Андрей Януарьевич Вышинский (польск. Andrzej Wyszyski; 10 декабря 1883 года, Одесса - 22 ноября 1954 года, Нью-Йорк) - советский государственный деятель, юрист, дипломат.

В 1953-1954 гг. постоянный представитель СССР при ООН. В 1949-1953 гг. министр иностранных дел СССР. В 1935-1939 гг. прокурор СССР. Также занимал ряд других должностей.

Член ЦК ВКП(б) (с 1939 года), кандидат в члены Президиума ЦК КПСС (1952-1953).

Член ЦИК СССР 7 созыва, депутат Верховного Совета СССР 1, 2, 4 созывов.

Доктор юридических наук (1936), профессор, а в 1925-1928 годах ректор Московского государственного университета. Академик АН СССР (1939).

Биография

Отец, выходец из старинного польского шляхетского рода Януарий Феликсович Вышинский, был провизором; мать - учительницей музыки. Вскоре после рождения сына семья переехала в Баку, где Андрей окончил первую мужскую классическую гимназию (1900).

В 1901 году поступил на юридический факультет Киевского университета, но окончил его только в 1913 году (так как исключался за участие в студенческих беспорядках), был оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому званию, но отстранен администрацией как политически неблагонадежный. В марте 1902 года отчислен из университета без права повторного поступления, попал под полицейский надзор. Возвратился в Баку, где в 1903 году вступил в меньшевистскую организацию РСДРП.

В 1906-1907 годах Вышинского дважды арестовывали, однако вскоре освобождали за недостаточностью улик. В начале 1908 года был осуждён Тифлисской судебной палатой за «произнесение публично противоправительственной речи».

Отбыл год лишения свободы в Баиловской тюрьме, где близко познакомился со Сталиным; существуют утверждения, что некоторое время они сидели в одной камере.

По окончании учёбы в университете (1913) преподавал в Баку в частной гимназии русскую литературу, географию и латынь, занимался юридической практикой. В 1915-1917 годах помощник у присяжного поверенного округа Московской судебной палаты П. Н. Малянтовича.

После февральской революции 1917 года был назначен комиссаром милиции Якиманского района, тогда же подписал «распоряжение о неукоснительном выполнении на вверенной ему территории приказа Временного правительства о розыске, аресте и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина» (см. Пломбированный вагон).

В 1920 году Вышинский вышел из меньшевистской партии и вступил в РКП(б).

В 1920-1921 годах преподаватель Московского университета и декан экономического факультета Института народного хозяйства имени Плеханова.

В 1923-1925 гг. - прокурор уголовно-следственной коллегии Верховного суда СССР. Выступал в качестве государственного обвинителя на многих процессах: дело «Гукон» (1923); дело ленинградских судебных работников (1924); дело Консервтреста (1924).

В 1923-1925 годах прокурор уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР и одновременно профессор I МГУ по кафедре уголовного процесса.

В 1925-1928 годах ректор Московского государственного университета (тогда - 1-й Московский государственный университет). «Лекции по общим юридическим дисциплинам на младших курсах читал Андрей Януарьевич Вышинский, который был ректором университета. Естественно, тогда и подумать никто не мог, что этот умнейший преподаватель и блестящий лектор превратится в грозного прокурора Союза ССР», - вспоминал бывший тогда студентом МГУ М. С. Смиртюков.

Выступал как государственный обвинитель на политических процессах. Был председателем специального присутствия Верховного суда по Шахтинскому делу (1928), по делу Промпартии (1930). 6 июля 1928 года 49 специалистов Донбасса были приговорены к различным мерам наказания Верховным судом СССР под председательством Вышинского.

В 1928-1930 годах возглавлял Главное управление профессионального образования (Главпрофобр). В 1928-1931 гг. член коллегии Наркомата просвещения РСФСР. Заведовал учебно-методическим сектором Наркомпроса и замещал председателя Государственного учёного совета.

Его звали Андрей Вышинский. С 1931 по 1939 г. он возглавлял прокуратуру сперва РСФСР, потом СССР. Его обвинительные речи звучали на всех важнейших политических процессах 30-х гг.: промпартия, убийство Кирова, троцкистско-зиновьевский центр, дело маршалов...

О судьбе Вышинского размышляет Александр ЗВЯГИНЦЕВ, заместитель генерального прокурора РФ (полностью его материал можно прочитать в январском номере журнала «Орден»).

Меньшевик

Андрей Януарьевич Вышинский родился 28 ноября (10 декабря) 1883 г. в Одессе в семье аптечного работника и учительницы музыки. Вскоре родители переехали в Баку. В 1901 г. Вышинский поступил на юридический факультет Киевского университета, через несколько месяцев за участие в волнениях был исключён (окончил только в 1913-м). В 1905-м он создал в Баку боевую дружину и даже был ранен в схватке с черно-сотенцами. В апреле 1908 г. он на год попал в тюрьму. Меньшевик Вышинский нередко оказывался в центре дискуссий, которые происходили в камере. Его оппонентом был арестант-большевик по кличке Коба. Так состоялось знакомство со Сталиным.

В 1915 г. он приезжает в Москву и 2 года работает помощником у знаменитого адвоката Павла Малянтовича. Его вторым помощником был Александр Керенский. И если первый отблагодарил своего наставника, сделав его министром юстиции во Временном правительстве, то второй и пальцем не пошевелил для спасения Малянтовича, когда его арестовали органы НКВД.

После став комиссаром милиции, Вышинский ревностно выполняет указания Временного правительства, в том числе и по розыску Ленина. Октябрьская революция застала Вышинского на посту председателя Якиманской районной управы. Он не сразу поддержал большевиков - в ВКП(б) вступил лишь в -1920-м. Зато в 30-е гг.

Вышинский услужливо и безропотно выполнял роль главного инквизитора. Бывший прокурор РСФСР А. А. Волин, работавший с Вышинским, рассказывал автору этой статьи, что в то время «всюду был слышен голос только его одного. Вообще говоря, Андрей Януарьевич настолько мог приспосабливаться к ситуации, что даже в наступившее демократическое время вполне пробился бы во власть, причём играл бы не последнюю скрипку». При этом Вышинский, в отличие от многих большевиков, был хорошо образован, знал русский, польский, английский, французский, немецкий, а латынь даже преподавал.

