«Петька на даче» Андреев Л.Н. (Более кратко)
Десятилетний мальчик Петька отдан в учение к парикмахеру Осипу Абрамовичу. В дешевой парикмахерской он подносит воду, на него постоянно кричат и ругаются хозяин и подмастерья. Его приятелю Николке 13 лет, Николка знает много скверных слов и часто рассказывает Петьке непристойные истории. Окна парикмахерской выходят на улицу, по которой ходят «равнодушные, злые или распущенные» люди, на скамейках спят бездомные, дерутся пьяные. У Петьки не бывает праздников, все его дни похожи друг на друга, его жизнь кажется ему долгим неприятным сном, он все больше худеет, болеет, на лице его появляются морщинки. Петьке очень хочется уехать в другое место. Когда его навещает мать, кухарка Надежда, он постоянно просит её забрать его от Осипа Абрамовича.
Однажды хозяин отпускает Петьку на дачу к господам Надежды. В поезде радостный Петька улыбается пассажирам, интересуется, как едет поезд, улыбается облачкам. За городом Петькины глаза перестают казаться сонными, а морщинки пропадают. Сдружившись с гимназистом Митей, Петька помногу купается, удит рыбу, играет. Однако в конце недели Надежда получает письмо от Осипа Абрамовича, в котором тот требует, чтобы Петька вернулся. Петька падает на землю, плачет, кричит. Мать отвозит мальчика в город, и все начинается сначала. Только по ночам Петька с упоением пересказывает Николке свои дачные приключения.
Вариант 1
В парикмахерской раздается крик: “Мальчик, воды!” А потом ядовитый шепот: “Вот, погоди!” - за то, что мальчишка недостаточно расторопен или еще как-то оплошал. “гВ этой парикмахерской, пропитанной скучным запахом дешевых духов, полной надоедливых мух и грязи, посетитель был нетребовательный: швейцары, приказчики, иногда мелкие служащие...” Здесь работает мальчик Петька. Он меньше всех окружающих. Николка тремя годами старше, ему иногда доверяют стричь посетителя попроще. Николка важничает: курит, пьет водку и сквернословит. Петьке десять лет, он не курит, не пьет водку, хотя знает много скверных слов. Частенько Петька и Николка садятся у окна и наблюдают за жизнью улицы, однообразной и скучной, с единственным развлечением: пьяными драками. Петьке “хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы”. Слыша крик: “Мальчик, воды!”, он вскакивал и подавал, в спешке часто разливая воду. От такой жизни Петька похудел, “а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья (гнойники. -Автор). ...Около глаз и под носом у него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика”. Навещавшую его мать, кухарку Надежду, Петька просил забрать его отсюда. А Надежда думала, “что у нее один сын - и тот дурачок”. Однажды приехала мать, переговорила с хозяином, Осипом Абрамовичем, и сказала, что Петьку отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа. Мальчик вначале ничего не понял. Он родился и вырос в городе и даже не представлял себе, что может быть так много травы, воздуха, простора. Из окна поезда перед ним открывался таинственный и волшебный мир. В первые дни на даче Петька боялся леса, травы, пруда. “Но прошло еще два дня, и Петька вступил в полное соглашение с природой”. Этому помогло и знакомство с гимназистом Митей. Мальчики купались, удили рыбу, лазали по развалинам дворца. “Постепенно Петька... забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская”. Надежда радовалась, что сын растолстел, как купец. “В исходе недели барин привез из города письмо, адресованное "куфарке Надежде"”. Узнав, что сына надо отправлять в город, Надежда заплакала. Она стала собирать Петьку в дорогу, а тому невдомек, что он уже не пойдет ловить рыбу, купаться, а поедет в город. Надежда говорит, что, может быть, его еще отпустят: “... он добрый, Осип Абрамович”. Наконец Петька сообразил: “рай” закончился. Мальчик закричал, забился в припадке, чем удивил мать и расстроил барыню. На следующий день он вернулся в парикмахерскую. Провожавшей его матери Петька сказал: “Ты удочку спрячь!” Надежда соглашается, надеясь на возвращение сына на дачу.
Опять Петька бегает с водой и слышит: “Вот, погоди!” А ночами он рассказывает Николке “о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал”. А вокруг - привычная жизнь с руганью, пьяными драками, жалобными криками.
Сентябрь 1899 г.
Вариант 2
Десятилетний мальчик Петька отдан в учение к парикмахеру Осипу Абрамовичу. В дешевой парикмахерской он подносит воду, на него постоянно кричат и ругаются хозяин и подмастерья. Его приятелю Николке 13 лет, Николка знает много скверных слов и часто рассказывает Петьке непристойные истории. Окна парикмахерской выходят на улицу, по которой ходят «равнодушные, злые или распущенные» люди, на скамейках спят бездомные, дерутся пьяные. У Петьки не бывает праздников, все его дни похожи друг на друга, его жизнь кажется ему долгим неприятным сном, он все больше худеет, болеет, на лице его появляются морщинки. Петьке очень хочется уехать в другое место. Когда его навещает мать, кухарка Надежда, он постоянно просит её забрать его от Осипа Абрамовича.
