иваном Васильевичем наедине и до того подействовал на него своими речами, что великий князь стал говорить откровенно:

"Прости меня, отче, как митрополит и владыки простили. Я знал про новгородских еретиков». «Мне ли тебя прощать?» -сказал Иосиф. «Нет, отче, пожалуй, прости меня".

"Государь, - сказал ему на это Иосиф, - если ты подвигнешься на нынешних еретиков, то и за прежних Бог тебе простит".

Через несколько времени государь опять призвал к себе Иосифа и стал говорить о том же. Видно, что религиозная совесть Ивана Васильевича была возмущена:

"Митрополит и владыки простили меня", - сказал Иосифу государь.

"Государь и великий князь, - возразил Иосиф, - в этом прощении нет тебе пользы, если ты на словах просишь прощения, а делом не ревнуешь о православной вере. Пошли в Великий Новгород и в другие города, да вели обыскать еретиков".

"Этому быть пригоже, - сказал Иван Васильевич, - а я знал про их ересь".

Иван Васильевич рассказал при этом Иосифу, какой ереси держался протопоп Алексий и какой - Федор Курицын. "У меня, - говорил великий князь, - Иван Максимов и сноху мою в жидовство свел". Тут открылось Иосифу, что Ивану давно уже было известно, как еретики хулили Сына Божия, Пресвятую Богородицу и святых, как жгли, рассекали топором, кусали зубами и бросали в нечистые места иконы и кресты. "Теперь, - говорил Иван, - я непременно пошлю по всем городам обыскать еретиков и искоренить ересь".

Но после данного обещания Иван долго ничего не делал, и снова, призвавши к себе Иосифа обедать, спросил: "Как писано: нет ли греха еретиков казнить?"

На это Иосиф сказал, что у апостола Павла в послании к евреям написано: "Кто отвергнется Моисеева закона, тот при двух свидетелях умрет. Кольми паче тот, кто попирает Сына Божия и укоряет благодать Святого Духа!" Иван замолчал и не велел Иосифу более говорить об этом.

Из этого можно заключить, что Иван отчасти сам подпадал влиянию еретиков и склонялся к ереси, а потом, хотя и раскаивался, но все еще колебался. Лета брали свое. Иван слабел здоровьем и приближался к гробу. Страх замогильной жизни побуждал его искать примирения своей души с церковью; но в нем еще боролись прежние еретические внушения, нашедшие к нему доступ, потому что были согласны с его практической натурой. Вероятно, их поддерживали и православные, предпочитавшие кроткие меры жестоким. Иосиф действовал на Ивана через его духовника, андрониковского архимандрита Митрофана. "Я много раз, - писал к нему Иосиф, - бил челом государю, чтобы послал по городам обыскивать еретиков. Великий князь говорил: пошлю, сейчас пошлю! Но вот уже от велика дня другой год наступает, а он все не посылал. Еретики же по всем городам умножились, и православное христианство гибнет от их ереси!" Иосиф представлял Митрофану множество примеров из византийской истории, когда православные императоры мучили и убивали еретиков, и убеждал доказать великому князю, что нет греха мучить их. "Стоит только схватить двух-трех еретиков, -замечал он, - и они обо всех скажут". Но против Иосифа ополчалась и православная партия, смотревшая на дело иначе. Ее главой был преподобный Нил Сорский. Его последователи, старцы Кирилло-Белозерского монастыря и вологодских монастырей, доказывали противное в своем послании к Иосифу. Они упрекали его в том, что он руководствуется примерами Ветхого Завета, а забывает Евангелие и христианское милосердие. "Господь, - писали они, - не велел осуждать брату брата, а одному Богу надлежит судить человеческие согрешения; Господь сказал: не судите и не осуждены будете, и когда к нему привели жену, взятую в прелюбодеянии, тогда премилостивый судья сказал: кто не имеет греха, тот пусть на нее первый бросит камень; потом, преклонивши главу, Господь писал на земле прегрешения каждого и тем отвратил от нее убийственную жидовскую руку. Пусть же каждый примет от Бога по своим делам в день судный! Если ты, Иосиф, повелеваешь брату убивать coгрешившего брата, то значит: ты держишься субботства и Ветхого Завета. Ты говоришь: Петр Апостол Симона волхва поразил молитвою: сотвори же сам, господин Иосиф, молитву, чтобы земля пожрала недостойных еретиков или грешников! Но не услышана будет от Бога молитва твоя, потому что Бог спас кающегося разбойника, очистил милостию мытаря, помиловал плачущую блудницу и назвал ее дочерью. Апостол написал, что готов получить анафему oт Христа, т.e. быть проклятым, лишь бы братья eго Израильтяне спаслись: видишь ли, господин, апостол душу свою полагает за соблазнившуюся братию, а не говорит, чтобы огонь их пожег или земля пожрала. Ты говоришь, что катанский епископ Лев связал епитрахилью волхва Лиодора и сжег при греческом царе. Зачем же, господин Иосиф, не испытаешь своей святости: свяжи архимандрита Кассиана своею мантиею, чтобы он сгорел, а ты бы его в пламени держал, а мы тебя извлечем из пламени, как единого от трех отроков!.. Петр апостол спрашивал Господа: можно ли прощать своего согрешившего брата семь раз на день? А Господь сказал: не только семь, но семью семьдесят раз прости его. Вот каково милосердие Божие!"