Палач

Прокурор одним из первых подхватил тезис Сталина о том, что при определённых условиях «законы придётся отложить в сторону». Среди многих научных трудов академика Вышинского особенно высоко тогда ценилась монография «Теория судебных доказательств в советском праве». Именно в ней приводился один из главных древних постулатов, который активно и гипертрофированно эксплуатировался репрессивной машиной: «Признание обвиняемого - царица доказательств». Особыми директивами НКВД разрешалось добывать это признание с помощью «специальных методов дознания», то есть с помощью пыток.

На одном из допросов нарком внутренних дел Ежов рассказал, что идею о непригодности гуманного отношения к «врагам народа», отказывавшимся говорить «правду», подал Сталину именно Вышинский во время расследования дела Тухачевского.Газеты печатали речи прокурора на первых полосах: «Пройдёт время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа...» Подобный пафос прикрывал откровенную топорность и нелепость предъявленных обвинений. Бухарина, например, обвиняли в том, что он начал свою шпионскую деятельность против советского строя… в 1912 г.! В то же самое время Вышинский был прекрасным семьянином, всю жизнь любившим только одну женщину - собственную жену Капитолину Исидоровну.

Дипломат

Прокурор Вышинский ревностно исполнял свои обязанности, стараясь преданным служением «отцу народов» загладить своё меньшевистское прошлое. И Вышинский, как ни странно, репрессирован не был. Незаметно оставив свой пост, в 1940 г. он уходит в дипломатию и становится заместителем наркома иностранных дел.

Победоносное завершение войны было ознаменовано 9 мая 1945 г. подписанием Германией Акта о безоговорочной капитуляции. Привёз текст акта в Берлин Вышинский. Когда в 1948 г. ООН , позицию Советского Союза озвучил именно Андрей Януарьевич. Всю жизнь призывавший к расстрелу за любые проявления инакомыслия, теперь он сетовал на то, что в Декларации не прописано право на... уличные демонстрации!

Затем четыре года Вышинский проработал главой -МИДа, но после смерти Сталина вновь оказался в ООН на должности постоянного представителя СССР. В Нью-Йорке он дал волю своей артистической натуре. «Вот он, поджигатель войны!» - мог крикнуть Вышинский прямо на заседании Генассамблеи, указывая пальцем на какого-нибудь несчастного представителя западного истеблишмента.

22 ноября 1954 г., за час до начала очередного выступления, во время диктовки предстоящей речи по поводу создания Международного агентства по атомной энергии, он и умер. Андрей Януарьевич в Москве, в Кремлёвской стене на Красной площади.

Андрей Януарьевич Вышинский родился 28 ноября (10 декабря) 1883 года в Одессе, Скоропостижно скончался от сердечного приступа 22 ноября 1954 года в Нью-Йорке, США. Похоронен на Красной площади в Москве.

Сын аптекаря, русский. С 1913, после окончания юридического факультета Киевского университета, занялся литературной и педагогической деятельностью.

В социал-демократии с 1903 г. (меньшевик), в 1905 секретарь Бакинского совета, член РКП(б) с 1920 г., член ЦК с 1939 г., кандидат в члены Президиума ЦК 16.10.52-06.03.53 гг.

В 1908 находясь в Бакинской тюрьме тесно сошелся с находившимся в той же камере И.В. Сталиным, но до и во время революции был на стороне меньшевиков. С весны 1917 работал в наркомтруде и прокуратуре

Во время учебы в университете (1901-13) в 1902 исключался, а в 1909-10 отбывал заключение в крепости за революционную деятельность. В 1913 оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию, но вскоре уволен за политическую неблагонадежность. С 1913 преподаватель историй, русского и латинского языков в бакинской гимназии. В 1915-17 пом. присяжного поверенного в Москве. Выдвинулся после февральской революции 1917 и занял пост пред. 1-й Якиманской районной управы и нач. милиции Замоскворецкого района. На этом посту Вышинский по должности подписал приказ по району об аресте В.И. Ленина и Г.Е. Зиновьева и распубликовал его.

После победы советского строя стал одним из главных идеологов социалистической законности, с 1920 большевик (единственный, кому Сталин дал рекомендацию в КП). Творец новаторского положения о "презумпции виновности" (решающего значения признания обвиняемым своей вины во время допросов следователем).

В 1917-18 сотрудник Московского городского продовольственного комитета. В 1919-23 зав. отделом учета и нач. управления распределения Наркомата продовольствия РСФСР. Одновременно в 1921-22 декан экономического факультета Московского института народного хозяйства имени К. Маркса и профессор Московского государственного университета. В 1923-25 прокурор уголовно-следственной коллегии Верховного суда СССР. В 1925-28 ректор МГУ. В 1928-31 член коллегии Наркомата просвещения РСФСР. В мае 1931 - июне 1933 зам. наркома юстиции РСФСР и прокурор РСФСР С июня 1933 зам. прокурора, а в марте 1935 - мае 1939 прокурор СССР. Был пред. специального присутствия Верховного суда по Шахтинскому делу (1928) и по делу Промпартии (1930).

В 1939-44 заместитель председателя СНК СССР, в 1940-46 первый зам. наркома Иностранных дел СССР, с 1949 министр иностранных дел СССР, одновременно в 1937-41 директор института права АН СССР, с марта 1953 заместитель министра иностранных дел СССР.

В 1953-54 постоянный представитель СССР в ООН. Депутат Верховного Совета СССР 1-4-го созывов. Вышинский неоднократно награждался "за успешную работу по укреплению революционной законности" и "за выдающуюся работу по разоблачению вредительских и контрреволюционных организаций". Награжден 7 орденами, а также медалями. Лауреат Сталинской премии (1947 г.) за труд "Теория судебных доказательств".