Однажды хозяин отпускает Петьку на дачу к господам Надежды. В поезде радостный Петька улыбается пассажирам, интересуется, как едет поезд, улыбается облачкам. За городом Петькины глаза перестают казаться сонными, а морщинки пропадают. Сдружившись с гимназистом Митей, Петька помногу купается, удит рыбу, играет. Однако в конце недели Надежда получает письмо от Осипа Абрамовича, в котором тот требует, чтобы Петька вернулся. Петька падает на землю, плачет, кричит. Мать отвозит мальчика в город, и все начинается сначала. Только по ночам Петька с упоением пересказывает Николке свои дачные приключения.
В парикмахерской раздается крик: “Мальчик, воды!” А потом ядовитый шепот: “Вот, погоди!” - за то, что мальчишка недостаточно расторопен или еще как-то оплошал. “гВ этой парикмахерской, пропитанной скучным запахом дешевых духов, полной надоедливых мух и грязи, посетитель был нетребовательный: швейцары, приказчики, иногда мелкие служащие...” Здесь работает мальчик Петька. Он меньше всех окружающих. Николка тремя годами старше, ему иногда доверяют стричь посетителя попроще. Николка важничает: курит, пьет водку и сквернословит. Петьке десять лет, он не курит, не пьет водку, хотя знает много скверных слов. Частенько Петька и Николка садятся у окна и наблюдают за жизнью улицы, однообразной и скучной, с единственным развлечением: пьяными драками. Петьке “хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы”. Слыша крик: “Мальчик, воды!”, он вскакивал и подавал, в спешке часто разливая воду. От такой жизни Петька похудел, “а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья (гнойники. -Автор). ...Около глаз и под носом у него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика”. Навещавшую его мать, кухарку Надежду, Петька просил забрать его отсюда. А Надежда думала, “что у нее один сын - и тот дурачок”. Однажды приехала мать, переговорила с хозяином, Осипом Абрамовичем, и сказала, что Петьку отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа. Мальчик вначале ничего не понял. Он родился и вырос в городе и даже не представлял себе, что может быть так много травы, воздуха, простора. Из окна поезда перед ним открывался таинственный и волшебный мир. В первые дни на даче Петька боялся леса, травы, пруда. “Но прошло еще два дня, и Петька вступил в полное соглашение с природой”. Этому помогло и знакомство с гимназистом Митей. Мальчики купались, удили рыбу, лазали по развалинам дворца. “Постепенно Петька... забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская”. Надежда радовалась, что сын растолстел, как купец. “В исходе недели барин привез из города письмо, адресованное "куфарке Надежде"”. Узнав, что сына надо отправлять в город, Надежда заплакала. Она стала собирать Петьку в дорогу, а тому невдомек, что он уже не пойдет ловить рыбу, купаться, а поедет в город. Надежда говорит, что, может быть, его еще отпустят: “... он добрый, Осип Абрамович”. Наконец Петька сообразил: “рай” закончился. Мальчик закричал, забился в припадке, чем удивил мать и расстроил барыню. На следующий день он вернулся в парикмахерскую. Провожавшей его матери Петька сказал: “Ты удочку спрячь!” Надежда соглашается, надеясь на возвращение сына на дачу.
Опять Петька бегает с водой и слышит: “Вот, погоди!” А ночами он рассказывает Николке “о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал”. А вокруг - привычная жизнь с руганью, пьяными драками, жалобными криками.
Осип Абрамович, парикмахер, поправил на груди посетителя грязную простынку, заткнул ее пальцами за ворот и крикнул отрывисто и резко:
– Мальчик, воды!
Посетитель, рассматривавший в зеркало свою физиономию с тою обостренною внимательностью и интересом, какие являются только в парикмахерской, замечал, что у него на подбородке прибавился еще один угорь, и с неудовольствием отводил глаза, попадавшие прямо на худую, маленькую ручонку, которая откуда-то со стороны протягивалась к подзеркальнику и ставила жестянку с горячей водой. Когда он поднимал глаза выше, то видел отражение парикмахера, странное и как будто косое, и подмечал быстрый и грозный взгляд, который тот бросал вниз на чью-то голову, и безмолвное движение его губ от неслышного, но выразительного шепота. Если его брил не сам хозяин Осип Абрамович, а кто-нибудь из подмастерьев, Прокопий или Михайла, то шепот становился громким и принимал форму неопределенной угрозы:
– Вот погоди!