Несмотря на этот протест, настойчивость Иосифа и государева духовника Митрофана взяла верх. Иван Васильевич, долго колебавшись, в декабре 1504 года созвал собор и предал на его решение дело об ереси. Собор обвинил и предал проклятию нескольких уличенных еретиков. Иосиф настаивал, чтобы не обращали внимания на их раскаяние, потому что оно вынужденное, и требовал самой жестокой казни над наиболее виновными. Иван Васильевич не мог уже, если бы даже хотел, спасти их против воли всего собора, уступившего во всем убеждениям Иосифа. Дьяк Волк Курицын, Димитрий Коноплев и Иван Максимов были сожжены в клетках 28 декабря в Москве. Некрасу Рукавому отрезали язык и отправили в Новгород: там сожгли Рукавого, архимандрита Кассьяна, его брата и с ними многих других еретиков. Менее виновных отправили в заточение в тюрьмы, а еще менее виновных в монастыри. Но Иосиф вообще не одобрял отправления еретиков в монастыри. "Этим ты, государь, - говорил он, - творишь мирянам пользу, а инокам погибель". Впоследствии, когда в его монастырь прислан был еретик Семен Кленов, он роптал на это и доказывал, что не следует предавать покаянию еретиков, а надлежит их казнить. Спор с последователями Нила Сорского об обращении с еретиками продолжался долго после, даже и по смерти Иосифа, у его последователей, носивших на Руси название "Осифлян"

После казни, совершенной над еретиками в 1504 году, все они, как и их соумышленники и последователи, преданы были церковному проклятию. Спустя почти два столетия, в неделю православия предавались анафеме имена: Кассиана, Курицына, Рукавого, Коноплева и Максимова со «всеми их поборниками и соумышленниками». Со времени казней, совершенных в последнее время царствования Ивана, в официальных памятниках не упоминается более о жидовствующей ереси. Но она не была истреблена совершенно и продолжала существовать в народе из поколения в поколение, в ряду других уклонений от господствующей церкви: это ясно из того, что до сих пор существует в русском народе жидовствующая ересь, которой последователи признают себя преемниками новгородских еретиков.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. "Солнце праведное Христос на ада наступи и смерть связа и души освободи, и того ради, рече, исходит на Пасху, то же преобразуют на утрении".
2. В современном послании патриарха константинопольского Антония (Акты Ист. т. I, стр. 9) говорится об этом довольно темно: "взвещено мне бысть о вас моему смирению и всему священному сбору, председящу о прежеваривших вас ересях, яже суть расколы, занеже сблазнистеся во время онаго Карпа, дьякона отлученного от службы, стригольника, и глаголете, недостойны суть презвитеры по мзде поставляемы" и пр. Во-первых, неизвестно, говорится ли здесь об одном лице Карпе, который был разом и дьяконом и стригольником, или же имелось намерение сказать о трех лицах: Карпе, отлученном дьяконе и стригольнике, а если об одном, то в таком случае не значило ли стригольник - название той ереси, к которой принадлежал Карп, название, уже прежде существовавшее.
3. Быть может, эти представления зашли в древнюю Русь через влияние болгарскои секты богумилов, составлявшей почти одно и то же с мессальянскою, а может быть, образовались и позже при всеобщем брожении умов. Тем не менее, однако, достойно замечания, что следы таких представлений, чисто в духе мессальянской или богумильской ереси, до сих пор существуют в народных суевериях на русском Севере. Таким образом, существует легенда о том, что Бог и дьявол творили человека: дьявол создал тело, а Бог вдунул в него душу; от этого человек плотью покушается угодить бесу, а духом стремится к Богу.
4. "Господа мои, вы знаете божественное писание и знать вам его подобает, но странно, что вы, зная, не хотите знать. Господь сказал: „Осуждайте без лицеприятия, судите праведно"; а вы, господа, всех иереев и дьяконов без испытания осудили: у какого попа есть жена, тот чист, у которого нет, тот нечист; а у чернеца нет жены, тот все-таки чист. Что же, господа, вы духом прозрели, кто чист, кто нечист? Как вы это испытали: свят ли поп с женой, или без жены? Чернец свят или белец? Как вы можете знать человека без свидетелей? Ваше дело, господа, обличать явные грехи, а тайным грехам Бог судья. Чернецам попам можно служить в городах и селах, а вдовцам попам, хотя бы чистым, не следует служить и в пустынях, не только в городах; если у попа жена есть, он достоин служить: стало быть, он освящается женой! Кто не подивится, кто не посмеется вашему собору и в других землях. Если бы вы одного человека неповинно осудили, так и тогда дали бы ответ Богу в день судный, а вы всех иереев Божьих без свидетелей признали нечистыми..."