Автор большого числа работ по теории уголовного процесса. В них Вышинский юридически обосновывал положение об усилении классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму и, как следствие, усилении преследования антисоветских элементов. Разработал теорию о признании обвиняемого, подозреваемого в государственных преступлениях, как о решающем доказательстве вины. Фактически все работы Вышинский были направлены на оправдание деятельности советской юстиции и органов государственной безопасности в период до 1953.

Вышинский - автор работ по вопросам государства и права: "Курс уголовного процесса" (1927, в соавторстве с В. Ундеревичем), "Судоустройство в СССР" (1939), "Теория судебных доказательств в советском праве" (1941), "Вопросы теории государства и права" (1949) и др. Академик Российской академии наук по Отделению общественных наук (право) с 28 января 1939 г.

Был женат (с 1903 г.) на Капитолине Исидоровне Михайловой (1884-1973). Прожил в браке свыше пятидесяти лет. В 1909 г. родилась дочь Зинаида (ум. 1991 г.).

взять хотя бы такой случай: летом 1917 года он, будучи прокурором Петрограда, выдал ордер на арест двух германских шпионов. Тогда, в семнадцатом, те двое сумели скрыться от правосудия, все лето просидев в шалаше под Питером. Но великий прокурор и отличается от невеликого прежде всего тем, что всегда оказывается прав: в 1935 году Прокурор СССР Вышинский снова выдал ордер на арест одного из той парочки (второй к тому времени уже умер), и ему - Зиновьев была его фамилия - уже уйти от правосудия не удалось. Выступая на процессе обвинителем, Вышинский не оставил Зиновьеву ни одного шанса на оправдание, Зиновьев был расстрелян. (*нераб.ссылка)
________________________________________ ___________

ВЫШИНСКИЙ

Прокурор РСФСР (с 1928) Николай Васильевич Крыленко (1885-1938) выступая на процессе «Пром-партии» государственным обвинителем сказал (4 декабря 1930 г.): «Лучшей уликой при всех обстоятельствах является все же сознание подсудимых ».

Не зная закулисной стороны московских процессов, мировая общественность склонна была считать прокурора Вышинского одним из главных режиссеров этих спектаклей. Полагали, что этот человек оказал существенное влияние на судьбу подсудимых. В таком представлении нет ничего удивительного: ведь действительные организаторы процессов (Ягода, Ежов, Молчанов, Агранов, Заковский и прочие) всё время оставались в тени и именно Вышинскому было официально поручено выступать на "открытых" судебных процессах в качестве генерального обвинителя.

Читатель будет удивлён, если я скажу, что Вышинский сам ломал себе голову, пытаясь догадаться, какими чрезвычайными средствами НКВД удалось сокрушить, парализовать волю выдающихся ленинцев и заставить их оговаривать себя.

Одно было ясно Вышинскому: подсудимые невиновны. Как опытный прокурор, он видел, что их признания не подтверждены никакими объективными доказательствами вины. Кроме того, руководство НКВД сочло нужным раскрыть Вышинскому некоторые свои карты и указать ему на ряд опасных мест, которые он должен был старательно обходить на судебных заседаниях.

Вот, собственно, и всё, что было известно Вышинскому. Главные тайны следствия не были доступны и ему. Никто из руководителей НКВД не имел права сообщать ему об указаниях, получаемых от Сталина, о методах следствия и инквизиторских приёмах, испытанных на каждом из арестованных, или о переговорах, которые Сталин вёл с главными обвиняемыми. От Вышинского не только не зависела судьба подсудимых, - он не знал даже, какой приговор заранее заготовлен для каждого из них.

Многих за границей сбила с толку статья одной американской журналистки, пользующейся мировой известностью. Эта дама писала о Вышинском, как о чудовище, пославшем на смерть своих вчерашних друзей - Каменева, Бухарина и многих других. Но они никогда не были друзьями Вышинского. В дни Октября и гражданской войны они находились по разным сторонам баррикады. До 1920 года Вышинский был меньшевиком. Мне думается, многие из старых большевиков впервые услышали эту фамилию только в начале 30-х годов, когда Вышинский был назначен генеральным прокурором, а увидели его своими глазами не ранее 1935 года, когда их ввели под конвоем в зал заседаний военного трибунала, чтобы судить за участие в убийстве Кирова.

Руководство НКВД относилось к Вышинскому не то чтобы с недоверием, а скорее со снисходительностью - так, как влиятельные сталинские бюрократы с партбилетом в кармане привыкли относиться к беспартийным. Даже инструктируя его, с какой осторожностью он должен касаться некоторых скользких моментов обвинения, они ни разу не были с ним в полной мере откровенны.

У Вышинского были основания ненавидеть этих надменных хозяев положения. Он понимал, что ему придётся всячески лавировать на суде, маскируя их топорную работу, и своим красноречием прикрывать идиотские натяжки, имеющиеся в деле каждого обвиняемого. Понимал он и другое: если эти подтасовки как-нибудь обнаружатся на суде, то инквизиторы сделают козлом отпущения именно его, пришив ему в лучшем случае "попытку саботажа".

У руководителей НКВД в свою очередь были основания не любить Вышинского. Во-первых, они презирали его как бывшего узника "органов": в архивах всё ещё хранилось его старое дело, где он обвинялся в антисоветской деятельности. Во-вторых, их снедало чувство ревности - к нему было приковано внимание всего мира, следившего за ходом сенсационных процессов, а им, истинным творцам этих грандиозных спектаклей, как говорится "из ничего" состряпавшим чудовищный заговор и ценой невероятных усилий сумевшим сломать и приручить каждого из обвиняемых, - им суждено оставаться в тени?

Побывав когда-то в здании на Лубянке в качестве заключённого, Вышинский побаивался и этого здания, и работавших там людей. И хотя в советской иерархии он занимал куда более, высокое положение, чем, скажем, начальник Секретного политического управления НКВД Молчанов, он по первому вызову Молчанова являлся к нему с неизменной подхалимской улыбочкой на лице. Что же касается Ягоды - тот и вовсе удостоил Вышинского только одной встречи за всё время подготовки первого московского процесса.