Это значило, что мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», – думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего носа большую потную руку, у которой три пальца были оттопырены, а два другие, липкие и пахучие, нежно прикасались к щеке и подбородку, пока туповатая бритва с неприятным скрипом снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды.
В этой парикмахерской, пропитанной скучным запахом дешевых духов, полной надоедливых мух и грязи, посетитель был нетребовательный: швейцары, приказчики, иногда мелкие служащие или рабочие, часто аляповато-красивые, но подозрительные молодцы, с румяными щеками, тоненькими усиками и наглыми маслянистыми глазками. Невдалеке находился квартал, заполненный домами дешевого разврата. Они господствовали над этою местностью и придавали ей особый характер чего-то грязного, беспорядочного и тревожного.
Мальчик, на которого чаще всего кричали, назывался Петькой и был самым маленьким из всех служащих в заведении. Другой мальчик, Николка, насчитывал от роду тремя годами больше и скоро должен был перейти в подмастерья. Уже и теперь, когда в парикмахерскую заглядывал посетитель попроще, а подмастерья, в отсутствие хозяина, ленились работать, они посылали Николку стричь и смеялись, что ему приходится подниматься на цыпочки, чтобы видеть волосатый затылок дюжего дворника. Иногда посетитель обижался за испорченные волосы и поднимал крик, тогда и подмастерья кричали на Николку, но не всерьез, а только для удовольствия окорначенного простака. Но такие случаи бывали редко, и Николка важничал и держался, как большой: курил папиросы, сплевывал через зубы, ругался скверными словами и даже хвастался Петьке, что пил водку, но, вероятно, врал. Вместе с подмастерьями он бегал на соседнюю улицу посмотреть на крупную драку, и когда возвращался оттуда, счастливый и смеющийся, Осип Абрамович давал ему две пощечины: по одной на каждую щеку.
Петьке было десять лет; он не курил, не пил водки и не ругался, хотя знал очень много скверных слов, и во всех этих отношениях завидовал товарищу. Когда не было посетителей и Прокопий, проводивший где-то бессонные ночи и днем спотыкавшийся от желания спать, приваливался в темном углу за перегородкой, а Михаила читал «Московский листок» и среди описания краж и грабежей искал знакомого имени кого-нибудь из обычных посетителей, – Петька и Николка беседовали. Последний всегда становился добрее, оставаясь вдвоем, и объяснял «мальчику», что значит стричь под польку, бобриком или с пробором.
Иногда они садились на окно, рядом с восковым бюстом женщины, у которой были розовые щеки, стеклянные удивленные глаза и редкие прямые ресницы, – и смотрели на бульвар, где жизнь начиналась с раннего утра. Деревья бульвара, серые от пыли, неподвижно млели под горячим, безжалостным солнцем и давали такую же серую, неохлаждающую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины, грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили и у них не было другого дома. Были лица равнодушные, злые или распущенные, но на всех на них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова бессильно клонилась на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи верст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал с палкой ярко-синий сторож и смотрел, чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву, порыжевшую от солнца, но такую мягкую, такую прохладную. Женщины, всегда одетые более чисто, даже с намеком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста, хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти дети. Все они говорили хриплыми, резкими голосами, бранились, обнимали мужчин так просто, как будто были на бульваре совсем одни, иногда тут же пили водку и закусывали. Случалось, пьяный мужчина бил такую же пьяную женщину; она падала, поднималась и снова падала; но никто не вступался за нее. Зубы весело скалились, лица становились осмысленнее и живее, около дерущихся собиралась толпа; но когда приближался ярко-синий сторож, все лениво разбредались по своим местам. И только побитая женщина плакала и бессмысленно ругалась; ее растрепанные волосы волочились по песку, а полуобнаженное тело, грязное и желтое при дневном свете, цинично и жалко выставлялось наружу. Ее усаживали на дно извозчичьей пролетки и везли, и свесившаяся голова ее болталась, как у мертвой.
Николка знал по именам многих женщин и мужчин, рассказывал о них Петьке грязные истории и смеялся, скаля острые зубы. А Петька изумлялся тому, какой он умный и бесстрашный, и думал, что когда-нибудь и он будет такой же. Но пока ему хотелось бы куда-нибудь в другое место… Очень хотелось бы.