Задание, полученное от НКВД, Вышинский исполнял с чрезвычайным старанием. На протяжении всех трёх процессов он всё время держался настороже, постоянно готовый парировать любой, даже самый слабый намёк подсудимых на их невиновность, Пользуясь поддержкой подсудимых, как бы соревнующихся друг с другом в самооговоре, Вышинский употреблял всевозможные трюки, дабы показать миру, что вина обвиняемых полностью доказана и никакие сомнения более не уместны. Одновременно он не упускал случая превозносить до небес "великого вождя и учителя", а в обвинительной речи неизменно требовал для всех подсудимых смертной казни.

Ему самому очень хотелось выжить - и в этом был главный секрет его рвения. Он пустил в ход все свои актерские способности, играл самозабвенно, ибо ставка в его игре была высока. Зная, что перед ним на скамье подсудимых - невинные жертвы сталинского режима, что в ближайшие часы их ждёт расстрел в подвалах НКВД, он, казалось, испытывал искренне наслаждение, когда топтал остатки их человеческого достоинства, черня всё, что в их биографиях казалось ему наиболее ярким и возвышенным. Выходя далеко за рамки обвинительного заключения, он позволял себе заявлять что подсудимые "всю жизнь носили маски", что "под прикрытием громких фраз эти провокаторы служили не делу революции и пролетариата, а контрреволюции и буржуазии". Так поносил вождей Октября человек, который в октябрьские дни и на всём протяжении гражданской войны был врагом революции и республики Советов!

С садистическим наслаждением оскорбляя обречённых на смерть, он клеймил их позорными кличками - "шпионы и изменники", "зловонная куча человеческих отбросов", "звери в человеческом облике", "отвратительные негодяи"...

"Расстрелять их всех, как бешеных псов!" - требовал Вышинский. "Раздавить проклятую гадину!" - взывал он к судьям.

Нет, он не был похож на человека, исполняющего свои обязанности по принуждению. Он обрушивался на беззащитных сталинских узников с таким искренним удовольствием не только потому, что Сталину требовалось свести с ними счёты, но и потому, что сам был рад возможности посчитаться со старыми большевиками. Он знал, что, пока старая гвардия сохраняет в партии свой авторитет и пользуется правом голоса, таким, как Вышинский, суждено оставаться париями.

Говоря так, я основываюсь на своих собственных наблюдениях: мне пришлось работать с Вышинским в Верховном суде в те далекие времена, когда оба мы были прокурорами по надзору и состояли в одной партийной ячейке.

Я приступил к работе в Верховном революционном трибунале, а затем в Верховном суде задолго до того, как там появился Вышинский. В то время членами Верховного суда состояли почти исключительно большевики из старой гвардии; самым выдающимся из них был Николай Крыленко, сподвижник Ленина, первый советский главковерх (командующий всеми вооружёнными силами). В состав Верховного суда входили также старый латышский революционер Отто Карклин, отбывший срок на царской каторге; бывший фабричный рабочий Николай Немцов, активный участник революции девятьсот пятого года, приговорённый царским судом к пожизненной ссылке в Сибирь; руководитель комиссии партийного контроля Арон Сольц, возглавлявший в Верховном суде юридическую коллегию; Александр Галкин, председатель кассационной коллегии, и ряд других старых большевиков, направленных сюда на работу, чтобы укрепить пролетарское влияние в советском правосудии.

Эти люди провели немалую часть жизни в царских тюрьмах, на каторге и в сибирской ссылке. Революцию и советскую власть они не считали источником каких-то благ для себя, не искали высоких постов и личных выгод. Они бедно одевались, хотя могли иметь любую одежду, какую только пожелают, и ограничивались скудным питанием, в то время как многие из них нуждались в специальной диете, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в царских тюрьмах.

В 1923 году Вышинский появился в Верховном суде в качестве прокурора юридической коллегии. В нашей бесхитростной атмосфере, среди простых и скромных людей он чувствовал себя не в своей тарелке. Он был щеголеват, умел "подать себя", был мастером любезных расшаркиваний, напоминая манерами царского офицера. На революционера он никак не был похож. Вышинский очень, старался завязать дружеские отношения со своим новым окружением, но не преуспел в этом.

Я занимал тогда должность помощника прокурора апелляционной коллегии Верховного суда. Все мы - прокуроры и судьи - раз в день сходились в "совещательную комнату" попить чайку. Часто за чашкой чая завязывались интересные разговоры. Но я заметил одну примечательную вещь: стоило войти сюда Вышинскому, как разговор немедленно затихал и кто-нибудь обязательно произносил стандартную фразу: "Ну, пора и за работу!"

Вышинский заметил это и перестал приходить на наши чаепития.

Хорошо помню, как однажды, когда мы все сидели в этой комнате, дверь приоткрылась и заглянул Вышинский. Все посмотрели в его сторону, но он не вошёл, небыстро притворил дверь.

Я его терпеть не могу! - с гримасой неприязни сказал Галкин, председатель апелляционной комиссии.

Почему? - спросил я.

Меньшевик, - пояснил сидящий рядом Николай Немцов. - До двадцатого года всё раздумывал, признать ему советскую власть или нет.

Главная беда не в том, что он меньшевик, - возразил Галкин. - Много меньшевиков сейчас работает с нами, но этот... он просто гнусный карьерист!

Никто из старых большевиков не был груб с Вышинским, никто его открыто не третировал. Если он о чём-то спрашивал, ему вежливо отвечали. Но никто первым не заговаривал с ним. Вышинский был достаточно умён, чтобы понимать, что старые партийцы смотрят на него как на чужака, и начал их избегать. Он привык целыми днями сидеть в одиночестве в своей комнате. В то время было очень мало судебных слушаний и Вышинского в обществе других служащих можно было увидеть разве что на собраниях партийной ячейки и на заседаниях Верховного суда, где обсуждались правовые вопросы или разбирались протесты, внесённые прокуратурой по поводу судебных решений. Но я не помню ни одного случая, когда бы Вышинский выступил на партсобрании или пленарном заседании.

Старые партийцы из Верховного суда, безусловно, не были мелочными людьми. Они легко примирились с тем, что Вышинский был когда-то меньшевиком, и готовы были даже смотреть сквозь пальцы на его враждебную нам активность в решающие дни Октября. Невозможно было простить ему другое: после того как революция победила, он все три года, пока шла гражданская война, всё ещё выжидал и, только убедившись, что советская власть действительно выживет, подал заявление в большевистскую партию.

Как-то - дело происходило в 1923 году - я выступал с докладом перед членами московского городского суда и коллегии защитников. Темой доклада были последние изменения в уголовном кодексе. Присутствовал и Вышинский, и мы вышли из здания Мосгорсуда вместе. Он сказал мне, что до революции намеревался посвятить себя юриспруденции и по окончании курса был оставлен при университете, но вмешалось царское министерство просвещения и лишило его возможности сделать ученую карьеру. Тут Вышинский сменил тему и заговорил о революции 1905 года. Оказывается, его тогда посадили на два года за участие в организации забастовок рабочих. Помню, это произвело на меня впечатление, и я даже подумал, что, быть может, Вышинский не такой уж плохой человек. Потом выяснилось, что эту историю Вышинский рассказывал и другим членам Верховного суда. Он явно стремился завоевать наше расположение и прорвать изоляцию, в которой очутился.

В конце того же 1923 года в стране была объявлена чистка партии. Нашу партийную ячейку "чистил" Хамовнический райком, и мы явились туда в полном составе. Райкомовская комиссия партийного контроля, непосредственно занимавшаяся чисткой, состояла из видных большевиков, а возглавлял её член. Центральной комиссии партконтроля. Каждый из нас написал свою биографию и приложил к ней поручительства двух других членов партии. Сдал автобиографию и Вышинский. В ней он указал, что при царском режиме отсидел один год в тюрьме за участие в забастовке.

Комиссия партконтроля вызывала нас по одному и, задав несколько вопросов, возвращала предварительно отобранный партбилет. Для старых большевиков из Верховного суда с этой процедурой не было связано никаких проблем, да и вопросов им практически не задавали. Для них это была просто мимолётная встреча со старыми товарищами, заседавшими в комиссии. Некоторые из нас, более молодых, пройдя комиссию, не спешили уйти, а оставались ждать, пока не закончится рассмотрение всех дел. Наступила очередь Вышинского. Для него это было серьёзным испытанием: во время предыдущей чистки, в 1921 году, его исключили из партии и восстановили с большим скрипом лишь год спустя.

Прошло полчаса, ещё час, ещё один, ещё полчаса - а Вышинский всё не появлялся. Кто-то уже устал ждать и ушёл. Наконец Вышинский выскочил, возбуждённый и красный как рак. Выяснилось, что комиссия не вернула ему партбилет. Это означало исключение из партии. Вышинский не рассказал нам, что происходило в течение этих трёх часов за закрытой дверью. Он ушёл в дальний конец вестибюля и там в волнении ходил взад и вперёд.

Когда, направляясь к выходу, мы поравнялись с ним, Вышинский возбуждённо воскликнул:

Это возмутительное издевательство! Я этого так не оставлю. Пойду в ЦК и швырну им в физиономию свой партбилет!

Было не очень ясно, как он собирается швырнуть партбилет, который у него отобрали. Мы посоветовали ему не совершать опрометчивых действий, а обсудить всё с Крыленко или Сольцем. Сольц, председатель юридической коллегии Верховного суда, одновременно возглавлял Центральную комиссию партийного контроля и руководил чисткой партии по всей стране.

Уже отойдя несколько кварталов, мы услышали сзади торопливые шаги. Нас снова догонял Вышинский. Переведя дыхание, он горячо попросил нас никому не передавать его слов насчёт ЦК. Мы обещали.

На следующий день встревоженная девушка-секретарша вошла в зал заседаний и сказала, что в кабинете Сольца истерически рыдает Вышинский. Перепуганный старик выскочил из кабинета, чтобы принести ему воды.

Арон Сольц стал революционером ещё в конце прошлого столетия. Несмотря на то что он подвергался бесчисленным арестам и провёл много лет в царских тюрьмах и ссылке, душа его не ожесточилась. Он оставался добродушным, отзывчивым человеком.

Как член партии Сольц был обязан неуклонно придерживаться в своей деятельности принципа "политической целесообразности", которым сталинское Политбюро оправдывало всё происходящее. Однако до седых волос Сольц так и не научился спокойно смотреть на несправедливость. Только в последние годы жизни ему пришлось под давлением всеобъемлющего террора повторить сталинскую клевету насчёт Троцкого. Впрочем, под конец у него хватило мужества сказать Сталину правду в глаза, что его и погубило .

Друзья Сольца называли его "совесть партии", в частности, потому, что он возглавлял Центральную комиссию партконтроля (ЦКК) - высший в стране партийный суд. На протяжении нескольких лет одним из моих партийных поручений было докладывать этой комиссии о членах партии, находившихся под следствием, и меня сплошь и рядом восхищал человеческий, неказённый подход Сольца к этим делам.

Именно Сольц; с его добрым и отзывчивым характером, спас Вышинского. Он поставил вопрос на обсуждение в ЦК, после чего Вышинскому был возвращён партбилет. Несколько дней спустя Сольц зашёл в нашу "совещательную комнату", где мы как раз пили чай. Увидев Сольца, его старый друг Галкин немедленно накинулся на него за такое заступничество. Сольц виновато улыбнулся: "Чего вы от него хотите? Товарищ работает, старается... Дайте ему показать себя. Большевиками не рождаются, большевиками становятся. Не оправдает доверия - мы всегда сможем его исключить".

Из-за растущего потока жалоб, поступавших отовсюду в апелляционную коллегию, я оказался так занят, что почти перестал бывать на заседаниях юридической коллегии. Как-то раз я заглянул туда - Вышинский как раз в это время делал доклад на тему "Обвинение в политическом процессе". Его выступлению нельзя было отказать в логике, притом он отлично владел русским языком и умело пользовался риторическими приёмами. Председательствующий Сольц согласно кивал, не скрывая одобрения.

Мне не понравилась тогда склонность Вышинского переигрывать, его преувеличенный пафос. Но в общем становилось уже ясно, что это - один из способнейших и блестяще подготовленных прокуроров. Мне начало казаться, что наши партийцы несправедливы к Вышинскому; оставалось надеяться, что со временем они изменят отношение к нему.