Петькины дни тянулись удивительно однообразно и похоже один на другой, как два родные брата. И зимою и летом он видел все те же зеркала, из которых одно было с трещиной, а другое было кривое и потешное. На запятнанной стене висела одна и та же картина, изображавшая двух голых женщин на берегу моря, и только их розовые тела становились все пестрее от мушиных следов, да увеличивалась черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа-молния. И утром, и вечером, и весь божий день над Петькой висел один и тот же отрывистый крик: «Мальчик, воды», – и он все подавал ее, все подавал. Праздников не было. По воскресеньям, когда улицу переставали освещать окна магазинов и лавок, парикмахерская до поздней ночи бросала на мостовую яркий сноп света, и прохожий видел маленькую, худую фигурку, сгорбившуюся в углу на своем стуле, и погруженную не то в думы, не то в тяжелую дремоту. Петька спал много, но ему почему-то все хотелось спать, и часто казалось, что все вокруг него не правда, а длинный неприятный сон. Он часто разливал воду или не слыхал резкого крика: «Мальчик, воды», – и все худел, а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья. Даже нетребовательные посетители с брезгливостью смотрели на этого худенького, веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные, рот полуоткрытый и грязные-прегрязные руки и шея. Около глаз и под носом у него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика.
Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место, о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно. Когда его навещала мать, кухарка Надежда, он лениво ел принесенные сласти, не жаловался и только просил взять его отсюда. Но затем он забывал о своей просьбе, равнодушно прощался с матерью и не спрашивал, когда она придет опять. А Надежда с горем думала, что у нее один сын – и тот дурачок.
Много ли, мало ли жил Петька таким образом, он не знал. Но вот однажды в обед приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сказала, что его, Петьку, отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа. Сперва Петька не понял, потом лицо его покрылось тонкими морщинками от тихого смеха, и он начал торопить Надежду. Той нужно было, ради пристойности, поговорить с Осипом Абрамовичем о здоровье его жены, а Петька тихонько толкал ее к двери и дергал за руку. Он не знал, что такое дача, но полагал, что она есть то самое место, куда он так стремился. И он эгоистично позабыл о Николке, который, заложив руки в карманы, стоял тут же и старался с обычною дерзостью смотреть на Надежду. Но в глазах его вместо дерзости светилась глубокая тоска: у него совсем не было матери, и он в этот момент был бы не прочь даже от такой, как эта толстая Надежда. Дело в том, что и он никогда не был на даче.
В парикмахерской раздается крик: “Мальчик, воды!” А потом ядовитый шепот: “Вот, погоди!” - за то, что мальчишка недостаточно расторопен или еще как-то оплошал. “гВ этой парикмахерской, пропитанной скучным запахом дешевых духов, полной надоедливых мух и грязи, посетитель был нетребовательный: швейцары, приказчики, иногда мелкие служащие...” Здесь работает мальчик Петька. Он меньше всех окружающих. Николка тремя годами старше, ему иногда доверяют стричь посетителя попроще. Николка важничает: курит, пьет водку и сквернословит. Петьке десять лет, он не курит, не пьет водку, хотя знает много скверных слов. Частенько Петька и Николка садятся у окна и наблюдают за жизнью улицы, однообразной и скучной, с единственным развлечением: пьяными драками. Петьке “хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы”. Слыша крик: “Мальчик, воды!”, он вскакивал и подавал, в спешке часто разливая воду. От такой жизни Петька похудел, “а на стриженой голове у него пошли нехорошие струпья (гнойники. -Автор). ...Около глаз и под носом у него прорезались тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика”. Навещавшую его мать, кухарку Надежду, Петька просил забрать его отсюда. А Надежда думала, “что у нее один сын - и тот дурачок”. Однажды приехала мать, переговорила с хозяином, Осипом Абрамовичем, и сказала, что Петьку отпускают на дачу, в Царицыно, где живут ее господа. Мальчик вначале ничего не понял. Он родился и вырос в городе и даже не представлял себе, что может быть так много травы, воздуха, простора. Из окна поезда перед ним открывался таинственный и волшебный мир. В первые дни на даче Петька боялся леса, травы, пруда. “Но прошло еще два дня, и Петька вступил в полное соглашение с природой”. Этому помогло и знакомство с гимназистом Митей. Мальчики купались, удили рыбу, лазали по развалинам дворца. “Постепенно Петька... забыл, что на свете существует Осип Абрамович и парикмахерская”. Надежда радовалась, что сын растолстел, как купец. “В исходе недели барин привез из города письмо, адресованное "куфарке Надежде"”. Узнав, что сына надо отправлять в город, Надежда заплакала. Она стала собирать Петьку в дорогу, а тому невдомек, что он уже не пойдет ловить рыбу, купаться, а поедет в город. Надежда говорит, что, может быть, его еще отпустят: “... он добрый, Осип Абрамович”. Наконец Петька сообразил: “рай” закончился. Мальчик закричал, забился в припадке, чем удивил мать и расстроил барыню. На следующий день он вернулся в парикмахерскую. Провожавшей его матери Петька сказал: “Ты удочку спрячь!” Надежда соглашается, надеясь на возвращение сына на дачу.
Опять Петька бегает с водой и слышит: “Вот, погоди!” А ночами он рассказывает Николке “о даче, и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал”. А вокруг - привычная жизнь с руганью, пьяными драками, жалобными криками.