Однако вскоре произошел небольшой, но характерный эпизод, показавший, что интуиция их не подвела. Зимой 1923 года прокурор республики Николай Крыленко вызвал нескольких работников, в том числе Вышинского и меня, и сообщил, что Политбюро поручило ему разобраться в материалах секретного расследования деятельности советских полпредств за рубежом. Ввиду огромного объёма материалов Крыленко с согласия Политбюро привлекает к данной работе нас. Нам придётся вместе с ним изучить их и доложить ЦК свои соображения. Работать будем у него дома, по вечерам, так как он обещал эти документы никуда не передавать.

В тот день мы так и не ушли из роскошного крыленковского особняка, владельцем которого до революции был князь Гагарин. Предстояло изучить тридцать или сорок папок, и Крыленко распределил их между нами. Он пояснил при этом, что нарком государственного контроля Аванесов, проводивший расследование, обнаружил в советских представительствах за рубежом скандальные факты коррупции и растранжиривания секретных денежных фондов и что некоторые служащие подозреваются в сотрудничестве с иностранными разведками.

Крыленко попросил нас излагать свои выводы на больших листах бумаги в таком порядке: слева, под фамилией обвиняемого лица, мы должны кратко сформулировать суть обвинения и указать, достаточно ли имеется доказательств, чтобы возбудить судебное преследование. Справа помечалось, куда следует передать дело: в уголовный суд, в ЦКК, либо решить его в дисциплинарном порядке, а также каким должно быть наказание.

Документы оказались куда менее интересными, чем можно было ожидать. Они содержали в основном бездоказательные обвинения, которые возводили друг на друга не ладившие между собой бюрократы, подогреваемые своими вздорными супругами. Лишь незначительная часть бумаг свидетельствовала о фактах растраты, моральной распущенности и других вещах, способных нанести ущерб престижу советской страны. Случаев государственной измены мы не обнаружили вовсе.

Все вечера Крыленко работал вместе с нами. Время от времени он подходил к кому-нибудь из нас и смотрел, как подвигается работа. Заглядывая через плечо Вышинского, он заинтересовался делом одного советского дипломата, обвинявшегося в чрезмерно роскошном образе жизни, сближении с женой одного из подчинённых и других грехах. Вышинский предлагал исключить его из партии, предать суду и приговорить к трём годам заключения.

Как это так - три года? - недовольным тоном спросил Крыленко. - Вы тут написали, что он дискредитировал советское государство в глазах Запада. За такое дело полагается расстрел!

Вышинский сконфузился и покраснел.

Вначале я тоже хотел предложить расстрел, - подхалимским тоном забормотал он, - но...

Тут он запнулся, пытаясь подыскать объяснение. Не найдя его и окончательно растерявшись, он промямлил, что признаёт свою ошибку. Крыленко насмешливо уставился на него, - похоже, что замешательство Вышинского доставляло ему удовольствие.

Да здесь вовсе нет преступления - неожиданно произнёс он и, показывая пальцем на запись Вышинского об исключении этого дипломата из партии и предании его суду, заключил:

Пишите: закрыть дело!

Я не смотрел на Вышинского, не желая смущать его ещё больше. Но Вышинский вдруг разразился угодливым смехом:

Как вы меня разыграли, Николай Васильевич! Вы меня сбили с толку... Когда вы предложили дать ему расстрел, я совсем растерялся. Я подумал, как же это я так промахнулся и предложил только три года! А теперь... ха-ха-ха...

Смех Вышинского звучал фальшиво и вызывал чувство гадливости.

Я уже говорил, что многие считали Вышинского карьеристом, пролезшим в партию, но я никогда не ожидал, что он окажется таким беспринципным и лишённым всякой морали, что выразит готовность идти на всё - оправдать человека, расстрелять его, - как будет угодно начальству.

Положение самого Вышинского было шатким. Пока в стране пользовались влиянием старые большевики, дамоклов меч партийных чисток постоянно висел над ним. Вот почему разгром оппозиции и преследование этих людей, сопровождавшее этот разгром, были Вышинскому на руку.

Сталину требовалось, чтобы во всех советских организациях были люди, готовые обвинить старых большевиков в антиленинской политике и помочь избавиться от них. Когда в результате такой клеветы ЦК увольнял их с ключевых постов, клеветники в порядке вознаграждения назначались на освободившиеся места.

Неудивительно, что в этой ситуации Вышинский смог сделаться "бдительным оком" партии и ему было поручено следить за тем, чтобы Верховный суд не отклонился от ленинского пути. Теперь ему не приходилось дрожать перед каждой чисткой: напротив, из партии исключались те, кто подозревался в сочувствии преследуемым ленинским соратникам. Вышинского в этом подозревать не приходилось. Его назначили генеральным прокурором, и он стал активно насаждать "верных членов партии" в судебные органы и прокуратуру. Естественно, там не оказалось места таким, как Николай Крыленко - создатель советского законодательства и вообще всей советской юридической системы. Он был объявлен политически ненадёжным, хотя и не принадлежал ни к какой оппозиции. А Вышинский, годами раболепствовавший перед Крыленко, получил задание выступить на совещании юридических работников и осудить крыленковскую политику в области юстиции как "антиленинскую и буржуазную".

Со своего высокого прокурорского поста Вышинский с удовольствием наблюдал, как старые большевики один за другим убираются из Верховного суда. Крыленко исчез в начале 1938 года. Одновременно исчезла его бывшая жена Елена Розмирович, работавшая до революции секретарём Заграничного бюро ЦК и личным секретарём Ленина .

В июле 1936 года в коридоре здания НКВД я лицом к лицу столкнулся с Галкиным. Его сопровождал тюремный конвой. По-видимому, Галкин был так потрясён случившимся, что не узнал меня, хотя мы встретились глазами.

Я немедленно зашёл в кабинет Бермана и попросил его помочь Галкину, чем только можно. Берман сообщил мне, что Галкин арестован на основании поступившего в НКВД доноса, будто он осуждает ЦК партии за роспуск Общества старых большевиков. Донос поступил от Вышинского.

Назначая Вышинского государственным обвинителем на московских процессах, Сталин ещё раз показал, какой смысл он вкладывает в понятие "нужный человек на нужном месте". В целом государстве не нашлось бы, наверное, другого человека, кто с таким рвением готов был бы сводить счёты со старыми большевиками.

ПРИМЕЧАНИЯ

Орлов, стремящийся противопоставить "хорошего" Крыленко "плохому" Вышинскому, умалчивает о том, что оба они проявили себя как послушные проводники сталинского произвола на ранних процессах. Например, на процессе "Промпартии" (1930), на "Шахтинском деле" (1928), которое рассматривалось Спецприсутствием Верховного суда СССР под председательством Вышинского и при главном обвинителе Крыленко (!).

А. И. Солженицын в "Архипелаге ГУЛаг" посвятил Крыленко несколько десятков страниц (см. т. 1. с. 311-408). Из этого обстоятельного, а порой заслуженно издевательского изложения "художеств" Крыленко становится ясно, что "создатель вообще всей советской юридической системы", по грубой арестантской поговорке, "за что боролся, на то и напоролся". (Примеч. ред.)

Репрессии 1937 года неотделимы от имени того, кто дирижировал знаменитыми "открытыми процессами" в Москве. Генерального прокурора Андрея Януарьевича Вышинского знал тогда весь мир, при том, что прошлое этого человека было окружено густым туманом. И он не рассеялся до сих пор.

"Единственный образованный человек..."

В разгар перестройки вышла книга Аркадия Ваксберга о Вышинском, по сей день единственная на русском языке. Будучи молодым юристом, автор сам видел своего героя: "Низкого роста, плотно сбитый, благоухающая красивая проседь, почти слившаяся с мундиром мышиного цвета и погонами цвета надраенной стали. Тогда этот странный наряд казался верхом вкуса и элегантности. Щеточка тонких усов, очки в изящной оправе, за стеклами цепкий, колючий, пронзающий взгляд. Чуть прищуренные глаза, тоже стальные". Характеристика неприязненная, но уважительная, о чем говорит и другая цитата:

"Вышинский был единственным образованным человеком во всем сталинском руководстве. Там мало кто знал как следует даже русский. А Вышинский говорил не только на языке матери (русском) и отца (польском), но и на очень хорошем французском, усвоенном в первоклассной царской гимназии. Он знал хуже, но тоже неплохо, еще и английский, и немецкий".

Ему не исполнилось и пяти лет, когда аптека в Одессе, где служил Вышинский-старший, разорилась, и семья отправилась в поисках счастья на Кавказ. Там Януарий Феликсович стал агентом по закупках медикаментов, а потом открыл собственную аптеку в самом центре Баку, на набережной Александра II (ныне проспект Нефтяников). Поступив в гимназию, Андрей быстро сделался первым учеником. При этом он не был хилым "ботаником"; его одноклассник, бакинский адвокат Мелик-Шахназаров, вспоминал, что будущий прокурор "особенно отличался своими бицепсами, так что небезопасно было вступать с ним в единоборство".

Он охотно музицировал и танцевал на гимназических балах, а на одном из них познакомился с красивой девушкой Капой Михайловой. У нее было много поклонников, но она выбрала Андрея; в 20 лет они поженились и дружно прожили всю жизнь. Капитолина Исидоровна пережила мужа на 19 лет, ни с кем не делясь воспоминаниями о нем. Неразговорчивой была и их дочь Зинаида, ставшая, как и отец, юристом.

Красотой пошедшая в мать, она так и не вышла замуж - женихов отпугивала фамилия ее отца.

Ошибка комиссара милиции

Но это будет потом, а пока в жизни Андрея появилась вторая, после Капы, любовь - революция. Еще в гимназии он устраивал сходки под лозунгом "Долой самодержавие!" В Киевском университете, куда отправился учиться на юриста, принял участие в студенческой забастовке и был исключен. Вернувшись в Баку, устроился бухгалтером в магазин тканей. Попутно вступил в партию меньшевиков, а с началом революции 1905 года активно включился в нелегальную работу. Из рабочих местных фабрик сколотил боевую дружину, участники которой охраняли митинги, добывали для партии деньги и оружие, а также (о чем умалчивалось в советские годы) убивали провокаторов.

Бойцы дружины вспоминали, как "товарищ Андрюша" бесстрашно шел во главе демонстраций и произносил перед рабочими пламенные речи. Поражение революции привело его в Баиловскую тюрьму, где он оказался в одной камере с невысоким рябым грузином по кличке Коба. Вышинский спорил с ним о политике, но щедро делился домашними продуктами, и Сталин это запомнил.

Пригодится и знакомство с известным московским адвокатом Павлом Малянтовичем, у которого Вышинский работал помощником. В сентябре 1917 года Малянтович получил должность министра юстиции и вскоре издал приказ об аресте "государственного преступника" Ульянова-Ленина. Вышинский, к тому времени комиссар милиции Якиманского района, спеша угодить шефу, расклеил этот приказ на всех московских столбах. Много лет спустя это приведет Малянтовича на Лубянку, откуда он будет писать слезные письма бывшему подчиненному.

Результат окажется обратным - 70-летнего бывшего министра расстреляли в январе 1940 года, Большой террор унес жизни двух из трех его сыновей...

Сам же Вышинский свою ошибку понял уже через месяц после Октябрьской революции. Старый бакинский знакомый, видный большевик Артемий Халатов помог ему устроиться на должность в Наркомате продовольствия - буквально "хлебную" в голодающем Петрограде. При этом Вышинский не брезговал и практической работой: ходил в облавы на спекулянтов, рыл окопы против наступающих деникинцев, ездил на заготовку дров и воодушевлял товарищей "заражающей бодростью, энергией, веселостью и пением песен".

Заслужив доверие, в 1920 году смог вступить в большевистскую партию - и тут же попросил найти ему место "по юридической части". Он выступал обвинителем на процессах казнокрадов и взяточников, неизменно требуя для них расстрела, параллельно читал лекции в МГУ, в 1925 году стал ректором университета, а потом и заместителем наркома просвещения Анатолия Луначарского.

Но Вышинскому хотелось большего - блистать на политических процессах, приблизиться к власти, которую возглавил его давний знакомый Коба.

Расстрельный список на двоих

Первым судебным оратором тогда считался председатель Верховного трибунала Николай Крыленко, но Вышинский не без оснований считал, что он, юрист-профессионал, справится с обличением "врагов народа" куда лучше. Доказать это он смог в 1928 году, когда его назначили главой Специального присутствия Верховного суда РСФСР по "Шахтинскому делу". Суду были преданы 53 работника угольной отрасли, которых без веских доказательств обвинили во вредительстве и саботаже. Андрей Януарьевич требовал расстрелять 11 подсудимых, но суд одобрил только пять смертных приговоров.

Искусные речи обвинителя убедили руководство партии в его полезности. Вскоре он сменил Крыленко в должности прокурора РСФСР, в 1935 году стал Генеральным прокурором СССР, попутно отличившись в расследовании убийства Кирова. Вышинский всячески старался обвинить в преступлении бывших оппозиционеров Каменева и Зиновьева, открытый процесс над ними в августе 1936 года сделал прокурора знаменитым, а два последующих упрочили эту славу. Газеты всего мира печатали речи Вышинского, где он называл подсудимых - ветеранов революции, недавних вождей партии, - "бешеными собаками", "презренными насекомыми", "проклятой помесью лисицы и свиньи". Хорошо поставленным голосом, с театральными паузами, он обвинял их в самых страшных преступлениях - шпионаже, диверсиях, попытке убить Сталина и его соратников. И подводил итог: "Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу Родину, расстрелять как поганых псов!"

Наркома внутренних дел Ежова он заверил, что ни судьи, ни прокуроры не будут слушать жалоб заключенных на истязания. А в своих речах проводил принцип средневековых инквизиторов о признании как "царице доказательств". Сознался - значит, виновен. С этой нехитрой мыслью спорили его давний соперник Крыленко и видный юрист, директор Института права Евгений Пашуканис, но после их ареста и расстрела желающих вести с Вышинским теоретические дискуссии больше не нашлось.

Именно Вышинскому принадлежала одобренная Сталиным идея создания на местах "троек", выносивших без лишней возни приговоры по политическим делам. Сам он вместе с Ежовым составил "двойку", которая в 1937-1938 годах подписала смертные приговоры многим тысячам "врагов народа". Только за один день, 29 декабря 1937 года, рассмотрев списки 1000 членов "латышской контрреволюционной организации", они приговорили к расстрелу 992 человека.

Следующий день у Генерального прокурора был выходным, и он с чувством выполненного долга отправился с женой в театр.

Крючок из прошлого

Впрочем, выходные случались редко: маховик террора продолжал раскручиваться, пока не стал угрожать полным параличом власти. Сигналом его остановки стала отставка Ежова, замененного Берией 25 ноября 1938 года, а потом и казнь "железного наркома". Но Вышинский был непотопляем. Причина лежала на поверхности: почти карикатурное заискивание перед сильными мира сего. Об этом вспоминал сталинский переводчик Валентин Бережков:

"Вышинский перед высшим начальством держался подобострастно, угодливо. Даже в приемную наркома он входил как воплощение скромности. Видимо, из-за своего меньшевистского прошлого Вышинский особенно боялся Берии и Деканозова, последний даже при людях называл его не иначе как "этот меньшевик"... Тем больший страх испытывал Вышинский в присутствии Сталина и Молотова. Когда те его вызывали, он входил к ним пригнувшись, как-то бочком, с заискивающей ухмылкой, топорщившей его рыжеватые усики". При этом с подчиненными он был груб и нетерпим, хотя при случае мог и помочь, проявить участие. Его "культик", сложившийся в Генпрокуратуре, был подхвачен прессой, прозвавшей Вышинского (как прежде Крыленко) "карающим мечом партии".

Характер не исправишь: дипломат Владимир Ерофеев (отец известного писателя Виктора) вспоминал: "Даже будучи министром иностранных дел СССР в 1949-1953 годах, Вышинский продолжал лебезить перед Молотовым, за которым Сталин оставил общее наблюдение за деятельностью МИДа с поста заместителя председателя Совета министров. Молотов не любил Вышинского, но старался скрывать это, хотя иногда, когда был министром, срывался. Я бывал свидетелем того, как заикающийся от волнения Молотов кричал на Вышинского: "Меньшевик! Саботажник!", а тот в ответ, красный и с топорщившимися усами, пытался отвечать: "Вы не имеете права! Буду жаловаться в ЦК". После подобных сцен проходило немного времени, и Вышинский с деланной улыбкой прокрадывался через наш секретариат в кабинет Молотова с пачкой документов под мышкой и готовностью угодить начальству".

По утверждению А. Ваксберга, после смерти Андрея Януарьевича в его сейфе было найдено письмо старого большевика Дмитрия Мануильского Сталину, где говорилось: в Баку Вышинский работал на охранку, выдал ей многих большевиков. Человек он беспринципный и готов служить любому руководителю, при этом втайне ненавидя его...

Ирония судьбы: одним из организаторов Большого террора стал человек, который должен был стать его жертвой. Но попытка арестовать Ленина в революционном 1917-м, как ни странно, не погубила Вышинского. Может быть, потому, что прошлое держало его на крючке, заставляя истово выполнять волю партии и ее вождя.

P.S. Вечером 21 ноября 1954 года Вышинский после приема у Генерального секретаря ООН Хаммаршельда поехал в свою квартиру в центре Нью-Йорка, чтобы подготовиться к выступлению. Допоздна диктовал речь стенографистке Валентине Карасевой. Посреди диктовки ему стало плохо, вызвали жену и дочь. Зинаида Андреевна, войдя в кабинет, сразу закричала: "Его убили!" Значит, о такой вероятности в семье Вышинских все-таки думали...

В советских газетах появился некролог "верному сыну Коммунистической партии", в ООН объявили траур. Тело Вышинского перевезли в Москву и похоронили у Кремлевской стены. А вскоре его юридические труды были исключены из вузовской программы...